Тени заезжего балагана

Ёсио держал перед собой фонарик на бамбуковой палке, и его свет отражался в его злых глазах, словно огоньки далёкого Ночного парада ста духов. Попадёшься такому на пути, и рассвета уже не увидишь. Темнота скрадывала уродство шрама на лице якудза, но белые зубы Ёсио хищно блестели всякий раз, стоило ему только открыть рот.
– Сегодня ты помог без малого моей невесте, и потому я не стану тебя трогать. Пока что, – снова осклабился Ёсио. – Ограничусь добрым советом – и, поверь, лучше бы тебе им не пренебрегать. Поскорее заканчивай свою работу и убирайся из Ганрю. Я тебе даже лошадь подарю, чтобы ты точно не вернулся.
Ямада с трудом сдержал усмешку. Так вот в чём было дело. Ревность часто туманила рассудок и гораздо более достойных мужчин. Пускай обеты, которыми он когда-то связал себя в обители, теперь не имели над ним власти, но Горо продолжал соблюдать их даже спустя три года после изгнания. Другой семьи, кроме братства, у него никогда не будет – он верил в это так же твёрдо, как и в милосердие Владыки.
Вот только этому человеку он не скажет ни слова в своё оправдание – вряд ли Ёсио поверит ему и на этот раз.
Давно Ямада не чувствовал такой усталости: она тяжёлым кулем осела ему на плечи, скручивала мышцы рук и ног, сводила поясницу, резкой болью отдавалась в затылке… Всё, чего ему хотелось – это лечь пускай даже на грубую циновку вместо футона и проспать до самого утра. Но он вынужден был стоять в тёмном дворе усадьбы якудза и выслушать то, чего ему слышать совершенно не хотелось.
Ямада старался не выказывать охватившей вдруг слабости. Из их короткой, но весьма содержательной беседы Горо совершенно твёрдо уяснил только одно: этот Ёсио был из тех, кто, едва заметив слабину в сопернике, тут же мог вцепиться тому в горло.
И давать ему повода напасть Ямада не намеревался.
– Я не достоин такой щедрости, – склонил голову Ямада. – Можете быть спокойны. Я и без того намеревался покинуть Ганрю так скоро, как это будет возможно. Но долг – прежде всего. Я дал молодой госпоже и её отцу слово, что помогу, и я намереваюсь его сдержать.
Ёсио больше не улыбался. Впервые с момента их встречи он посмотрел на Ямаду со всей серьёзностью.
– Я рад, что мы поняли друг друга, – наконец сказал он.
Он провёл Ямаду до самого конца веранды и раздвинул сёдзи, за которыми была небольшая комнатка. Она оказалась едва ли больше той, что Ямада снимал в доходном доме. Несмотря на все его заверения в том, что в деньгах не было надобности, один из якудза, которого они с Ёсио встретили в коридорах усадьб, всё-таки успел сунуть Ямаде прямо в руки небольшой, но увесистый мешочек. Отказаться от дара было бы проявлением неуважения, и потому Ямада принял мешочек. Что ж, будет чем заплатить за комнату – всё равно ему завтра придётся в последний раз заглянуть на квартиру, чтобы собрать свои немногочисленные пожитки.
Ёсио ушёл, не сказав больше ни слова. Ямада его и не задерживал. Оставив посох в углу, он решил пошарить в стенном шкафу и поискать хотя бы одеяло, пускай и тонкое.
В дальнем углу шкафа отыскался только свёрнутый футон. Он был в приличном состоянии: не запылённый, не пропахший сыростью. Похоже, якудза берегли своё имущество. Это Ямаде понравилось – чрезмерной расточительности он не любил. В обители все жили скромно, даже настоятель.
Ноги Ямады на футон не поместились: так он был высок. Но Горо уже давно привык к этому, и потому не чувствовал никакого неудобства. Не забыв совершить перед сном молитву и возблагодарить Великого Дракона за очередной дарованный день жизни, Ямада крепко заснул.
***
Он думал, что от усталости до утра проспит, как убитый, но среди ночи Горо вдруг что-то разбудило.
Поначалу он лежал и бестолково моргал, глядя в темноту и пытаясь вспомнить, где он находится. Но когда снаружи раздалась какая-то подозрительная возня, будто по земле волокли что-то тяжёлое, остатки сна разом слетели с Ямады.
Он тихонько подкрался к сёдзи и медленно приоткрыл их. Привыкшие к темноте глаза сразу различили небольшую тёмную фигурку, которая с трудом тащила что-то из глубины сада в сторону усадьбы. Ямаде даже не нужно было присматриваться к незнакомцу – той силы, что он почувствовал, уже было достаточно, чтобы понять, кто бы перед ним. Магия в духах текла чуть иначе, чем в людях, и потому имела другой, более глубокий синий цвет – таким видится речное дно, когда плывёшь на лодке.
 
Отголоски этой силы были Ямаде незнакомы: О-Кин и духа-фонарика он узнал бы сразу. Сколько же ещё духов живёт в усадьбе? Или этот ёкай – чужак, который зачем-то решил пробраться сюда среди ночи?
Дух шагал по мощёной камнем тропинке, ни от кого не таясь. Он то и дело останавливался и утирал пот со лба. Ямаде даже удалось расслышать тихое ворчанье ёкай:
– Однажды жадность погубит меня, – причитал дух, делая очередной привал и вытираясь рукавом.
В свете выглянувшей из-за облаков луны Ямада сумел получше рассмотреть этого ёкай. Он был невысокий, но крепенький. Чешуйчатая, как у ящерицы, морда была слегка вытянутой, а глазки отливали краснотой.
То, как ёкай вздрагивал от каждого безобидного шороха, наводило на мысль, что он и впрямь что-то замышлял или от кого-то скрывался. И потому Ямада решил понаблюдать за духом ещё немного. Раньше он, бывало, отлавливал зловредных ёкай, которые любили пакостить простым людям, и не собирался изменять своим принципам и на сей раз. Если этот дух и впрямь решил навредить живущим здесь людям, то Ямада был просто обязан его остановить.
Ёкай вдруг задрал голову и замер. В следующий миг он юркнул под дом и свою тяжёлую ношу утащил с собой. Ямада весь подобрался: что мог увидеть дух в ночном небе? Почему это так его напугало?
Ответ не заставил себя долго ждать. По земле быстро промелькнула чья-то огромная крылатая тень – Ямаде даже показалось, что он услышал, как шелестели перья на ветру, – а потом во дворе всё стихло.
Горо поспешил плотно задвинуть сёдзи и на всякий случай отойти от них подальше, чтобы крылатый пришелец ненароком не учуял его. Такая тень могла принадлежать только тэнгу, могущественному демону лесов и гор с ястребиными крыльями и острым клювом. Похоже, тот ящероподобный ёкай осмелился украсть что-то у самих хозяев леса, и теперь решил скрываться здесь, под крылышком дзасики-вараси. Защита домового духа могла на какое-то время удержать тэнгу, но они не успокоятся, пока не отомстят или не вернут украденное.
Ямада снова лёг и постарался отогнать от себя все мысли. Влезать в дела ёкай он не намеревался до тех пор, пока они не вредят и не мешают жить людям. А сейчас следовало подумать об отдыхе, чтобы к утру восстановить хотя бы часть сил. Хотя усталость уже не была столь всепоглощающей, но всё равно не мешало бы остаток ночи провести во сне, а не в тяжёлых раздумьях.
Но желанию Ямады не суждено было сбыться. До самого утра его одолевали тревожные видения, в которых мелькали злые тёмные глаза тэнгу, шуршали крылья и раздавался чей-то низкий и хриплый смех…
  
Ёритомо Окумура
 
Никогда прежде дорога до дома не казалась градоправителю Ганрю столь длинной и тягостной. Мерный цокот копыт лошади, запряжённой в крытый экипаж, не укачивал Окумуру, как обычно, но становился лишь фоном для тяжёлых раздумий. Владыка Свидетель, сегодняшний вечер оказался одним из самых суматошных на памяти градоправителя!
До последнего Окумура бегал за Ооно и полицейскими, которые опрашивали ещё не разошедшихся зевак и тех, кто жил в окрестностях святилища Поющих Сверчков. Ооно не желал обсуждать завтрашний план действий касательно балагана до тех пор, пока не разберётся с делами на месте преступления, а Окумура не хотел уезжать, не переговорив с ним и не убедившись, что тайная полиция всё же будет на его стороне и больше не станет искать виновных там, где их не было и быть не могло. Знал бы Итиро, от чего Окумура сегодня уберёг его дочь…
Свой любимый расшитый платок градоправитель где-то потерял, и потому утёр вспотевший от волнения лоб рукавом кимоно. Всё равно он больше никогда не собирался снова надевать его, так что жалеть и беречь наряд не было смысла. Окумуре казалось, что он весь насквозь пропитался тошнотворными запахами горелой плоти и свежей крови, которые жутким образом смешались с благовониями из святилища. Градоправителю давно не доводилось видеть мертвецов так близко – он не мог похвастаться той же выдержкой, что его хладнокровный друг-якудза, и потому ему до сих пор было не по себе.