Песнь ледяной сирены (СИ)

А Аларика, едва придя в себя после жестокого удара, уже бросалась на второго Хладного. Еще холодным мечом рубанула по протянутой к ней руке. Исчадие льда зашипел – скорее от ярости, чем от боли. Обрубок руки упал в снег, лишенная крови рана тут же затянулась тонкой корочкой изморози. Без источника огня, будь то огненные крылья серафима, зачарованный меч, факел или кровь саламандры, убить Хладного нелегко.
Эскилль бросился Аларике на подмогу, но его тут же сбил с ног вылетевший из-за дерева третий Хладный. Удар был такой силы, что он потерял равновесие и рухнул на спину. Если бы не плотный ковер снега, смягчивший падение, хорошо приложился бы головой о лед. Боль оглушила. Меч отлетел в сторону – слишком далеко, чтобы Эскилль смог до него дотянуться. Он лежал, судорожно вдыхая ртом воздух и мысленно проклиная себя: главное для огненного стража – умение удерживать в руках меч в самом ожесточенном бою.
Хладный уже протягивал к глазу поверженного серафима свой смертоносный коготь. Если тот вонзится в глазное яблоко, зрение Эскиллю не вернут даже самые искусные целители из рода ледяных сирен.
Но он никогда не забывал, что отличает его от остальных стражей Атриви-Норд. Не предпринимая попыток подняться, Эскилль голыми руками взялся за голову Хладного. Кончики пальцев полыхнули. Исчадие льда заорал – чего-чего, а огня они не переносили, вслепую попытался достать когтями до лица врага. Эскилль отвернул голову вправо, впечатавшись щекой в снег. Пусть лучше заденет щеку, чем глаза.
Взгляд упал на поляну, где с Хладным сражалась Аларика. Меч, по-прежнему погасший, со свистом рассекал воздух. Клинок лишил исчадие уже обеих кистей, а значит, его когти больше не представляли опасности для Аларики. Но оставалось еще ледяное дыхание, способное превратить кожу человека в лед.
Аларика полоснула Хладного по плечу. Уклониться он не успел, но оставленная красавицей-серафимом рана тут же затянулась – будто ее и не было никогда. Причинить вред исчадию льда холодной сталью – то же самое, что пытаться проткнуть толщу покрывшего остров льда ножом.
Или убить сотканного из снега и иллюзий духа зимы.
– Аларика, зажигай меч! – прохрипел Эскилль, глядя, как она замахивается для нового удара.
– Я пытаюсь! – В ее голосе звенело отчаяние. Даже… страх.
Стиснув зубы, Эскилль вложил всю свою силу в ладони. Падающий прямо на лицо серебристый пепел, лишь мгновение назад бывший плотью исчадия льда, вызвал гримасу отвращения, но Эскилль наконец смог сбросить с себя отяжелевшее тело Хладного и вскочить на ноги.
Пока он разбирался с одним исчадием, его брат по ледяной крови выбил меч из руки Аларики и теперь угрожающе надвигался на нее. Из губ Хладного вырывался ледяной дымок. Как живой, он потянулся к лицу лучницы, привлеченный теплом нежной девичьей кожи.
Она вскинула руки. Как и Аларика, Эскилль ждал, что они загорятся. Но охватившее ладони пламя было невероятно слабым, едва различимым. Таким огнем Хладного не уничтожить – лишь еще больше разозлишь.
Эскилль бросился за мечом. Схватил, зажег одним касанием. Хладный почувствовал за спиной куда более сильную угрозу, чем Аларика, которая не оставляла попыток – к слову, безуспешных – вызвать настоящий огонь. Порывисто развернулся… и тут же напоролся грудью на полыхающий меч. Ледяной дымок из его рта сменился паром. Тяжело рухнув на снег, тварь обратилась серебром.
Эскилль с тревогой взглянул на бледную Аларику. Тяжело дыша, она выставила перед собой руки и смотрела на них так, словно видела в первый раз.
– Ты в порядке?
Она сначала кивнула – скорее, по привычке, – а потом отчаянно замотала головой. В карих глазах застыл страх. Эскилль не мог подумать, что когда-нибудь увидит Аларику такой: сбитой с толку, испуганной, обескураженной.
– Мой огонь… Я не могу призвать стихию!
– Может быть, это как-то связано с прикосновением Хладного? – предположил он.
– Никогда ни о чем подобном не слышала, – отрезала Аларика. – И он даже не успел дотронуться до меня, когда… как это началось.
 
– Мы сейчас же отправляемся в крепость. Не переживай. Целительницы тебе помогут.
Эскилль говорил уверенно, чтобы заглушить полный сомнения голос, который звучал в голове. С Аларикой происходило что-то неладное. Он еще никогда не видел, чтобы дар огненного серафима вдруг без причины ослабевал.
Она вновь взяла меч, крепко стиснула рукоять в ладони. Стояла так с минуту, с надеждой глядя на лезвие, но оно так и осталось ледяным. Аларика со злостью отшвырнула клинок, будто он был повинен в ее бедах, и закрыла лицо руками.
В Атриви-Норд они возвращались в полном молчании. Уже на подходе к крепости Аларика вдруг застыла. Вытянула голые руки, прикрыла глаза. Мгновение спустя ее узкие ладони потонули в огненном зареве. На губах заиграла улыбка. Аларика победоносно взглянула на Эскилля.
– Думаю, тебе все же стоит сходить к целительницам, – тихо предложил он.
Она лишь отмахнулась.
– Все в порядке. Я чувствую. Чтобы это ни было, все уже прошло.
Серафимы попрощались перед воротами, ведущими во внутренний двор крепости. Аларика легкой походкой шла по вечерней улице, освещенной Чашами Феникса вперемешку с фонарями. Но беспокойство за красноволосую охотницу в Эскилле лишь нарастало. Еще долго он стоял, хмуро глядя ей вслед, а в голове пульсировала фраза, когда-то сказанная отцом.
«Угодивший в снежную бурю, если и выживет, прежним уже не вернется».
  
Глава тринадцатая. Дюжина платьев из снега, инея и льда
 
Лишенная воли, Сольвейг слишком далеко забрела в гущу Ледяного Венца. Так далеко, что и ночи не хватило, чтобы выбраться обратно. Заснуть она не смогла – постоянно кралась вперед, при ближайшем шуме замирала и пряталась за сугробы.
На рассвете она наконец вышла к лесу с живыми, пусть и ощетинившимся иголками, деревьями. Брошенная на мерзлую землю мантия Хозяина Зимы захрустела под ногами. Ели сомкнулись вокруг Сольвейг, окутывая знакомым до боли ароматом, касались лапами голых плеч, приветствуя старую знакомую. Однако их пышные верхушки почти скрыли от ледяной сирены солнце, что добавило мрачности их маленькому царству. Не затеряться бы снова в его колкой глубине…
Она обобрала куст с дикими ягодами, ела торопливо, позволяя струйке кисло-сладкого сока стекать по подбородку. Как же хотелось горячей пищи… Жаль, готовить на костре она не умела, как не умела и охотиться. И убить животное – убить кого-нибудь, даже исчадие льда – не смогла бы. Все равно ей нужен был костер – не только дым, что послужит сигналом, но и источник света и тепла, по которому она обычно не тосковала.
Сольвейг собрала достаточно сухого хвороста и хвои. Какой-то шорох за спиной заставил ее обернуться. Меж высоких елей мелькнула белая тень, раздался пронзительный вой.
Сначала она решила, что это ветер, плача о чем-то своем перегоняет с места на место снежинки. Но выл не ветер. А страж. Дух.
Тилкхе.
Он стоял, широко расставив лапы и задрав вытянутую морду к небу, будто пытаясь докричаться до него.
«Ты нашел меня! Ты пришел… сам»
Слезы облегчения выступили на глазах. Сольвейг подлетела к тилкхе, обняла за шею. От прикосновения к снежному меху щеку закололо, но это было приятное ощущение, приносящее успокоение. Пушистый белоснежный хвост мерно покачивался: тилкхе, ее собрат по несчастью, пытался показать, что рад ее видеть, не используя для этого недоступные ему слова.
В следующее же мгновение стало ясно, что снежный страж совсем не случайно ее нашел. Он пришел, чтобы предупредить об опасности. Чтобы защитить свою немую хозяйку.
Ближайший сугроб вдруг завозился. Сольвейг отпустила шею тилкхе, отпрыгнула назад. Существо, что притворялось сугробом, поднялось на четыре мощные лапы. Они поддерживали крупное, коренастое тело с толстой, короткой шеей и большой головой. Голодно блеснули льдистые глаза, раздался низкий, утробный рев, от которого внутренности Сольвейг заледенели. Подчиняясь этому зову, ветер закружился вокруг короткого и толстого туловища, покрытого густой снежной шкурой.