Доктор Гарин

Гарин открыл глаза.
Луч мягкого вечернего солнца падал на кровать сквозь клин в занавесках. Голограмма со слонами в соборе Святого Петра по-прежнему парила над столом, но уже беззвучно. Собор давно уже был полон слонов. Они молились.
Гарин вздохнул и пошевелился. И почувствовал, что щёки его мокры от слёз. Он провёл рукой по щеке. – Давно ты мне не снился, друг дорогой… – произнёс он.
Сел в кровати. Посидел, приводя в порядок дыхание.
Свесил с кровати свои титановые ступни, пошевелил титановыми пальцами.
– Долгое… – это тебе не Короткое… – произнёс он и рассмеялся так, как смеётся человек после кошмарного и дурацкого сна.
Ужин был в семь, как обычно.
Овальные столы вечером снова были покрыты синей и красной скатертями, но уже другими, чем на ланче, с узорами. На столах стояли букеты цветов. Еду и напитки подавали официанты в белых перчатках. Из алкогольных напитков разрешалось только шампанское.
Когда облачённый во фрачную пару Гарин вошёл в столовую, и медики, и пациенты уже сидели на своих местах и закусывали под музыку Чайковского. – Добрый вечер! – поприветствовал Гарин всех по-русски.
Ему ответили и медики из-за красного стола, и пациенты из-за синего, тоже уже привычно по-русски.
Вся “великолепная восьмёрка” была здесь, многие нарумянились, подвели глаза и украсили руки браслетами и кольцами. Гарин уселся на своё привычное место между Машей и Штерном, взял в руку бокал с шампанским, поднял его и громко провозгласил:
– Будьте здоровы, дамы и господа!
Ему ответили, кто как мог. Гарин с удовольствием глотнул шампанского, стал класть себе разные закуски. Маша предложила ему салат, он благодарно кивнул. – Слыхали новость из Шемонаихи? – спросила она.
– Нет.
– Казахи предъявили ультиматум.
– Какой?
– Если до шести утра алтайцы не оставят северный берег Убы и не отойдут с позиций на шестьдесят два километра, казахи оставляют за собой право применить тактическое ядерное оружие.
– Вот как? – Гарин принялся за салат. – Ммм… нет, не слыхал… я спал….
– Очередной бред казахский, – закусывал Штерн. – Их угрозы ежедневны уже полгода.
– Но ультиматумов пока не было. – Маша отпила из бокала.
– Стояние на Убе! – рассмеялась Пак. – Можно эпос писать.
– Можно, если бы у алтайцев тоже была ядерная бомба.
– Маша, не делайте культа из ядерного оружия, – возразил Штерн. – Оно существует вовсе не для применения.
– Я надеюсь, но…
– Как Борис и Дональд? – спросил Гарин.
– Стабильны, – ответила Пак. – Пока.
– Дипсомания? – Гарин перевёл взгляд на санитаров.
– Бутылок в номере не найдено, – ответил один из них.
Гарин удовлетворённо кивнул, продолжая закусывать.
– Друзья, у меня есть тост! – раздалось за другим столом.
Сильвио поднял бокал:
– Если кто из вас не заметил, я напомню – сегодня ровно месяц, как мы здесь, в “Алтайских кедрах”.
– Я заметила! – улыбнулась ярко накрашенная Ангела.
– И я! – покачался на ягодицах Синдзо.
– Прекрасно! – продолжил Сильвио. – Этот месяц для меня пролетел, словно чайка над морем в солнечный день. Я лишний раз порадовался нашей коллективной мудрости, нашему выбору. У нас было столько возможностей! Европа кишит санаториями, грязелечебницами, горячими источниками. Но мы выбрали именно санаторий в Алтайской Республике. И не ошиблись, друзья, ведь правда?
Все, кроме Бориса и Дональда, одобрительно покачались на ягодицах.
– А кто подсказал нам это место? Мой друг Владимир!
– Это не я, – пробормотал тот.
– Нет, это ты, дорогой! Сначала он подсказал это мне, потом я рассказал про это целебное место всем вам. И мы приняли правильное решение. Поэтому я предлагаю тост за Владимира! Будь здоров и бодр, дружище!
Все выпили, кроме Дональда. Он сосредоточенно хлебал своё mixy-wixy.
– А теперь я хочу всем вам спеть!
– Сильвио, но мы ещё не закончили ужин, – развёл руками Эммануэль. – Суфле не может быть холодным!
– Не суфле единым жив человек, дорогой Эммануэль!
 
Сильвио поставил пустой бокал на стол, скрестил на животике руки в массивных золотых перстнях и запел громким, слегка дребезжащим тенором “Nessun Dorma” из оперы Пуччини “Турандот”.
Пак и Штерн с улыбкой переглянулись. Перестав есть, Гарин стал слушать. Маша бросила на Сильвио презрительный взгляд.
Закончив, Сильвио прижал руки к груди и закачался на ягодицах вперёд-назад-вперёд-назад. Все, даже Дональд и Борис, зааплодировали.
– Bravo, Сильвио! – выкрикнул Гарин, тяжко хлопая своими ладонями.
– Прекрасно, Сильвио! – хлопала Ангела.
– Чудесно! – возбуждённо покачивался на ягодицах Джастин.
Отхлопав, Дональд вытер рот салфеткой, отпихнул от себя чашу с mixy-wixy:
– Спето хорошо. Grazie, Сильвио. Ты настоящий парень, без сомнения. И не ответить тебе – значит не уважать других настоящих парней.
Он угрожающе оперся о стол руками и запел пронзительным, высоким и визгливым голосом:
When I was a little bitty baby
My mama would rock me in the cradle,
In them old cotton fields back home;
It was down in Louisiana,
Just about a mile from Texarkana,
In them old cotton fields back home… [16]
Борис закрыл уши руками. Дональд спел ещё несколько куплетов и забарабанил по столу. Ему зааплодировали.
– Ладно, я пожертвую суфле. – Эммануэль поднял руку, прося тишины.
Он запел приятным спокойным баритоном:
À Paris,
Quand un amour fleurit
    a fait pendant des semaines,
Deux coeurs qui se sourient
Tout ça parce qu'ils s'aiment
    À Paris… [17]
Ему долго аплодировали.
Джастин снял с себя подвязанную салфетку и сразу запел не очень сильным, глубоким голосом “My Way”.
– Вот настоящий парень! – закричал Дональд, когда песня завершилась, и яростно замолотил по столу. Все поддержали Джастина аплодисментами. Слегка захмелевшая от двух бокалов шампанского Ангела приняла эстафету:
Bei der Kaserne, vor dem großen Thor
Steh'ne Laterne und steht sie noch davor.
Da wollen wir uns wiedersehen
Bei der Laterne woll'n wir stehen,
Wie einst Lili Marleen
Wie einst Lili Marleen… [18]
Голоса у неё не было совсем, но ей долго аплодировали.
Сильвио толкнул в бок соседа:
– Владимир! Твоя очередь!
– Это не я.
– Владимир, спойте!
– Русские песни такие красивые!
– Это не я.
– Спойте нам, Владимир, мы просим! – пророкотал на всю столовую Гарин и зааплодировал.
Владимир покачнулся на ягодицах, вытер рот салфеткой, задумался ненадолго и запел несильным голосом:
Это это не я, это это не я.
Это не я. Это не я.
Это это не я. Это это не я.
Это не я. Это не я.
Это это это это это не я.
Это это это это это не я.
Это не я.
Это не я.
Это не я, не я. Это не я, не я.
Это это не я. Это это не я.
Это не я, не я. Это не я, не я.
Это это не я. Это это не я.