Не предавай любовь. Книга 2 (СИ)
Катя и Глеб всю поездку в Екатериногорск переваривали услышанное. Им всегда казалось, что такие случаи — или что-то далекое, или вообще, из области кино и книг.
— Черт, я даже немного благодарен тем мошенникам, — смущенно признался Глеб. — Благодаря им мы еще больше сблизились, побывали в интересном месте, разобрались с родаками.
— Ну у тебя и логика!
— А что такого?
— Мужчины, — Катя закатила глаза.
Эпилог
Глеб отступил на шаг, стянул респиратор и перчатки. Окинул работу критическим взглядом. В том месте, где он обработал уголок картины специальным раствором, были смыты загрязнения, но тонкие лессировки остались невредимы.
Барышня в традиционном русском наряде с пяльцами и иглой все еще неодобрительно смотрела на мир через потемневший лак. И лишь край ее роскошного сарафана, над очисткой которого Глеб трудился почти три часа, передавал то, насколько яркой и сочной картина была сто лет назад.
У Глеба дрожали руки, ныли пальцы. Каждый раз он страшно переживал, что сделает что-то не так. И хотя современные технологии позволяли творить чудеса, осознание того, что перед ним неповторимые шедевры-подлинники, делало ноги слабыми.
— Отлично, — заключил Антон, подойдя к столу Глеба.
— Угу, — вяло отозвался тот. — Всего месяцок работы — и нормуль, закончу.
Антон хмыкнул:
— Через месяцок ты у меня экспертом станешь. Нет, шучу — лет через десять-пятнадцать. А пока помни, что это не просто помощь, а реальная работа. За которую я тебе деньги плачу. У тебя большой потенциал. Но я же знаю, — отчим вздохнул, — это не то, к чему ты стремишься.
Глеб неопределенно пожал плечами. Какой смысл в сотый раз это пережевывать? Вот и Катя все по полочкам разложила, привязав рассуждения к своей любимой теме:
— Помнишь принципы икигай (*): увлеченность, призвание, помощь миру… и да, заработок. Если что-то выпадает, удовлетворения не будет. Ну не делай такое лицо! Это реально работает!
(* — японская философия счастья)
Глеб и сам понимал, что это работает именно так: он может в очередной раз хвататься за пастель, остервенело, забывая о еде и сне, рисовать… рисовать… — из одних только портретов Кати можно целую выставку устроить — но потом нужно будет платить за квартиру и покупать еду. А еще ходить в университет и осваивать профессию, которая накормит в будущем, а преподавателям все равно, какой-такой икигай не давал студенту выспаться и адекватно отвечать на вопросы.
Родители помогают, конечно, и Катины, и Глеба, но расходов слишком много. Особенно теперь, когда Катя умудрилась подобрать с улицы котенка и таскает его по ветеринаркам — у блохастика много проблем со здоровьем после жизни на улице под осенним дождем. А еще скоро Новый Год, нужно купить подарки.
Ничего, он выдержит. Вот и первый семестр второго курса за плечами, а значит, до степени бакалавра остается все меньше. И работа у Антона Глебу нравится. Позади все тревоги, отчим получил государственный заказ на реставрацию недавно переданной в музей частной коллекции. Мать до сих пор в Италии, детей не беспокоит. И у Антона кто-то есть, не зря он такой радостный в последнее время ходит. И рассеянный: вчера остановился у цветочного магазина и стоял минут десять, разглядывая букеты и что-то бормоча под нос — Лешка рассказывал.
Пока есть возможность жонглировать учебой, увлечением и подработкой у Антона — Глеб будет это делать.
Однако через несколько дней, заехав в Каратов, отчим случайно подлил масла в огонь. Посмотрел наброски Глеба и растерянно сообщил:
— У тебя талант. И техника… удивительная, я даже не понимаю, откуда она к тебе пришла. Изумительная подача цвета и объемов. И понимаешь… бывают такие моменты, когда эта… искра… она тлеет, а потом вдруг резко разгорается, и художник делает рывок вперед. И тогда главное — не потерять этот поток. Ты сейчас как раз в нем, но…
— … если не буду продолжать, то потеряю искру, — кивнул Глеб, ощутив неприятный холодок внутри. — Да, я знаю. Ну и ладно. В конце концов, сколько художников сейчас могут заработать себе на жизнь искусством? А экономист всегда работу найдет. Буду рисовать для себя. Хорошее хобби снимает стресс.
Антон промолчал. Сфотографировал несколько пастелей на планшет и позвонил через две недели, когда Глеб возвращался из университета на их с Катей квартиру:
— Мой хороший приятель Виктор Яровский, преподаватель Художественной академии в Екатериногорске, двенадцатого января открывает подготовительный курс, полугодовой. Количество мест ограничено. Витя видел твои работы, он готов тебя взять.
Глеб почувствовал, словно его раздирает на две половинки. О Яровском он много слышал. И о его учениках, каждый из которых нашел себя в той или иной области искусства. Гордость и… невыносимое желание ухватиться за шанс двумя руками — эмоции захлестнули Глеба с головой.
— Подумай, — сказал Антон. — Работа у тебя будет, в мастерской. Ты сможешь ездить на учебу из Каратова. С Катей я поговорю. Если не решишься, я тоже пойму.
После разговора Глеб зашел в супермаркет. Он рассеянно бродил между полок, мучительно вспоминая, что Катя просила купить к ужину. Нашел в телефоне список, прочитал и тут же забыл, что в нем. Хотел повернуть в мясной отдел — оказался возле сыров.
Катя любит моцареллу. Глеб повертел в руках коробку с аппетитными шариками в сыворотке.
Если он решится, если бросит все, потеряет два года, кинется с головой в увлечение? Что станет с их отношениями?
— Нет, — сквозь зубы процедил Глеб, удивив пожилую покупательницу у лотка с сыром по акции, — глупости это все.
Плевать на университет. На первом месте для него сейчас Катя. Им так хорошо вместе. Благодаря Катиным стараниям съемная квартира стала семейным уголком. Это его убежище, место, где он отдыхает душой и телом. Сейчас он вернется ДОМОЙ, в тепло и уют, где вкусно пахнет кофе и цветами. Они с Катей приготовят ужин — и все будет по-старому.
Он добрался до дома, открыл дверь своим ключом. Кузя бросился его встречать. Повис на конце шарфа, потом атаковал шнурки. Из комнаты раздался негодующий вопль Кати. Судя по нему, по пути Кузя опрокинул коробку с новогодней мишурой.
— Я дома! — крикнул Глеб.
— Ты рано! Подожди! Не входи! — в голосе Кати была паника. — Побудь на кухне, пока не позову.
Глеб улыбнулся. Опять сюрприз. Ну-ну.
— Входи! — прокричала Катя.
Глеб вошел, жуя кусочек сыра. Заморгал, чувствуя, как подкатывет к горлу ком: комната превратилась в выставочный зал. Его рисунки висели на веревках, протянутых так, чтобы до них не мог достать кот. Сразу бросился в глаза портрет спящей Кати, написанный в их первую ночь вместе.
— Антон звонил, да? — хрипло спросил Глеб.
Катя кивнула:
— Да.
— И ты все это… ты хочешь объяснить…?
— Смотри, — сказала Катя, взяв Глеба за руку. Она повела его по «галерее». — Вот я, вот тоже я. А вот наше место в парке. Вот Кузя. Лешка с дедом… как живые. Думаешь, это все того не стоит? Я знаю, что ты решил. Что забьешь на предложение. Это ведь на нас скажется, да? Разрушит наше «сейчас»? А его больше не будет — такого предложения. Ты будешь жить дальше, все время помня, от чего отказался. А тебя все равно позовет. В тридцать, сорок. И ты все равно его потеряешь — время. Только это будет гораздо больнее. Нет ничего хуже, чем утраченные возможности.
— Ты думаешь? — спросил Глеб, волнуясь. — Но если вы все ошибаетесь, и у меня ничего не получится.
— Тогда ты скажешь, что пытался. И найдешь что-то другое. Моя мама занялась компьютерным дизайном интерьеров в сорок с лишним — и счастлива.
Глеб кивнул:
— А ты… наш дом… учеба… твои друзья…
Катя тряхнула волосами:
— В Екатериногорске отличный вуз, переведусь. Мои подруги всё равно в других городах учатся, нам даже проще будет. Кстати, мы с Элей и Оксаной встречаемся у Эли дома перед Новым Годом. Мама Эли сдает часть квартиры, вот и узнаю заодно, какие там условия. Первое время можно пожить у твоего дедушки, он тоже звонил.