Чпр 3 (СИ)

У нее были свои планы на жизнь, у него — свои.
И вот сейчас они рухнули. В тот момент, когда он увидел своих детей, когда впервые взял дочь на руки.
Миниатюрная копия Авроры.
Девочка, которую хочется беречь ото всех и ото всего, кажется, настолько хрупкая, что ее может унести ветром. Вот только это первое впечатление обманчиво, похожее ощущение у него возникало и от Авроры, но силы этой женщине было не занимать. Если она нашла общий язык с Ландерстергом и рискнула сунуться к нему под фальшивой личиной…
Да, он ее недооценивал. Во многом недооценивал.
В том числе и насколько она готова драться за своих детей, и в миг, когда их пламя схлестнулось, он даже не сразу понял, что произошло. Сначала показалось, что он просто пропустил удар, ее атаку, направленную в самое сердце. Но этого точно не могло быть: обученный с детства, как ставить блоки огня, сначала обычного — потом трансформировавший это в защиту черного пламени, он просто не мог позволить себя ударить. Особенно этой маленькой хрупкой женщине.
Хотя у нее почти получилось. В ту минуту, когда их пламя схлестнулось и их обдало откатом, как волной раскаленной лавы, ударившей из жерла вулкана, в тот момент, когда он почувствовал, какой силы этот откат — той, что способна остановить даже сердце иртхана, не говоря уже об обычной женщине, когда он увидел, как Аврора начинает оседать, мир треснул, как стекло в слабой точке.
В тот миг, когда он бросился к ней, он почувствовал, как из груди выбило воздух. Как от удара мощного, яростного, бесконечного, способного раскрошить ребра. В тот миг ему показалось, что остановилось его сердце, и забилось оно только когда Аврора оказалась у него на руках. Когда он почувствовал, услышал, впитал ее пульс, запустивший его.
Аврора Этроу
— Мы приходили к тебе, когда ты спала!
— Но ты спала и ничего не слышала.
— А еще Роа сказал, что тебя нужно звать, и ты услышишь… ты меня слышала, мамочка?
Мои дети говорили наперебой, даже Роа, который не привык к обнимашкам, сейчас не спешил выпутываться из моих объятий и говорить, что он — мужчина. Я чувствовала его дыхание на своей шее, чувствовала, как руку щекотят длинные волосики Риа, и не могла поверить в это счастье. Какое же это все-таки счастье! Я даже не представляла, какой ценностью обладаю, когда могу вот так, каждый день, каждую минуту обнять своих детей. Поцеловать их. Сказать им, что я их люблю.
— Да. Да, я слышала, — сказала, уже ничему не удивляясь. Я правда слышала зов Риа там, в кабинете Вайдхэна. — Очень ясно.
— Ты поэтому пришла мамочка? — Дочь отстранилась, чтобы заглянуть мне в глаза. — Почему ты так долго не приходила?
Как можно чувствовать так?! Как можно испытывать столь диаметрально противоположные эмоции? Сначала — нежность, невыносимую любовь, тепло, безразмерное, необъятное как Вселенная счастье, а потом — желание кое-кого придушить. Кое-кого, кто сейчас возвышался над нами, как скала, и смотрел, как может смотреть скала. Если бы у нее были глаза, разумеется!
— Я не разрешал вашей матери приезжать, — неожиданно скала «заговорила». — Не пускал ее в страну.
Роа развернулся, метнув на него яростный взгляд, я едва успела перехватить сына.
— Уйди, — попросила Вайдхэна. — Пожалуйста. Просто уйди. Хотя бы на пять минут.
Он посмотрел на меня тяжело, а потом так же тяжело произнес:
— Нет.
Хотя на мгновение мне показалось, что он все-таки выйдет, но, видимо… показалось.
— Хорошо. Тогда мы пойдем сюда, — я указала на постель. — И все обсудим.
— Мам, правда, что он наш папа? — Роа сдвинул брови и мотнул головой. — А как же наш папа?
Элегард.
С этим мне еще тоже предстоит разобраться, но не сейчас. Потом.
— Правда.
— Он сказал, что ты его обманула и увезла нас, что он ничего о нас не знал. — Роа не двинулся с места, и сестра, следуя его настроению, тоже замерла. — Но я ему не поверил. Я ему вообще не верю, он нас увез от тебя. И он лжет, мама. Правда же. Он лжет?!
 
Кажется, настала моя очередь говорить правду. Так же, как ее сказала «скала».
— Нет. Нет, Роа. Риа. — Я подтянула к себе детей и заглянула им в глаза, все еще не избавившись от желания придушить того, кто сказал такое малышам, но стараясь о нем не думать. Вообще. — Все было не совсем так. Я действительно ничего не сказала ему о вас.
Дочь широко распахнула глаза, а Роа, напротив, нахмурился.
— Но почему? Почему, мам?
Вот и как мне теперь сказать правду?
Для этого я никогда не найду слов. Никогда. Никогда, никогда, никогда. Особенно чтобы сообщить детям, что их отец хотел от них избавиться. Что я бежала от него, чтобы их спасти, чтобы он никогда о них не узнал.
— Это не то, о чем стоит говорить на первой встрече с матерью, вы не находите? Которая, к тому же, долго не продлится.
Я чуть не подавилась воздухом, а Вайдхэн в упор посмотрел на сына, который в упор смотрел на него. Небо, как же они похожи! Я, наверное, была в бреду, когда думала, что это никогда не вскроется. Никогда не станет известно, что это — его сын, с каждым годом обретающий все больше и больше знакомых черт. Тот же изгиб губ, намечающийся резкий подбородок, изгиб бровей, тяжесть надбровных дуг… да тут одного взгляда хватило бы.
— Ты не заставишь нас оставить маму! — выпалил Роа.
— И не собирался. Вы сами уйдете, потому что вашей матери нужен отдых.
— Последний раз, когда ты так сказал, ты увез нас, — теперь уже брови сдвинула дочь и попятилась за меня.
Я даже руку выставила, чтобы загородить ее от Вайдхэна, а в сына вцепилась: не отдам, пусть только попробует приблизиться.
— Да, но это больше не повторится. Ваша мама будет жить здесь. И вы будете жить здесь.
— Наш дом не здесь! — Роа топнул ногой.
— Здесь. Отныне и навсегда. А с вашей мамой через пару месяцев мы поженимся.
«Вашу маму!» — подумала «ваша мама». Хорошо хоть подумала, а вслух не сказала, потому что была к этому близка. Потому что этот «ваш папа» отлично знал, что при детях я не буду выяснять отношения. Даже если очень хочется. Даже если очень хочется кое-кому посоветовать включать иногда мозги!
— Риамер Вайдхэн пошутил, — сказала я, разворачивая сына к себе. — У него очень странное чувство юмора.
— У меня нет чувства юмора, — прокомментировал риамер Вайдхэн.
— Вы очень самокритичны, — тактично отозвалась я и снова взглянула на детей. — Роа, Риа, я вам все обязательно расскажу и все объясню. А пока давайте просто побудем вместе, я безумно по вам соскучилась!
— Мы тоже соскучились, мамочка! — мигом поддержала моя дочь, и Роа оставалось только смириться. Сестру он обожал, и все, что она говорила, сомнениям не подвергалось. Да каким там сомнениям! Это была сразу безоговорочная поддержка. За время общения с близнецами я даже несколько раз этим пользовалась: например, когда младший сын становился упертым, как его… риамер Вайдхэн.
Мы все забрались на постель, Риа вцепилась в подушку. Она обожала обниматься — не суть важно, кого. Братьев, плюшевого дракона, Элеграда, меня, подушки. Роа это терпел в виде исключения. Сейчас же он просто сел напротив меня, по-прежнему такой серьезный и, кажется, повзрослевший за несколько дней.
— Лар тоже очень по вам скучает, — сказала я. — Очень ждет, когда сможет снова вас увидеть.
— И мы, — серьезно произнес Роа.
Не знаю, что там думал и чувствовал Вайдхэн, я на него принципиально не смотрела, но его присутствие стеной выросло между мной и детьми. Потому что я-то не смотрела, а вот Риа и Роа поглядывали, особенно дочь. С опаской, будто он может просто подхватить ее и унести от меня. Впрочем, почему будто. Однажды он это уже сделал.
— Как вам Рагран? — спросила я, чтобы хоть как-то подвинуть эту стену. — Я здесь родилась, в этом городе. Представляете? Была тут совсем ма-а-аленькой, бегала по улицам с мамой и папой.