Магазин работает до наступления тьмы 2 (СИ)

«Никогда не меряйте их человеческой мерой, — писал в одном из давних писем господин Канегисер. — В этом суть искушения: пытаясь понять монаду, мы уже подпадаем под ее влияние».
Господин Канегисер всегда мыслил своеобразно.
***
А потом в магазин пришел очередной странный посетитель — из тех, кого Хозяин про себя называл «перспективными», поскольку по ним сразу было видно, что они забрели не просто поглазеть на полки и полистать пыльные книги. Это был маленький старичок, все тело которого находилось в постоянном тревожном движении. Он оглаживал бороду, покусывал пальцы, пританцовывал на месте, хватал с прилавка то пепельницу, то чайную ложечку, быстро осматривал, поднося к самому носу, и тут же клал обратно. Наконец, изучив обстановку и прицелившись, старичок спикировал на Хозяина, который как раз вышел из кабинета с чемоданом.
— Есть один предмет, — пробормотал он и подмигнул сам себе. — Строго конфиденциально.
Хозяин взглянул на часы — почти три, осколок, в который необходимо вернуть вещь, скоро закроется. Московский перекресток был весьма оживленным, из него можно было попасть в десяток слоев, и ждать, пока он вновь повернется к нужному, пришлось бы довольно долго. Поэтому Хозяин предложил посетителю рассказать все Матильде, она запишет и потом…
— Нет времени! — старичок завертелся вокруг Хозяина, дергая его то за рукав, то за пуговицу. — Ситуация чрезвычайная! Они установили слежку!
— Кто?
— Бандиты, бандиты! — замахал руками посетитель. — Говорите тише! Они слушают!
Он вихрем кружился по залу, хватая предметы, переставляя их, задевая этажерки, и все повторял, что предмет особый, «архиважный», что он абы кому его не доверит и что здесь наверняка тоже есть скрытые камеры, потому как за ним постоянно следят, постоянно. И в телефоне, когда поднимаешь трубку, прежде гудка слышно пощелкивание — это явно прослушка.
— Вы не мельтешите, вы объясните: какой предмет? — не выдержала наконец Матильда.
Старичок взглянул на нее с возмущенным изумлением, словно отказываясь верить в подобную дерзость, и запнулся о край ковра. Он коротко взмахнул руками и упал, увлекая за собой журнальный столик. Хозяин успел заметить, как налилась кровью свежая ссадина на его побагровевшем лбу — и тут же длинная тень метнулась к ним из-за кассы.
Хозяин и Матильда молча наблюдали, как Женечка поднимает посетителя, усаживает его на стул, прикладывает ко лбу платок, тащит из подсобки воду, причем горячую и прямо в чайнике… Опомнившаяся Матильда не дала облить беднягу кипятком, отобрала чайник, велела налить из-под крана. Посетитель охал, оттягивал от горла ворот рубашки, закатывал глаза, а Хозяин все смотрел, как, будто заразившись его суетливостью, мечется по залу Женечка. Помочь, думал он, вот к чему сводятся устремления этой монады, она хочет помочь, вот единственное, что находит в ней живой отклик. Долговязый ангел-хранитель, неуклюжий и всесокрушающий в своем деятельном сострадании, — наверное, так он охарактеризует нового фамильяра в следующем письме к господину Канегисеру. Если с Женечкой и можно установить психическую связь, то только через это, иной лазейки нет и не предвидится. Почти забытое чувство «а что, если?» разлилось под ребрами, сжало сердце, и Хозяин вдруг снова, буквально на долю секунды, почувствовал себя живым.
— Дурной знак… — сипло напомнил о себе посетитель, допивая поднесенный стакан воды. Он поймал Хозяина за руку и сунул в нее сложенный в крохотный тугой квадратик лист бумаги. — Жду завтра в три ровно! Если вдруг что — всё там. Всё там! — посетитель вскочил со стула и бросился, приплясывая, к двери. — Нет времени! Всех благ!
Но внимание Хозяина уже было сосредоточено на другом. Не успела за беспокойным старичком закрыться дверь, как он передал бумажный квадратик Матильде и поманил Женечку в кабинет.
***
Он не мог точно сказать, кто научил его этой формуле бытового волшебства, безыскусному призыву воинства из высших сфер, чтобы оно оберегало его, к примеру, на пути в парк с нянюшкой или, когда он уже стал постарше, в самостоятельном походе на дачную речку. Наверное, это была мама — он помнил сладкий запах духов и легкое дыхание, щекотавшее его макушку, и определенно женским был голос, за которым он повторял, старательно таращась за неимением неба в беленый потолок:
 
— Ангел мой, иди со мной, ты впереди, я за тобой.
В глубине души он надеялся, что формула окажется Женечке хотя бы смутно знакома, что она — чем черт не шутит — действительно когда-то давным-давно призывала доброжелательных монад-помощников из сопредельных сфер. Но хрупкое создание глядело на него с тем же легким удивлением, пока он повторял свой детский заговор, хотя бледные губы несколько раз все-таки шевельнулись в ответ.
— Я знаю, ты стремишься помогать, в этом твое главное желание и, по-видимому, твоя суть, — сказал Хозяин. — Не уверен, что ты полностью понимаешь сказанное, но усвой одно: помогать можно только по этому сигналу. Если никто его не произнес — действовать нельзя, помощь будет во вред. Давай это станет нашим первым правилом. — Он открыл ящик стола и достал печать. — Правила очень упрощают жизнь в этом мире, Женечка.
Он снял печать даже с некоторой внутренней гордостью — ведь монада не заставила его, он сделал это сам и по собственной воле. Потом, когда все уже совершилось, он дивился собственной самонадеянной глупости и тщетно пытался найти в прошлом тот самый момент, когда он, стараясь понять монаду, подпал под ее влияние. Господин Канегисер был, видимо, прав, когда говорил, что монады не переучиваются — у них есть раз и навсегда затверженные сценарии, которым они следуют с тем же упорством, с каким звери следуют инстинктам. И делают они это не со зла и не из упрямства, просто так уж они устроены.
Когда Матильда заглянула в кабинет, Хозяин с Женечкой сидели на ковре, с одинаковым интересом склонившись над старым школьным букварем.
— Б, б, б, — старательно повторял Хозяин. — Ба-ра-бан. Только без голоса. Голос — твоя главная сила, а без сигнала действовать — что?..
Хрупкое создание неуверенно покачало взлохмаченной головой.
— Правильно, нельзя. Никакой помощи, никакой силы, никакого голоса, пока не услышишь: «Ангел мой, иди со мной, ты впереди, я за тобой»…
— Вы с ума сошли, — констатировала Матильда, вглядевшись в безмятежное Женечкино лицо. — Это как с кактусом договариваться, чтоб не кололся!
— Не забывайся, Матильда, — с напускной строгостью ответил Хозяин. — С тобой же я как-то договорился.
Может, ревнивая Матильда и не замечала в Женечкином лице перемен, а вот он видел, как затеплилась жизнь в светлых и пустых глазах, как обозначились на нежной коже первые мимические складки. Монада пробудилась, и у Хозяина уже не было чувства, что он с упорством, достойным лучшего применения, пытается установить психическую связь с чем-то скорее неодушевленным, нежели разумным и мыслящим.
***
На следующий день Матильда к трем, как и было велено, отправилась к беспокойному старичку. Помимо адреса, на многократно сложенном листке было выведено несколько корявых цифр, но она, сколько ни вертела записку в руках, так и не поняла, что это такое. В вагоне метро на этот раз оказалось много дремлющих, распахнутых настежь крумов, так что Матильда вышла оттуда сытой и в весьма благостном расположении духа.
Высокие двустворчатые двери квартиры, затененной старыми дворовыми тополями, оказались не заперты. Матильда постучалась, заглянула внутрь, длинно откашлялась, заявляя о своем присутствии, потом, не дождавшись ответа, шагнула в прохладную и гулкую прихожую.
И тут же кто-то цепко, по-крабьи ухватил ее за щиколотку. Матильда чуть не пнула врага изо всех сил свободной ногой, но вовремя разглядела, что перед ней на полу тяжко ворочается сам вчерашний посетитель. Избитый, окровавленный, со вспухшими сигаретными ожогами на руках и лице, узнаваемый только по бороде и всклокоченной седой шевелюре, он клокотал, пуская алые пузыри: