В сладком плену
На третьей кипе Ян задержался дольше. В пяти золоченых рамах помещались портреты, и он предположил, что это портреты родственников. С первой же картины на Яна взглянули и заставили содрогнуться знакомые лица — все три сестры, серьезные и задумчивые, и среди них Виола, такая юная и растерянная. Герцог отодвинул портрет с глаз долой.
На двух следующих полотнах были изображены люди, которых Ян не знал. А вот далее следовал замечательный семейный портрет Виолы с младенцем и мужем, лордом Генри Крессуальдом, бароном Чеширом, мужчиной вдвое старше нее и таким отталкивающим с виду, что Ян остолбенел. Он все смотрел на картину, не в силах представить, что Виола могла выйти замуж за такого джентльмена: тощего до безобразия, с глубоко посаженными глазами, длинным, заостренным подбородком, реденькими подкрученными усиками и огромными ушами, которые он пытался прикрыть скудными, намасленными волосами, зачесанными от самой макушки к мочкам.
Завороженный, даже немного напуганный, Ян перевел взгляд на Виолу, которая на картине выглядела не старше двадцати. На лице ее играла даже не улыбка, а намек на нее; красивые волосы были подняты в высокую прическу, выразительные глаза смотрели сосредоточенно. Одетая в скромное голубое платье, Виола стояла рядом с сидящим мужем, опустив одну руку ему на плечо, а другой прижимая к себе закутанного в пеленки младенца. Они были поразительной парой, во всех смыслах, в каких не должны были быть, и на несколько мгновений в Яне проклюнулась грусть и сочувствие к молодой женщине на портрете.
Ян встряхнулся. Сама виновата. Он еще не набрал достаточно силы, чтобы ходить без посторонней помощи, а она уже выскочила замуж за человека из более высокого круга, покинула Уинтер-Гарден и отреклась от своего темного прошлого. Сочувствия она от него не дождется. Она знала, что делает, так пусть теперь расплачивается. С этой мыслью Ян потянул раму на себя и открыл последний портрет из группы.
Первым впечатлением была необычайная яркость красок — все оттенки жгучего красного и сверкающего голубого, сливавшиеся в портрете мальчика лет четырех, одетого в короткие штанишки, чулки и бархатную курточку, застегнутую до самых рюшек белого воротника. Малыш стоял, торжественно вытянувшись, на фоне массивной лестницы, каждую ступеньку которой отмечала ваза, наполненная цветущими красными розами. На первый взгляд ребенок очень походил на Виолу, особенно умным, проницательным взглядом и застенчивым наклоном головы. Но, сосредоточившись наконец на чертах лица, Ян уловил что-то знакомое.
Прищурившись, он стал изучать оттенок каштановых волос ребенка, его прическу, форму его светло-карих глаз, линии щек и подбородка. И поскольку у мальчиков в четыре года черты лица еще не становятся зрелыми и определившимися, будь на нем платье, как у девочек, и ленты в волосах, он бы сошел за сестру Яна в его возрасте.
Он выглядел как Айви. Он выглядел в точности как Айви.
— Ваша светлость?
Ян вздрогнул от неожиданности, отскочил назад и перевел взгляд на Нидэма, который шел к нему из глубины дома.
— Прошу прощения, сэр, мы готовимся к возвращению за город, и у меня много дел. Лиза говорит, что вы ищете леди Чешир?
Слова дворецкого не дошли до сознания. Растерявшись, Ян быстро заморгал и повернулся обратно к картине.
— Кто это?
Нидэм посмотрел на кипу портретов.
— Вы имеете в виду мальчика? Это лорд Джон Генри, барон Чешир.
У Яна пересохло во рту; его пульс участился.
— Сын леди Чешир, — проговорил он в подтверждение собственных мыслей.
— Верно. Она нарисовала этот портрет в прошлом году. Он один из ее любимых. — Нидэм нахмурился. — Что-нибудь не так, ваша светлость? Вы выглядите несколько… напряженным.
Не напряженным. Встревоженным. Существует только одно объяснение, почему ребенок Виолы ни капли не напоминает ее мужа, зато очень похож на его сестру-двойняшку Айви. Понимание пришло, как оплеуха.
— Боже мой… — прошептал Ян.
— Сэр?
Ян пошатнулся, внутри у него все сжалось, а широко распахнутые глаза продолжали с изумлением взирать на портрет.
— Сколько ему лет? — спросил он сдавленным, едва слышным голосом.
Нидэм потянул себя за полы жилета и, замявшись, перенес вес тела с одной ноги на другую.
— В августе будет пять.
В августе будет пять. Она зачала в январе пять лет назад.
— Господи… — выдохнул Ян и попятился от картины.
— Ваша светлость?
Ян не мог оторвать от портрета глаз. Виола родила его ребенка — его ребенка — а он даже не помнит, что был с ней. Значит ли это, что она его принудила? Возможно ли, чтобы женщина изнасиловала находящегося в бреду мужчину? И с какой целью, если она рисковала забеременеть? Ян не мог себе такого представить. И все же он был прикован, одурманен наркотиками и совершенно беспомощен перед ней. Все кошмары и смутные воспоминания, которые иногда всплывали о тех днях, внезапно приобрели новую и гораздо более мрачную окраску.
Этот ребенок служил живым доказательством того, что они были вместе в темнице, как и намекала картина, которую продали сегодня на аукционе. Ян и раньше подозревал, что Виола касалась его в интимных местах, добиваясь от него реакции, но теперь он получил подтверждение, что она как минимум раз принимала его в себя.
Яну сдавило горло, желудок скрутило от резкого отвращения, ибо в голову пришла мысль, что все три сестры могли использовать его в разное время, ласкать его ради забавы, пока он не станет пригоден для их извращенных, омерзительных игрищ, а потом насиловать или рукой доводить до кульминации. Да, в кромешной тьме старой, заброшенной темницы его использовали как сексуальную игрушку, а потом, когда им надоело, бросили умирать.
— Ваша светлость, на вас лица нет, — сказал Нидэм, обрывая мысли Яна и подходя ближе. — Возможно, вам лучше присесть…
— Где леди Чешир? — дрожащим голосом потребовал ответа Ян и глубоко вдохнул, чтобы сбить тошноту и унять горечь, охватившую его вместе с этим ужасающим озарением.
Дворецкий выпрямился, и его лицо внезапно приняло холодное, формальное выражение.
— Ее нет дома, сэр.
Яна пробил пот, и он отер верхнюю губу тыльной стороной ладони.
— Да. Где она?
Нидэм прочистил горло и чуть приподнял подбородок.
— Она сказала, что ей нужно уладить пару дел перед отъездом, помимо прочего нанести визит поверенному. Я понятия не имею, когда она вернется.
Конечно. Она пошла к Дункану, человеку, который продавал ее работы и хранил ее секреты. Она намеревалась отсидеться там, переждать, пока его ярость утихнет, планируя сбежать из города или даже из страны, и вернуться только, когда он остынет. Возможно, она рассчитывала, что в конечном итоге он приедет с аукциона униженным и раздавленным, зажав хвост между ног. Это было похоже на правду. Слугам она, очевидно, мало что рассказывала. Единственный, кто посвящен в детали, это, видимо, Дункан. Больше она никому не может доверять.
Но черта с два, он ей этого так не оставит. Она передала на холсте минуту, когда он был наиболее уязвимым, когда она имела над ним полную власть, а сегодня ночью показала этот портрет миру, продала его ради наживы. И это зная, что она носила под сердцем его сына. Несправедливость свершилась, и обратная дорога навеки закрыта, для них обоих.
Кивнув Нидэму, Ян процедил необходимые слова благодарности, подошел к парадной двери, сам ее открыл и сбежал по ступенькам к ожидавшему экипажу.
Глава 13
Он был очень беспокойным сегодня, метался, бормотал что-то несвязное и так сильно дергал цепь, что я боялась, как бы он не сломал кости на запястье. И все же я не перестаю со страхом думать о том, что станет с моей жизнью, если я помогу ему сбежать. Мое будущее кажется таким же безрадостным, как и его…
Виола стояла у окна в зеленом салоне герцога Чэтвина, глядя на густую листву сада, темный массив которой лишь кое-где разбавляли лунные блики. День прошел в сборах. Она раздавала слугам указания, писала письма и занималась последними приготовлениями перед отъездом. Но как только аукцион закончился и мистер Дункан сообщил ей, что картину купил Лукас Вольф от имени Яна, она поехала к нему.