Огарок во тьме. Моя жизнь в науке
Я уже начал писать “Восхождение на гору Невероятности”, когда Джон обратился ко мне с новой идеей, в которой заключалось крупное отступление от плана. Они с другом, известным британским издателем Энтони Читэмом (с которым мы одновременно учились в Баллиол-колледже, хоть и не были знакомы), придумали схему – пожалуй, можно даже назвать ее бизнес-моделью – для производства серии из двенадцати коротких книг, которые бы назывались “Мастера науки”. В каждой из тоненьких книжек новый автор рассказывал бы о своей научной области от первого лица. Отличие этой бизнес-модели было в том, что все авторы финансово объединялись в кооператив. С деловой точки зрения эти двенадцать человек должны были выступать как единый автор, клиент Джона Брокмана, и каждый получал бы равную долю прибыли от всех двенадцати книг. Таким образом, те из нас, чьи книги продавались бы лучше среднего, в итоге субсидировали бы тех, чьи книги продавались не так бойко. Задумка мне понравилась – не могу вспомнить, чем именно, но, может быть, она расположила к себе социалистическую часть моего мозга – и я взялся написать короткую книгу; в результате получилась “Река, выходящая из Эдема”. Вместе со мной в этом “книжном колхозе” трудились Ричард Лики, Колин Блейкмор, Дэнни Хиллис, Джаред Даймонд, Джордж Смут, Дэн Деннет, Марвин Мински… и Стивен Джей Гулд, который, к несчастью для коллектива, свою книгу так и не написал.
Работа в “Мастерах науки” подарила мне счастье встречи с Энтони Читэмом, который вместе с Джоном Брокманом и придумал эту затею. Мы с Лаллой познакомились с Энтони на вечере, посвященном запуску книжной серии, на Челтнемском литературном фестивале – и до сих пор в дружеских отношениях с ним и с его замечательной женой, литературным агентом Джорджиной Кейпел. Мы провели не одни выходные в их идиллическом доме в Котсуолдских холмах, наблюдая, как солнце заходит над кустами роз, а на другой день – любуясь лесом, который Энтони посадил в знак веры в будущее. В одну из таких встреч, проходивших среди склонов из золотого камня юрского периода, другая гостья, Кристина Одоун, смелая в высказываниях и убежденная католичка, за ужином изо всех сил старалась завязать со мной перепалку; впрочем, мы оба были настроены друг к другу благодушно, но так ни к чему и не пришли – и, видимо, никогда не придем, разве что спор посмертно разрешится в ее пользу, что крайне маловероятно.
Мы с Лаллой как раз были у Читэмов в выходные после публикации “Реки, выходящей из Эдема”; это было летом 1995 года. Энтони, как обычно, отправился на рынок неподалеку, чтобы купить к завтраку воскресных газет, и, развернув “Санди тайме”, мы обнаружили, что моя книга – точнее, наша книга: Лалла нарисовала иллюстрации, а издательство Энтони стало тринадцатым членом кооператива – вошла в список бестселлеров под первым номером. Не помню, откупорил ли Энтони шампанское на завтрак – вполне возможно, учитывая присущую ему кипучую щедрость.
“Река, выходящая из Эдема” была опубликована вскоре после смерти моего дяди Кольера, младшего из братьев отца – они с отцом были похожи. Я посвятил книгу его памяти:
Памяти Генри Кольера Докинза (1921–1992), члена совета Сент-Джонс-колледжа в Оксфорде, мастера в искусстве делать все понятным.
По общему мнению, он был блестящим преподавателем – остроумным, доходчивым, обладал гибким умом и был способен донести основы статистики до целых поколений благодарных оксфордских биологов, а это задача не из легких. Как и почти все сотрудники-биологи в колледже, я просил его консультировать по статистике моих собственных студентов из Нового колледжа. Как-то я в очередной раз отправился к нему с этой просьбой; мы встретились у него в кабинете на факультете лесного хозяйства, который тогда назывался Имперский лесной институт – это важно для моего рассказа. Я описывал дяде своего студента (“Довольно умен, слегка ленив, за ним нужно поглядывать… ” и т. п.). Пока я говорил, Кольер делал заметки, но не на английском (он был прекрасным знатоком языков). Я сказал: “О, какая забота о конфиденциальности – записывать на суахили!”
“Господи, конечно же нет! – запротестовал он. – Суахили? Да на этом факультете все говорят на суахили. Ни в коем случае. Это ачоли” [50].
Еще одна небольшая история, раскрывающая его характер. На железнодорожной станции “Оксфорд” парковку для машин запирал механический шлагбаум; чтобы он поднялся и открыл дорогу машине, водитель должен был опустить в его приемник жетон оплаты. Как-то вечером Кольер вернулся в Оксфорд на последнем поезде из Лондона. Тут оказалось, что в механизме шлагбаума случилась поломка и он застрял в опущенном положении. Все сотрудники станции уже разошлись по домам, и хозяева запертых на парковке машин были в отчаянии. Кольера, которого у станции ждал велосипед, это лично никак не касалось; тем не менее он проявил достойный подражания альтруизм, схватил шлагбаум, отломал его, отнес к кабинету начальника и свалил под дверью с запиской, в которой указал свое имя, адрес и объяснение, почему он так поступил. Он заслуживал медали. А вместо этого получил судебное преследование и штраф. Какой ужасный ответ на заботу об интересах общества! Как типично для одержимых правилами бюрократов и крючкотворов – вредных дандриджей [51] современной Британии.
И маленькое продолжение этой истории. Много лет спустя, уже после смерти Кольера, мне довелось познакомиться со знаменитым венгерским ученым Николасом Кюрти (физиком, который заодно был и пионером научной кулинарии – колол мясо инъекционным шприцом и все такое прочее). Его глаза загорелись, как только я назвал свое имя.
“Докинз? Вы сказали Докинз? Вы случайно не родственник тому Докинзу, который отломал шлагбаум на оксфордской парковке?”
“Э-э, да, я его племянник”.
“Идите сюда, дайте я пожму вам руку. Ваш дядя был героем”.
Если это читают чиновники, которые выписали Кольеру штраф, – надеюсь, вы испытываете глубочайший стыд. Вы всего лишь делали свою работу и соблюдали закон? Ну да, конечно.
В книге “Восхождение на гору Невероятности”, вышедшей в 1996 году, дебютировали мои цветные биоморфы (см. стр. 419–425). Также эта книга была проиллюстрирована прекрасными рисунками Лаллы, на которых, напротив, были изображены реально существующие животные. Но ее участие этим не ограничилось. С этой книги началась – по чистой случайности – наша уже давняя традиция совместных чтений. Для продвижения книги мы выступали в Австралии и Новой Зеландии… но подождите (к совместным чтениям мы еще вернемся): всплывают приятные воспоминания, заслуживающие отдельного отступления. Более того, отступления внутри отступления.
Как жить средь бури и волненийСовсем без всяких отступлений?Но если вам так не годится —То пропустите две страницы.Мы с Лаллой полетели в Крайстчерч через Гонконг и Сидней (милый Крайстчерч, устояла ли в землетрясениях твоя щемяще старомодная британскость?). Между выступлениями для продвижения “Восхождения на гору Невероятности” мы арендовали машину и поехали через Южные Альпы и мимо ледника Франца-Иосифа в тропический лес в западной части Южного острова, где растут уникальные древовидные папоротники. К сожалению, мы не добрались до национального парка “Страна фьордов” (Дуглас Адамс говорил, что первое побуждение при виде этого места – немедленно зааплодировать). Возвращаясь на восточный берег мимо череды роскошных пастбищ и живых изгородей в духе “пусть овцы пасутся мирно” [52], мы доехали до города Данидин, где я выступил с еще одним докладом, а сопровождал нас Питер Скегг, мой бывший коллега по Новому колледжу. Питер был не только профессором права: он также публиковал работы по орнитологии. Он провел нам экскурсию по заповедной колонии королевских альбатросов на полуострове Отаго. Вид огромных птиц, взлетавших, как “Боинги” в аэропорту, был привычен Питеру, но нас с Лаллой совершенно околдовал.