"Девочка в реакторе" (СИ)
Босые ноги осторожно ступили по холодному бетонному полу.
На посту медсестры не оказалось.
За окном стояла глубокая ночь. Царила такая непроглядная темень, словно все звезды на небе заодно с полумесяцем внезапно погасли.
Здесь, в столице, чернобыльский свет был недосягаем — электростанция питала лишь украинские города.
Но — то ли от отчаяния, то ли от постоянно присутствующего страха, — казалось, заверни ты за угол, как тут же на тебя нахлынет длящийся больше трех месяцев кошмар.
Неожиданное запустение привело обескураженную девушку в панику.
Она судорожно замотала головой и прерывисто задышала, чувствуя, как когти неподдельного страха впивались в ее шею, погружая в бесформенный ужас и заставляя обливаться потом.
“Наташа!.. Где Наташа…?”
— Что…? — Раиса испуганно отскочила, когда посреди коридора появилась полуобнаженная девушка.
Незнакомка была ничуть не выше новоиспеченной матери, с пронзительными синими глазами и такими черными волосами, словно сама летняя ночь.
Груди и другие интимные места прикрывали лохмотья, напоминающие купальник.
Руки и ноги были скованы кожаными ремнями, на конце которых висели железные скобы.
Размытым движением девица приблизилась к испуганной девушке.
Раиса побледнела, смотря в бездонные, украшенные небесной синевой, глаза. Черные, как угольки, зрачки впивались в лицо, изучая каждую морщинку, мелкое пятнышко или прыщик, стараясь запомнить испуганное выражение до мельчайших подробностей.
— Ты не создана быть сильной. Ты слабачка. С тобой даже скучно. — Незнакомка склонила голову на бок. — Единственное, чем ты сможешь меня привлечь, это своим отчаянием. Ты недавно похоронила мужа. Он лежал там, где ты сейчас сама… лежишь, — девчонка облизала пересохшие губы.
— Я… Я помню тебя…
— И тебе понравился мой сюрприз?
Издевательская насмешка заставила Раю побледнеть еще сильнее.
— Ты послужишь мне прикормом, легкой добычей, чьи боль и отчаяние будут питать меня на протяжении многих лет. Это поможет мне выйти на новый уровень, чтобы уничтожить вас всех.
Я ненавижу вас всех!..
— Что…? Что с моей девочкой?
Раиса с трудом отыскала заведующую.
Она босиком бежала по коридору, не обращая внимания на обжигающий стопы холод, ни на недавнее видение.
Ее интересовало лишь одно — маленькая новорожденная дочка.
Даже боль, что сковала тело и долгое время не отпускала, отступила.
— Ангелина Васильевна…!
Врач подняла на прерывисто дышащую девушку глаза и вновь опустила их.
— Твоей дочки больше нет. Умерла она.
Рая отказывалась верить своим ушам:
— Не-е-ет… Этого… этого… этого просто не может быть!! С ней все в порядке, вы все врете!!
— Четыре часа назад малышка умерла…
— Отдайте мне ее! Я ее сама похороню!
— Увы, но твоя девочка останется здесь.
— Как это?!
— Для науки.
— Для какой-такой науки?! Я ненавижу вашу науку, ненавижу! Она сначала забрала моего Васеньку, а теперь еще ждет… ждет… — Раиса кричала наперевес рыданиям, всхлипывая и подвывая, как волчица, потерявшая своих детей. — Не отдам! — уже решительнее добавила она. — Я похороню ее сама! Рядом с ним…
Через полчаса принесли деревянную коробочку.
— Она — там.
Раиса осторожно заглянула внутрь и увидела побледневшего младенца, закутанного в пеленки.
Рыдания нахлынули с новой силой. Боль сковала тело в очередной раз, надолго не выпуская из своих объятий.
Казалось, все беды мира свалились на голову молоденькой девушки, которая никак не ожидала, что нечто подобное случится в ее жизни.
Жизнь шла мирно, счастливо, и в один миг все рухнуло, как карточный домик.
Рая отдала коробку со словами:
— Положите ее у его ног. Скажите, что это наша Наташенька.
— Что, наконец-то едем домой?
Тимофей усмехнулся:
— Нам дали два месяца, чтобы мы с заданием справились, а мы его выполнили за полтора. Мы молодцы, что сказать, заслуживаем наконец-то поехать домой, увидеть близких, увидеть наших, рассказать, что да как. Они, небось, думают, что нас на каторгу отправили.
— Это намного хуже…
— Да ладно тебе! Мы выполняли правительственное задание, спасали Родину, и, надеюсь, рано или поздно, она спасет нас. Выше нос! Бывало и хуже, вспомни ту же Великую Отечественную, сорок первый вспомни, без оружия, почти что с голыми руками, боролись с немцами и победили…
— То немцы, а это радиация. Хрен увидишь.
Тимофей отвернулся к окну:
— Да-а-а, что есть, то есть…
— Ты какой-то растерянный. Что-то случилось?
Он усмехнулся, но ничего не сказал.
За полтора месяца кропотливой и адской работы, в условиях невыносимой жары, в перерывах между сменами, Тимофей писал письма, наполненные любовью и тоской, своей единственной, что ждала его в нескольких километрах отсюда. Он думал о мелочах: вырос ли у нее живот, что она сейчас ест, чем занимается, какие мысли ее заботят, пока его рядом нет.
Неподалеку от Чернобыля находился почтовый ящик, через который военные вместе с шахтерами вели переписки со своими родными и близкими.
Но ни одного ответного письма Тимофей не получил.
“Не дай боже, если с ней что-то произошло…”
“Нет, с ней все хорошо!”
“Но почему она тогда не отвечает?!”
— Чувствую, скоро наша жизнь изменится, даже моргнуть не успеешь.
— С чего это? — Тимофей позволил себе усмешку.
— Не нравится мне все это! Не пройдет это бесследно, вот увидишь!
— Ты просто переволновался. Так бывает.
— Ты не понимаешь…
“Что-то подсказывает мне, что он прав”
“Но тогда почему я это отрицаю?”
Самолет из Киева вылетел ранним вечером.
“Дорогой Тимоша!
Я пишу это письмо в надежде, что рано или поздно ты его прочтешь. Мне сложно представить, какие чувства могут вызвать ниже описанные мною строки, но я должна — нет, обязана! — тебе все объяснить. Держать тебя в неведении не имеет смысла. Да и мне самой станет легче. Не сейчас, когда я приняла твердое решение, о котором, скорее всего пожалею, но спустя какое-то время.
Не хочу больше никого обманывать. Мне надоело жить в страхе за себя и своего [зачеркнуто] нашего ребенка.
Вчера мы с мамой обсудили ситуацию, что складывается в нашей — ПОКА ЕЩЕ — семье: ты вернешься оттуда, полный смертельной радиации, наш будущий ребенок, да и я в том числе, подвергнутся заражению, и тогда возникает закономерный вопрос — кого мы родим с тобой, Тимоша?
Физического урода? Пожизненного инвалида?
Я не хочу обременять себя подобными заботами, да и тебя тоже.
Я знаю, что с мамой вы не особо ладили, вы совершенно разные люди. Но передо мной стоял непростой выбор — мама или муж, зараженный радиацией. Я понимаю, насколько это смешно сейчас прозвучало, я даже рассмеялась — ну что за глупость я пишу? Что это — влияние маминых слов или токсикоз?
Впрочем, неважно.
Ты знаешь, насколько бывает убедительна моя мать. Ее друзья и знакомые, те самые эвакуированные беженцы из Чернобыля, рассказывали нам немыслимые вещи. Я слушала их и не хотела в это верить, но понимала, что все сказанное ими — самая настоящая и самая суровая правда.
Каждый из нас привык жертвовать собой в угоду другому, пусть этот другой — наша общая с тобой страна.
Но я все равно считаю лишним бездумно жертвовать собой даже ради страны!
Особенно когда есть… или будет… семья и дети.
Мы, молодые, в нас течет горячая кровь, и некоторые превратности жизни познаешь лишь в глубокой старости.
Я тебя утомила, верно?
Я всего лишь хочу донести до тебя то, что с нами произошло. Мне пришлось принять непростое решение: наша семья, если ее можно так назвать, существовать больше не будет. Ей не суждено быть.
Радиация хуже чумы, она съедает все на своем пути.
Она съела нас с тобой. И нашего будущего малыша.