Империя Рун (СИ)

О том, чтобы улизнуть от венценосной особы и где-нибудь пересидеть очередное скучное мероприятие, больше не могло идти и речи. Капризная девица требовала, чтобы я всегда находился подле — едва ли не расстоянии вытянутой руки, сопровождал ее на прогулках по саду или за городом, стоял рядом во время приемов, и даже присутствовал на уроках музыки! При этом Ее Величество заимела новую привычку — при любом удобном случае она напоминала окружающим, что в ее подчинении находится тот самый дуэлянт, который мигом оторвет неугодному голову, даже императорского палача звать не придется! Причем делала она это с такой серьезной кровожадностью, что не по себе становилось даже самым преданным членам ее свиты.
Это раздражало всех, буквально всех: придворных, свиту, гвардейцев, слуг и, само собой, других магов, что несли службу вместе со мной. Но было и несколько человек, кто откровенно потешался, наблюдая за происходящим. В первую очередь, это был сын графа Умберта, Дик Умберт, а так же ближайшая подруга принцессы и дочь министра финансов, герцога Хашта, Милана Хашт.
Когда эта троица собиралась вместе — а происходило это с завидной регулярностью, я всерьез начинал жалеть, что не позволил волколакам прорваться в покои кронпринцессы и будущей императрицы Элаизы, которая пожаловала мне титул Защитника Престола, дабы они мертвыми когтями разорвали ее на мелкие кусочки. Тогда бы не пришлось терпеть выходки молодых вельмож, из-за которых мне периодически приходилось стыдливо отводить глаза.
Самое мерзкое, что происходило — обращение со слугами и простолюдинами, что работали при дворце. Нет, невольников, что прибыли в цепях, во дворце не было. Императору прислуживали собственные холопы — потомственные крепостные, чьи деды и прадеды когда-то попали в долговую кабалу перед империей и приняли новый для себя статус, отказавшись от имени вольного человека. Единственное, кого не особо цепляли Дик и Милана — работники конюшни, да и то, только если старший дворцовый конюх был на месте. Мальчишкам-водоносам же доставалось постоянно, и мощный пинок по заднице или спине был наименьшим, что вытворяли эти двое.
Отавия же с огоньком в глазах наблюдала за тем, что делает парочка ее друзей, время от времени заливаясь громким смехом, если кто-нибудь падал или начинал просить графского сынка о пощаде.
Вот такую же сцену я наблюдал и сейчас. Умберт пинал ногами мальчишку-пажа, что по неловкости пролил чашу с вином, отчего дорогим напитком забрызгало щегольские туфли вельможи.
— Будешь! Знать! Тупая! Скотина! — орал Дик, пытаясь попасть носком туфли по тем частям тела, что мальчишка не мог защитить. — Ты у меня эти туфли вылизывать будешь, скот! Слепая дрянь, да зачем ты вообще на свет вылез!
Принцесса Отавия и Милана уже сидели верхом, о чем-то тихо переговариваясь и время от времени наблюдая за экзекуцией, что устроил Умберт мальчишке. К слову сказать, бил графский отпрыск только пажей и служанок: тощий и длинный, он имел нездоровый, почти чахоточный вид, а тонкие ноги, затянутые в модные лосины и цыплячья грудь могли бы вызвать жалость со стороны любого здорового мужчины. Даже я, довольно худой и невзрачный на фоне гвардейцев, казался силачом рядом с Умбертом. Впрочем, недостаток физической силы старший сын графа Умберта компенсировал звериной яростью, с которой он бросался на беззащитных слуг и холопов.
— Брось его, Дики, — прощебетала Милана, — нам пора.
Сегодня принцесса выразила желание прогуляться по торговым рядам, что разместились на главном рынке северной части города в Пяти Холмах.
Место это посещалось только зажиточными шамоградцами и знатными людьми, что проживали на этой стороне реки. Рынок размещался на большой прямоугольной площади, а на рядах выставлялись только лучшие товары, что свозились туда со всей империи и соседних государств.
Я этот рынок не любил, было в нем что-то неестественное, будто каждый прилавок покрыли воском. Никакой ругани, торга или снующих туда-сюда носильщиков, никаких хитрых купцов, с которыми можно было перекинуться парой слов. Не было на этом рынке босоногой ребятни, что сломя голову несется с поручением, отрабатывая медяк. Даже лоточники, что разносили сладости и напитки для покупателей, выглядели напыщенно и важно, таким не крикнешь: «Дядя! Мне маковую плетенку!», одной рукой бросая медные монетки в специальную чашку на самом лотке, а второй — выбирая булку попышнее. Нет, тамошние лоточники торговали вычурной свежей выпечкой с начинкой из дичи или экзотических фруктов, странными пирожными и невесть чем еще, а цены даже на обычные пирожки ломили такие, что хватило бы на полноценный обед, если обедать в нашем с Витати кабаке возле ипподрома.
 
Сопровождение у принцессы сегодня было обычное — полудюжина гвардейцев в полном доспехе с короткими, с локоть мечами и маленькими баклерами на руку, с которыми удобно вести бой в условиях улицы или помещения, и я — башенный маг и по совместительству дежурный целитель. Как справедливо заметили в Башне, если я претендую на пояс мага в этом году, то уж десять минут удержать глухие щиты, прикрывающие меня и Отавию, в случае угрозы я смогу. Так что всего нас набралось десяток человек без учета слуг и носильщиков.
Знатная троица ехала сразу за двойкой гвардейцев, что прокладывали нам путь по улицам, я же прикрывал всю колонну, находясь в хвосте, вместе с простолюдинами. Правила требовали, чтобы сопровождающий представителя императорской семьи магик всегда держал наготове мощный защитный и целительный амулеты, однако я прибегал к проникающим щитам. Точнее, на принцессу и ее друзей было наброшено две едва заметные нити щитов Ур — прикрыть людей и лошадей, которые одним махом я мог в любой момент поднять в полноценные щиты. Это было быстрее, чем активировать и направлять амулет, да и, на самом деле, точнее и эффективнее. Если начнется суматоха и лошадь взбрыкнет или, того хуже, понесет, амулет уже не поможет, а колдовать печать — долго.
Об этой особенности моей работы со щитами были в курсе прочие колдуны, особенно после событий в яме — они окончательно убедились, что я талантливый маг с дикими рунами Ур и Нид, так что выезды в город, где требовалась высокая реакция, доставались теперь мне. Взамен гвардейские маги от лица Легера пообещали, что выезды на охоту или за город минут меня стороной — мне не придется подолгу трястись в седле, чего я крайне не любил. И вроде договор был приятный для всех, но заключали мы его еще до того, как Отавия показала свой интерес к моей персоне… Но, как член Круга, я должен был держать слово, данное моим собратьям по магическому мастерству, да и, строго говоря, даже если бы сегодня был черед Легера, мне бы все равно пришлось тащиться рядом.
Когда мы подъехали к рынку, вся колонна спешилась. Я подошел к вельможам, заходя внутрь коробки из гвардейцев. Так было безопаснее для всех, в том числе и для меня.
— О! А вот и наша защита! — кисло прокомментировал мое появление Дик. — Эй! Лаолисец! Ты хоть мылся сегодня, чтобы так близко подходить? Я слышал, от вас, южан, вечно воняет, будто на псарню попал!
— Скорее, будто попал на конюшню, — хихикнула Милана. — Наш магик же еще и коновал!
— Пойдемте! Я хочу зайти в мастерскую господина Ичи! Говорят, у него сейчас выставлена новая партия отличных шляп! — переключился Дик, махнув на меня рукой.
Я же молча встал за левым плечом Отавии, как того требовали правила, поймал недовольный взгляд принцессы, после чего поставил перед ней едва заметный проницаемый щит Ур, а по периметру коробки гвардейцев — раскинул оранжевую нить, которую смогу растянуть в полноценную преграду за несколько мгновений.
Отавия была сегодня удивительно молчалива. Обычно вслед за своими друзьями она отпускала несколько колкостей касательно моего происхождения или работы на конюшне Варнала. Вообще, тема моей работы коновалом была излюбленной для Дика. Я слышал, что барон отказал Умберту старшему в новых конях, после того как выяснилось, что лично граф насмерть загнал на охоте несколько великолепных кобыл, что были проданы ему за огромные деньги и под гарантии, что жеребят от этих животных Варнал получит обратно для племенной работы. С тех пор между самым успешным коннозаводчиком империи и крупным землевладельцем, коим являлся граф Умберт, установилась если не ненависть друг другу, то уж точно — крепкая неприязнь.