Мое не мое тело. Пленница (СИ)

Наконец, он разжал пальцы, коснулся обжигающими губами губ, рука придерживала за шею. Он не торопился, будто услышал мою просьбу. Провел кончиком языка по моим сомкнутым губам, по зубам, беспрепятственно проникая в рот. На миг показалось, что нечем дышать. Я шумно вдохнула, пытаясь расслабиться, но это не получалось. Я была напряжена, будто внутри натянули стальную струну, и она издавала тонкий раскатистый звук.
Рука Нордер-Галя сползла по спине, сминая тонкую сорочку, задержалась на талии стальным ободом. Он будто убеждался, что мне некуда деться. Пальцы ловко собрали ткань, и ладонь уже шарила по моей обнаженной спине. Горячая и широкая. Я поймала себя на мысли, что уже давно не обращаю внимания на их руки. Это стало обыденностью — я перестала вглядываться, перестала считать. Нордер-Галь оторвался от моих губ, стягивая через голову сорочку, отшвырнул. Смотрел на меня какое-то время мутными глазами. Был ли он способен думать в этот момент? Я не знала и не горела желанием узнавать. Чувствовала, как сохнет в горле. Казалось, гортань вот-вот потрескается, как пересохшая под солнцем земля. Я не могла даже сглотнуть, а с каждым вздохом будто втягивала песок.
Нордер-Галь коснулся кончиками пальцев моей шеи, заставляя кожу покрываться мурашками. Груди, легко обводя окружность. Обвел сосок, и тот тут же сжался в твердую горошину, заставив меня зажмуриться от смущения. Я сама просила его быть нежным, но эти прикосновения казались такими подлыми. Он слегка зажал сосок между пальцами, запуская по моему телу томительную волну, коснулся, потирая, самой вершины. Тут же прильнул губами, втянул в рот, обводя языком.
Я откинула голову и прикусила губу. Тут же почувствовала, как Нордер-Галь подхватил меня на руки и опустил на кровать. Он склонялся надо мной, как скала. Зрачки по-прежнему были расширены, придавая жемчужным глазам удивительную глубину. Теперь он целовал меня с напором, но я понимала, что он сдерживался. И была благодарна за это. Отвечала, как могла, как подсказывал инстинкт. Но что-то внутри шептало, что это было правильно. Вокруг нас искрило электричество, бомбардировало тело крошечными разрядами, проникало под кожу, просачивалось в кровь. Разгонялось по венам, наполняя тело неописуемой томительной мукой, которая, как в эпицентре, сосредотачивалась в одной пульсирующей точке. Покалывая, холодило виски.
Нордер-Галь стянул майку, отшвырнул на пол. Я видела, как он напряжен, как прорисовываются мышцы, как выступили жилы на шее. Я все еще не верила, что он выполнял мою просьбу. Он притянул меня к себе рывком, оказываясь между моих разведенных ног. Я попыталась подняться, на мгновение теряя рассудок от ужаса, но он молча положил мне на живот тяжелую ладонь. Меня будто откинуло, вжало в кровать. Я задыхалась от дребезжащего морозного запаха с тяжелыми нотами мускуса, сжала пальцы в кулаки, чтобы унять разливающееся по венам бурление. Меня будто ломало, я отчаянно хотела, чтобы он коснулся там, где было мучительнее всего.
Он будто прочел мои мысли. Это касание пронзило током, заставило выгнуться. Я не сдержала судорожный вздох, когда его пальцы задвигались. По телу расползалась волна жара, будто пронзало каждую клетку. Не знаю, с чем можно сравнить эти ощущения. Казалось, я проваливалась в другое измерение через какое-то плотное поле и возвращалась обратно.
Его губы скользили по моему телу, обжигали бедра, живот, грудь. Возвращались к губам и вновь спускались. Я обнимала его, зарывалась пальцами в короткие жесткие волосы, оглаживала широкую спину, покрытую едва заметной паутиной тонких рубцов. Он стыдился этих шрамов — я знала это. Множество старых отметин, оставленных плеткой отца. Они казались ему напоминанием о слабости.
Я тронула кончиками пальцев его взмокший висок, пульсирующую голубую вену, налившуюся так, что казалось, она вот-вот прорвется. Все его лицо выражало невероятное напряжение, в межбровье залегла глубокая жесткая складка. Он отстранился, зрачки сузились. Только теперь я заметила, что он успел полностью раздеться, и я увидела налившийся орган с яркой блестящей головкой. Он показался мне невозможно огромным. Я отшатнулась, чувствуя, будто меня голой бросили в сугроб. Тело будто обожгло. Электричество вокруг меня так сгустилось, что стало больно, будто разом ударило по всему телу. Я задохнулась от запаха озона, ставшего почти невыносимым, закрыла глаза. Запрокинула голову, пытаясь вдохнуть, но тут же почувствовала, как вся боль переместилась и сосредоточилась между ног, ощутила толчок. Открыла глаза, увидела перед собой лицо Нордер-Галя. Он нависал надо мной на вытянутых руках. Склонился к губам.
 
Боль между ног едва заметно ослабевала, сменялась пульсацией внутри, запускающей томительные волны, будто расходились круги по воде. Нордер-Галь осторожно двинулся, и ощущение усилилось многократно, пронзая меня до кончиков пальцев. Кажется, он испытывал что-то похожее, я ощущала дрожь, которой наполнялось его тело. Боль отошла куда-то очень далеко, но вернулась, когда его движения стали резче и быстрее. Его глаза заволокло, мышцы напряглись так, что чувствовалась каждая жила. Я уже не понимала, что со мной происходит. Перед глазами то темнело, то рассыпались искры. Боль сменялась неописуемыми волнами, в которых искрило электричество. Все тело вибрировало, будто звенело, нагревалось и холодело. Я хотела только одного — чтобы это не заканчивалось. Мозг затуманился, чувства обострились. Я застонала, и Нордер-Галь будто опомнился, зрачки расширились. Он замер, обжог губами мою шею,  и я почувствовала, что внутри разливается пожар. Отголоски боли утихали, разряды тока стали мягкими и легкими. Я вновь смогла вздохнуть полной грудью, холодная острота озона уже не обдирала горло.
Нордер-Галь снова нависал надо мной на вытянутых руках, но взгляд казался осмысленным. Он коснулся моей шеи, сжал грудь:
— Я не отпущу тебя никогда. Ты принадлежишь мне. Только мне. Ты даже себе больше не принадлежишь.
  
Глава 20
 
Я боялся закрыть глаза, а открыв, обнаружить, что она исчезла. Мучительно хотелось сковать ее цепью, запереть в сейфе, приставить охрану, замуровать. Не позволить никому смотреть на нее, прикасаться к ней, говорить с ней.
Моя. Моя! Это слово разносилось внутри, как эхо. Повторялось снова и снова. Будто я боялся усомниться.
Я сгорал, борясь с собственными желаниями, ощущая мучительную физическую боль, неудовлетворенность, жадность. До ломоты сжимал кулаки, чувствуя, как постепенно глохнет наир. Что-то успокаивалось в ней, остывало. Но сейчас я был этому только рад, даже жаждал. Потому что терпеть ее присутствие было невыносимо. Сладкая пытка, которой я подвергал сам себя, не в силах отойти от нее. Даже не помышлял о том, чтобы отогнать этот морок дымом. Но каждое мгновение боялся сорваться и все испортить. Я видел лишь крупицы того, что меня ожидает. Меня и ее. Истребить в ней едва распустившиеся желания — самое глупое в жизни, что я мог бы сделать. Сейчас не время, но оно придет. Нужно лишь вытерпеть.
Я редко чего-то по-настоящему хотел. Отцу удалось выбить порывы, оставив лишь стремления. Те, которые он считал правильными. Опуститься до безумной страсти он считал низким. Теперь же я, напротив, полагал, что поднялся. Будто ожил рядом с ней. Я сверну шею любому, кто захочет забрать ее у меня. Даже архону. Моя.
Я никогда не верил в старые побасенки, но сейчас начал думать, что не так уж они и врут. Или просто спятил от страсти. Говорят, когда-то давно, еще до безумия архона Сарин-Сета, приказавшего перебить всех людей в границах Виссара, существовали связи наира такой силы, что сводили с ума. Это были исключительные случаи, редкие и не изученные, основанные на каком-то почти невозможном генетическом совпадении. Будто соединялись две половины одного разбитого целого. Виссарат уже не мог жить без такого наира, без человека, им обладающего. Утверждается, что Сарин-Сет обезумел после того, как умерла его человеческая женщина, с которой была именно такая связь. Он решил лишить наира всех. К огромному удовольствию жен и невест. Наши женщины почти лишены способности улавливать наир, и веками были вынуждены мириться с потребностями своих мужей.