Тени заезжего балагана

– Интересно, – протянул дух-фонарик, – как ты вообще узнал об этой тропе? Неужели тебе удалось заслужить благосклонность тэнгу, и они сами показали её тебе?
– Никто мне ничего не показывал, – проворчал Сан. – Я случайно узнал о ней. Как-то раз мне удалось прокрасться по тропе следом за человеком, который зачем-то явился к тэнгу. Они отвлеклись на пришельца и не заметили меня, а я тогда так перепугался, что даже ничего умыкнуть не решился и дал дёру.
– Зато в этот раз тебя ничего не остановило, – О-Кин скрестила руки на груди и продолжила сверлить Сана гневным взглядом.
– Я знаю, что виноват, – ёкай понурил чешуйчатую голову, но до этого Уми успела уловить в его красноватых глазках лукавый блеск. – Но я лишь хотел помочь, ведь железное дерево растёт только в Лесу Скрытой Силы.
О-Кин собиралась было снова бросить в ответ что-то едкое, но Уми не дала ей и слова вставить:
– Что это вообще за дерево такое? Никогда о нём не слышала.
– И неудивительно, – снова подал голос дух-фонарик. – Оно растёт только там, где долгое время живут сильные ёкай. Они же и охраняют железное дерево, ведь его корни обладают огромной целебной силой и могут вылечить любые раны и даже ослабить действие некоторых чар. Поэтому за ним издревле охотились не только духи, но и люди, до которых иногда доходят слухи из нашего мира.
– Ослабить действие чар, значит, – проговорила Уми, глядя на Сана. Тот продолжал понуро сидеть возле ширмы, и только теперь Уми заметила, что дух держит в руках странного вида палку – должно быть, это и был тот пресловутый корень. – Выходит, ты и правда хотел помочь. Спасибо тебе.
– Наконец хоть кто-то оценил мои старания, – Сан и не пытался скрыть сквозившей в его голосе обиды.
– Мы были бы благодарны, если бы ты вообще не втягивал нас во всю эту кутерьму, – проворчала О-Кин.
– А мне хотелось бы вернуться к каннуси – с ним было как-то спокойнее, – тяжело вздохнул дух-фонарик.
– Прости, это моя вина, – смутилась Уми. – Я так устала вчера, что забыла вернуть тебя Дзиэну.
– Думаю, каннуси не будет против, если пока я побуду здесь, – степенно ответил дух-фонарик. – А раз так, можешь обращаться ко мне как «учитель Бура» или «наставник Бура».
– Интересно, чему это ты собрался её учить? – недобро прищурилась О-Кин.
– Как это чему? – нарисованные тушью брови духа-фонарика взлетели так высоко, что ещё немного, и они могли бы полностью скрыться под деревянным каркасом. – Магии, конечно. Разве ты не чувствуешь силы, которой она так и пышет?
В этот момент одновременно произошло две вещи. Лицо О-Кин исказилось до неузнаваемости, словно у неё заболели все зубы разом, а двери в чайную раздвинулись, и на пороге показался тот, кого Уми меньше всего ожидала увидеть.
Ёсио замер, не решаясь шагнуть в комнату. Одной рукой он держал поднос, на котором стоял пузатый чайничек и пиала, а второй – всё ещё держался за дверь. Обнаружив, что Уми не спит, он растерялся – должно быть, не хотел, чтобы она узнала о его посещении. Но ему удалось быстро преодолеть неловкость: Ёсио плотно задвинул двери и уселся за низенький столик прямо напротив Уми.
– Ну, чего рты раззявили? – тем временем шипела где-то позади О-Кин. – Давайте-давайте, убирайтесь отсюда! Не на что тут глазеть!
Один за другим ёкай снова скрылись в саду – на этот раз они даже дверей открывать не стали, чтобы не выдать себя, а просто просочились через бумажную перегородку.
Уми с досадой поджала губы. Серьёзного разговора с Ёсио избежать всё-таки не удастся.
Она вдруг осознала, что не хочет видеть его. Виноватый вид Ёсио нисколько не вязался с его вчерашним выражением лица, с которым он вцепился ей в руку. Всё, что он наговорил ей тогда, у ворот, его злые и колючие слова сильно задели Уми. Никогда прежде Ёсио не говорил с ней в подобном тоне, даже когда она всё-таки без ведома отца и всего клана сунулась на потасовку с Ямамото и была ранена.
Тот Ёсио, с которым они вчера разговаривали в чайной, и другой, поджидавший её в тени клёна, словно были двумя разными людьми, и эта резкая перемена в старом друге поразила Уми едва ли не так же сильно, как и всё, что произошло с ней в святилище Поющих Сверчков.
 
Словно отозвавшись на её мысли, проклятая метка засаднила сильнее, и Уми прижала к ней руку, чтобы унять боль.
– Выглядишь ты намного бодрее, чем вчера, – отметил Ёсио. – Но это не повод на радостях купаться в пруду.
Его улыбка быстро увяла под серьёзным взглядом Уми. Он снова заговорил, но теперь в тоне Ёсио не осталось ни следа недавнего веселья:
– Прости меня. За всё, что я сказал и сделал. Если бы я только знал…
Он был бледнее обычного: должно быть, этой ночью ему так и не удалось толком сомкнуть глаз. Уми стало жаль Ёсио, но так легко она прощать его не собиралась – и всем своим видом намеревалась показать ему это, преподать урок. Пускай в следующий раз думает, как следует, прежде чем выпустить на волю свой гнев.
– Не мог бы ты оставить меня? – попросила она, избегая его взгляда.
Ёсио покачал головой.
– Томоко сказала, что ты должна выпить всё. И я решил лично проследить за тем, чтобы ты выполнила её просьбу.
С этими словами он наполнил пиалу из чайничка. По комнате тут же поплыл густой травяной запах – Уми плохо разбиралась в подобных вещах, и потому не могла сказать точно, из чего состояло питьё. Она чувствовала на себе внимательный взгляд Ёсио, но не могла заставить себя посмотреть на него в ответ. Даже когда он протянул ей наполненную пиалу, она молча приняла её, но глаз так и не подняла.
– Я не хотел, чтобы всё так обернулось, – снова заговорил Ёсио. – Сорвался, как полный дурак и... причинил тебе боль. Но я боялся за тебя – так же, как и все в усадьбе, как оябун. Хорошо, что ты не видела его лица, когда он обнаружил, что тебя не было в комнате.
Уми тоже этому порадовалась: должно быть, зрелище и впрямь было жуткое. И испытать на себе последствия гнева отца ей ещё только предстояло, отчего Уми не сумела сдержать тяжёлый вздох.
Чтобы хоть как-то отвлечься от мыслей о грядущем разговоре с отцом, она сделала глоток из пиалы – и приятное тепло разлилось по всему её телу. Томоко никогда не делала ничего настолько вкусного, и Уми решила при случае разузнать рецепт этого чая.
Когда Уми осушила пиалу, Ёсио снова наполнил её. Уходить он, похоже, не собирался, но и разговаривать с ним у Уми не было ни малейшего желания.
Так они и сидели, пока Ёсио снова первым не нарушил молчание:
–Ты исчезла так внезапно, и твоя служанка не желала говорить…
– Она ничего не знала, – сказала Уми резче, чем ей бы хотелось, но теперь уже ничего не попишешь. Она не знала, на кого злилась больше: на того колдуна-поджигателя, из-за которого вообще началась вся эта канитель со святилищами, или на себя саму. Лишь теперь, по зрелом размышлении, Уми осознавала, какую глупость совершила, сбежав вот так, никому ничего не сказав. То, что с ней не случилось ничего дурного, можно считать не иначе как чудом. Не окажись в святилище дядюшки Окумуры, никто не защитил бы каннуси и его фальшивых учеников от расправы тайной полиции.
И это утро она могла встретить не дома, а в застенке, где тайная полиция пытала колдунов, прежде чем отправить на казнь.
– Как и мы, – тон Ёсио был мягким и преисполненным терпения – должно быть, он и впрямь сожалел о случившемся. – Почему ты ничего не рассказала о том, что с тобой происходит, а доверилась какому-то монаху-проходимцу?
Уми замерла. Следовало ожидать, что отец решит допросить Ямаду. Какие дела могли быть у дочери главы клана якудза со странствующим монахом? Щеки начали гореть от стыда: должно быть, Ямаде вчера пришлось несладко. Интересно, что он рассказал Ёсио и отцу? Умолчал ли он о том, что произошло в святилище?
Стараясь ничем не выдавать своего изумления, Уми продолжала слушать, не перебивая. Она надеялась, что Ёсио мог ненароком проговориться о том, что именно вчера рассказал Ямада. Не мог же он выложить им всю правду, особенно когда дядюшка Окумура так просил сохранить в тайне всё произошедшее? Уми была уверена: Ямада слышал каждое слово градоправителя. Но ведь с него никто не брал слова молчать…