Реймунд Стург. Лабиринт верности (СИ)
Заказал пива у пышногрудой официантки с лицом человека, видевшего в этой жизни все, кроме козьего сада короля Шваркараса, и руками умелого армрестлера — семейная черта, видимо. Пришлось ждать около часа, пока трактирщик успокоится и отправит прислугу за ремонтниками и стекольщиками.
Когда тот, наконец, вернулся за стойку и начал умиротворенно протирать грязноватым полотенцем откровенно грязные пивные кружки, Энрике дал ему знак подойти к его столу, и, чтобы привлечь внимание, выложил на деревянную, местами выщербленную поверхность оного золотую монету высокого достоинства.
— Чего надо? — поинтересовался не без интереса в нарочито безразличном голосе трактирщик.
«Для начала чистую кружку нормального пива», — подумал Реймунд. Затем взглядом указал трактирщику на соседний стул. Предвосхищая фразу типа: «Ты мне в моих «Яйцах» еще указывать будешь, сучий кот!», он выложил на стол еще один золотой, случайно искупав его в лужице пива.
— Ну? — трактирщик сел.
— Йен Штальгросс?
— Точно так, — голос трактирщика стал чуть дружелюбнее.
— Мне вас рекомендовал общий знакомый.
— Полагаю, спрашивать какой, не надо?
— Мне нужна комната. И рекомендация по одному важному делу, — игнорировав подколку, продолжил Энрике.
— Комната есть. Как для тебя держал — на чердаке, отличный вид, низкий потолок, свежие клопы, добрые тараканы, в меру наглая моль. Зато скорпионы не заползают. Летучих мышей боятся. Или змей. Что за дело?
— Моему знакомому, недавно прибывшему в город по важному делу, требуется квартира. Квартира, которую держит надежный человек. В этом районе. Безопасная. Тихая. Неприметная.
— Еще что-то? — скривился славный малый Йен.
— Этот человек из Альянса, — холодом не повеяло, темнее в помещении не стало, но все равно звучало несколько зловеще, ну, например, как упоминание о чуме… или о налоговом инспекторе.
Последовало напряженное молчание.
— Да, того самого, — иногда Реймунда забавляла реакция осведомленных людей на упоминание Альянса. В общем-то, организация эта была не страшнее кирпича, упавшего на голову, а встреча с ней и того менее вероятна. Но все же человеческий страх — забавная штука.
Трактирщик сделал знак круга охраняющего. И, судя по всему, про себя вознес короткую молитву Богу-Защитнику.
— Есть такой. Но двух ригельдукатов за это маловато, — к его чести, голос у Йена не изменился.
На стол легли еще четыре крупных золотых монеты весом каждая не менее 10 грамм.
— Старик Артур. Сам живет по адресу улица Самуила Кацеронне, восемь, шестой дом от угла пересечения с Проспектом Кинжала. Никого более надежного не знаю.
— Благодарю. Что с комнатой для меня?
— Один такой кругляш в неделю.
— Договорились. Заплачу два, если перенесешь зоопарк из нее в другое место.
— И не мечтай, — ухмыльнулся щербатым ртом трактирщик.
«Уже второй раз за сегодня», — подумал Реймунд.
Монета легла на стол, дополнив горку.
— И пусть меня как можно реже беспокоят.
— Хозяин — барин. Скажу девочкам, что ты мужеложец, — трактирщику доставляло искреннее удовольствие издеваться над этим сухим, суровым парнем, наверняка очень опасным, но не для Йена, а потому уязвимым для насмешек. Некоторые люди порой так и норовят потянуть аллигатора за хвост.
— Это было «раз», — сказал Энрике.
— Можешь заселяться, — не обратил внимания Йен.
Реймунд отправился наверх сразу, как допил пиво. Комната и правда оказалась такой, как ее описал трактирщик — низкий чердачный потолок, паутина по углам, явно не действующий амулет от насекомых над небольшой деревянной кроватью и наполненные клопиными трупиками жестянки с маслом на ножках оной. Так же стол, свеча в подсвечнике, стул, гладильная доска, сундук и картинка умеренно эротического содержания на мифологическую тему. Жить можно. Осталось и отсюда смыться.
В данном случае Реймунд решил пренебречь принципами и просто воспользовался отводящим глаза амулетом. Подобные вещи нормально работают, только если сделаны хорошо, а те, кому нужно отвести глаза, достаточно сконцентрированы на чем-то еще.
Сейчас условия были соблюдены. Таверна, как-никак, к тому же пришедший стекольщик-тортильер, черепахообразный гуманоид, расколотил стекло и теперь ругался с Йеном, требуя возмещения и обвиняя во всем официантку, а девушка тем временем примеривалась к крепкой дубовой табуретке. Некоторые просто не умеют вовремя замолчать.
Реймунд достал небольшое позолоченное яблочко из внутреннего кармана куртки и, разломив его (яблоко оказалось полым внутри), убрал обратно в карман, активировав амулет на пятнадцать минут.
Беспрепятственно он вышел из трактира, никем не замеченный, и отправился на улицу Самуила Кацеронне. Оная улица оказалась далека от градостроительного шедевра — просто глухой закуток с мелкой дорожкой, посыпанной щебнем, вившейся меж двух-трехэтажных домов. Дома, в основном, выходили на дорожку торцом и обладали таким интимным конструкционным элементом как некрупные безыскусные арки, ведущие в уютные внутренние дворики с зелеными насаждениями, развешенным бельем, лавочками для местных бабушек — тех самых бабушек, которые до наступления поры морщин и ревматизма занимались, как минимум, полевой медициной, вытаскивая с поля боя тела, раскромсанные мечами и посеченные картечью, а как максимум — командовали собственным отрядом головорезов, по большей части сложивших головы задолго до старости. В общем, дворики с собственным колоритом, где так приятно проводить детство в совершенно особенном замкнутом мирке тепла и соседской общности. Если повезет.
Шестой дом оказался желтым трехэтажным зданием, венчавшим конец улицы ближе к тупику. Миновав арку, где осели запахи щелока и кошачьей мочи, Реймунд оказался в дворике, вполне соответствовавшем предшествовавшему описанию — от двух невысоких тополей, росших по краям двора, протянулись веревки, на которых сушилось под тропическим солнцем белье, возле стен под внутренними окнами протянулись ряды грядок с зеленью и морковью, а чуть ближе ко входу со стороны арки были разбиты клумбы с гладиолусами и пионами.
Убийца вспомнил город за далеким морем, похожий дворик, вечернее солнце и лица мертвых. Родителей. Место было пронизано ностальгией.
На небольшой мраморной лесенке, ведущей к пошарканной подъездной двери, сидел старик, вырезавший что-то из куска мягкого дерева тонким узким перочинным ножиком. Из окна третьего этажа разносилась брань неприятного скрипучего женского голоса и периодические возражения неуверенным мужским басом, почему-то чуть шипящим.
Реймунд внимательнее взглянул на старика.
«Руки худые, пальцы тонкие, быстрые, хоть и страдает артритом, по правой руке татуировки: ножи, перевитые колючим терновником. Одет просто, но функционально — ни штаны, ни рубашка не мешают двигаться. Ремень из веревки можно быстро обратить в удавку. А ведь веревка-то шелковая. Ногти коротко острижены, только правый мизинец и левый большой пальцы с длинными ногтями. Оба татуированы текстом. Волосы коротко острижены, чтоб не падали на глаза. Хм, глаза — он сосредоточен на резьбе, но видит весь двор. Наверняка и меня заметил, поменял хват на ножике. Видимо, это и есть Артур».
— Жарко сегодня, — Реймунд подошел и присел на ступеньку рядом со стариком.
— Не жарче обычного, чуть более душно, — старик коротко взглянул на гостя, потом на небо, продолжил резать.
— Ничего — скоро дожди, пыль прибьет, дышать станет легче, — золотистая стружка медленно упала в пыль, под ноги, пополнив сонм таких же, уже лежавших там.
— Много ты знаешь о тропических дождях, — усмехнулся Артур.
— Мало. Еще не приходилось бывать на Экваторе, — согласился Реймунд.
— Неужели в Гольвадии тоже умеют тренировать таких как ты? — нож скользил мягко и плавно, выверенными, привычными движениями, создавая из дерева человеческую фигурку.
— Место не имеет значения, были бы учителя, — пожал плечами агент.
— Молодой. Умный. Всезнающий. Место часто важнее учителя, да и учителя в нужном месте лучше работают, — старик опять криво усмехнулся.