Ложь моего монстра (ЛП)

Ублюдок мать его...
Я пытаюсь контролировать падение, но на таком крутом холме это невозможно. Боль пронзает мою рану, но я не думаю, что она затронула какие-либо жизненно важные органы.
— Нет! — крик Саши эхом разносится в воздухе, когда ещё одна пуля попадает мне в грудь. Ещё раз.
На этот раз я не могу ничего контролировать.
Я падаю и перекатываюсь, моё зрение затуманивается красным. Не из-за раны или того факта, что я, вероятно, умираю.
А из-за реальности осознания того, что Саша привела меня сюда, чтобы эти люди меня убили.
Она предала меня.
Черт.
Саша предала меня.
Вся борьба покидает мои конечности, когда мой мир погружается в темноту.
  2     Глава   
   Саша  
   
Сцена начинается словно в замедленной съёмке, но затем она ускорятся и все происходит слишком быстро. Слишком резко.
Слишком... сюрреалистичной.
Странно, что некоторые события накладываются друг на друга в совершенно другом ритме, нежели в реальном времени.
На мгновение мне кажется, что я сплю. Может быть, это ещё один из моих страшных кошмаров, где я постоянно теряю людей, которые мне дороги больше всего.
Это правдоподобное объяснение... верно?
Человек, который скатывается по снегу с холма, после того, как в него стреляли два раза, не может быть Кириллом.
Он просто не может.
Когда его огромное тело останавливается у подножия холма, моё сердце делает почти то же самое. Затем, в течение доли секунды, оно с грохотом возвращается к жизни и почти вырывается из тисков моей грудной клетки.
Это не кошмарный сон и не жестокая игра моего воображения. Это реально происходит.
Прямо сейчас.
Прямо у меня на глазах.
Дядя Альберт поднимает винтовку, но прежде чем он успевает сделать смертельный выстрел, я прыгаю перед ним.
Мои конечности дрожат, и единственное, что крутится у меня в голове, это: что заставляет тебя думать, что первый или второй выстрел не были смертельными?
Кирилл, вероятно, мёртв…
Нет. Я выбрасываю эту мысль из головы, снимаю маску, бросаю её и неосознанно издаю рычание.
— Уйди с дороги, Саша, — приказывает мой дядя чужим голосом. Только папа мог говорить таким авторитарным тоном, но не с нами, а с людьми, которые на него работали. Дядя Альберт никогда так не говорил.
Такое ощущение, что я смотрю на него другими глазами. Как будто он уже не тот дядя, которого я знала двадцать один год своей жизни.
Он начинает отодвигать меня в сторону, но я отталкиваюсь изо всех сил, и мне действительно удаётся заставить его споткнуться в снегу отступить на шаг назад.
— Прекрати это! — Я кричу, мой грубый голос эхом отдаётся в окружающей нас пустоте.
— Что ты имеешь в виду, говоря «прекрати это»? — Дядя Альберт делает шаг вперёд. — Он человек, стоящий за смертью нашей семьи, Саша.
Я отрицательно мотаю головой.
— Я в это не верю!
— Почему черт возьми?
— Я просто не хочу! — я тычу пальцем ему в грудь. — Я собираюсь оказать ему медицинскую помощь, и, если ты попытаешься остановить меня, я не знаю, как отреагирую. Я тебя предупреждаю. Если ты не хочешь, чтобы один из нас сегодня умер, не останавливай меня, дядя.
Я не жду его ответа и бегу по снегу. Мои ботинки застревают, и я падаю на колени, но поднимаюсь и бросаюсь к Кириллу. Я ожидаю, что дядя Альберт попытается схватить меня за руку или прикажет мне остановиться, но ни того, ни другого не происходит.
Я бегу так быстро, как никогда в жизни, и это включает в себя тренировки, военные миссии и скоростные упражнения. Иная энергия овладевает мной до тех пор, пока все, на чём я могу сосредоточиться, это добраться до Кирилла.
Мне требуется больше времени на то чтобы, наконец, оказаться на расстоянии вытянутой руки. Его большое тело распростёрто на снегу лицом вниз. Брызги крови окружают его и оставляют красные следы на снегу. К моему горлу подступает тошнота, а сердце разрывается на части.
 
Это чувство ничем не отличается от того, когда четыре года назад я поняла, что мои кузены лежат на мне мёртвые. На мгновение я застываю на месте, не в силах пошевелиться. Мои ноздри наполняются металлическим запахом крови, а сердце едва не выплёскивается наружу, пытаясь дотянуться к неподвижному телу Кирилла.
Падая на колени рядом с ним, я хватаю его за плечо, а затем переворачиваю. Лёгкий вздох срывается с моих губ, когда я вижу огромную дыру в середине его груди и его белый пуховик, пропитанный кровью. Щетина, покрывающая его щеки, выглядит слишком чёрной и жёсткой на фоне его бледнеющей кожи. Мои дрожащие пальцы осторожно касаются крови, вытекающей из его рта.
Его... вырвало кровью?
О боже. О, нет.
Пожалуйста, нет.
Я подношу дрожащую руку к его носу, и задерживаю дыхание, пока жду от него признаков жизни.
На самом деле, время, которое я жду, ничтожно мало, но мне кажется, что это годы. Чем дольше я не чувствую дыхания, тем сильнее бьётся моё сердце.
Я чувствую вкус соли, и только тогда понимаю, что рыдаю. Моя рука безумно дрожит, и при виде крови мне хочется вырвать. Дело не в том, что я брезглива, а в том, что это кровь Кирилла.
 Он потерял так много крови. 
Слабо, но я все же чувствую его дыхание. Оно ничтожно маленькое, но это все, что мне нужно. Я отрываю кусок своей рубашки и надавливаю на рану в безнадёжной попытке остановить кровотечение. Затем я думаю о том, чтобы поднять его и отнести к снегоходу, который застрял на середине холма, но я боюсь усугубить его травмы.
Поэтому я немного приподнимаю его и приседаю позади него так, чтобы его спина была прижата к моей. Затем я продеваю свои руки через его и начинаю подниматься.
Я падаю обратно вниз.
Это невозможно.
Он не только намного крупнее меня, но и без сознания, из-за этого ощущается ещё тяжелее.
Если я буду пытаться поднять его, я никогда не смогу вовремя оказать ему помощь.
Я отказываюсь от этой идеи и кладу его на спину. Затем я хватаю его за ноги и начинаю тащить по снегу. Таким образом, я не усугублю его травмы. Но это все равно тяжело. Мало того, что он буквально состоит из мышц, так ещё и холм такой крутой, что мои ноги горят, дрожат и подгибаются от напряжения.
Но я не останавливаюсь и не делаю пауз, разве только для того, чтобы убедиться, что он не бьётся головой о кочки. Как только я добираюсь до снегохода, я осторожно отпускаю его ноги на снег. Затем я использую всю свою нечеловеческую силу, которая у меня есть, чтобы перевернуть снегоход и перетащить его туда, где находится Кирилл.
Моё сердце сжимается и разбивается при виде огромной раны на его груди, но я не позволяю себе застрять в этой петле.
Я единственная, кто может ему помочь.
Я должна спасти его.
Эти мысли наполняют меня новой энергией, которая позволяет мне затащить его на снегоход.
Я пытаюсь удержать его в вертикальном положении, когда сажусь перед ним, обвивая его тело вокруг своего для большей безопасности, а затем курткой привязываю его к себе. Я собираюсь ехать как можно быстрее, и я не могу допустить, чтобы он упал в середине пути.
Убедившись, что он в безопасности, я ищу по GPS ближайшую больницу, а затем веду снегоход на большой скорости. Я игнорирую звук других снегоходов, следующих за мной. Вероятно, это дядя Альберт и таинственные люди, которых он привёл с собой.
Мне плевать, потому что я серьёзно настроена. Если он хотя бы попытается помешать мне помочь Кириллу, ситуация очень быстро станет по-настоящему ужасной.
Мне требуется тридцать минут, чтобы добраться до больницы, и это только потому, что я действительно ехала на максимальной скорости снегохода, наклонившись вперёд, чтобы Кирилл мог облокотиться на меня и не упал.
Я готова была въехать на снегоходе через двери больницы, но из здания выходят несколько медсестёр с оборудованием. Я пытаюсь помочь им поднять Кирилла на носилки, но отступаю назад, когда они отталкивают меня, потому что понимаю, что они знают, как это сделать правильнее.