1000 не одна ночь

ГЛАВА 9




Он знал, что должен будет с ней сделать, когда найдет и притащит в лагерь. Так бы поступил его отец, его братья и любой из воинов. Так было правильно. Непокорная женщина хуже непокорного пса. В любом случае — это вина мужчины.

Носился по этим пескам злой, как дьявол. Из-за ветра все следы ее замело. Он каждый «угол» здесь, как своих пять пальцев, так же, как и каждую тварь, которая могла девчонку на тот свет отправить. Сам не знал какого черта трясет всего от бессилия и паники, что до темноты найти не сможет и тогда шансы, что она кажется живой к рассвету снизятся чуть ли не до одного процента. Долина смерти не зря так называется.

Но Анмар учуял её, морду кверху поднял и носом повел, а потом рванул и Аднан за ним следом, хлестая лошадь по взмыленным бокам. Увидел ее и все внутри перевернулось. Мелкие серые твари обступили ее со всех сторон, сверкают светящимися глазами, готовятся напасть. Шакалы стаей окружают и жрут потом добычу живьем. Он боялся, что не успеет, и они набросятся, даже одного укуса хватит, чтоб она умерла или началось потом заражение. А это не город и раны могут быть смертельными. Примочками и зельями не обойтись, а до Каира несколько дней пути верхом и то не факт, что по дороге не наткнутся на Асадовских псов. Дура. Сбежать она решила. В пустыню. Где смертоносной может быть просто ядовитая колючка. В нем проснулась дикая ярость, неконтролируемая. И страх…он не хотел, чтоб они ее грызли. Это причиняло ему боль внутри где-то под ребрами. Он вообще не хотел, чтоб кто-то к ней прикасался. Максуду надо было и яйца отрезать, и глаза выколоть за то, что на Альшиту посмотрел и думать посмел тронуть. Спасло только родство будь это кто другой — остался бы без головы. Анмар справился с тварями превосходно. В его крови есть и волчья кровь, и волкодава. Ядерная гремучая смесь прирожденного убийцы. Шакалы почуяли эту мощь сразу и почти все бросились врассыпную.

И она бросилась. Идиотка! Хлыст от ярости выхватил, когда девчонка опять побежала. На спину ей опустил и сам дернулся…Одновременно хотелось и три шкуры с нее содрать за побег, и слезы вытирать с бледного лица. Ей больно и его корежит и что это за безумие он и сам не понимает. Ее глаза цвета чернильной ночи блестят дождем слёз, и он не может в них смотреть равнодушно. Не такая она…другая совсем, особенная, красивая до безумия.

Но в лагере наказать придется…наказать и лишить других малейшего желания приблизиться к его вещи. А ей придется через это пройти.

Белоснежная девчонка пробуждала в нем противоречивые чувства. Одновременно и злость, и в то же время что-то странное, щемящее, когда хотелось убить любого, кто тронуть посмеет, а еще его навязчиво мучало адское вожделение. Он хотел ее. Зверски хотел. Неуправляемо. С первой секунды как увидел белоснежно-перламутровую кожу его накрыло и не отпускало. Навязчиво фантазия чертила образы обнаженного тела под прозрачной мокрой тканью, очертания полной груди с крошечными абрикосовыми сосками, выемку пупка, ее лобок и скрещенные длинные стройные ноги. И его начинало колотить адской дрожью. Он хотел испробовать каждый уголок белой мякоти ее тела, хотел рассмотреть какая она везде, хотел войти в нее и жестко брать, выколачивая из ее розовых нежных губ стоны и крики. Хотел, чтоб на ее молочной коже остались следы его пальцев и поцелуев. Едва представлял ее без одежды, укутанную белыми волосами и у него мучительно стоял член. Так мучительно, что приходилось, стиснув челюсти сбивать мысли о сексе воспоминаниями о битвах, о крови, ранах и ненависти. Он выходил из палатки и кромсал невидимого врага или ходил босыми ногами по раскаленному песку. Становилось чуть легче. Да, он мог войти туда и взять ее там обессиленную, слабую. Сонную…но он хотел с ней по-другому. Он хотел зажечь ее глаза, хотел увидеть мурашки на ее коже, хотел, чтоб соски затвердели от его ласк и чтоб она кончала ему на пальцы и на член, молила взять ее. Как его другие женщины…которых он теперь не хотел. Насилие слишком примитивно. Он редко участвовал в подобной вакханалии, но людям своим позволял. Победители имеют право покрывать женщин врага и разносить свое семя по вражеской земле. Так было испокон веков.

Но с ней вообще все иначе. И её строптивость подливала масло в огонь. Он не привык. Женщины всегда падали к его ногам, доставались так же легко, как и трофеи с разоренных обозов, отказывавшихся платить дань царю Долины Смерти. Так его называли за спиной кто-то с сарказмом, кто-то с поклонением. Ему было насрать. Он не ждал ничего кроме страха и повиновения. Страх порождает уважение, кто не боится тот никогда добровольно не преклонит колени. Любая власть построена на страхе и лишь потом за ней следуют уважение, любовь, доверие. Иногда достаточно и просто первого.

Отец считал, что жизнь на родине матери сделает из Аднана мягкотелого идиота, покажет ему иные ценности и смягчит его мысли, изменит поступки. Он ошибался. Бастард Кадира не только не смягчился, а ожесточился намного сильнее и доказал, что может держать в узде и контролировать не только свой отряд, а и все прилегающие территории.

Там, в ином мире он видел, как матери ласкают и растят своих детей, а отцы играют с сыновьями и дарят им свою заботу. Нет, это не было завистью, это было едкой горечью осадком в гортани, когда старшие братья живут под одной крышей с отцом и матерями, а он вечный изгой подальше с глаз его, чтоб не напоминал о вине в смерти его матери. Хотя, Аднан и не был уверен, что отец в принципе испытывает это чувство. Он уже давно утешился и завел с десяток любовниц если не с сотню с дня ее похорон. Ибн Кадир привык, что он всегда в стороне и не достоин даже рукопожатия, что отец если и смотрит на него, во взгляде не мелькает гордость или восхищение только снисхождение и вынужденное принятие родства. Недошейх, недосын, недоправитель.

Было ли ему обидно? Уже давно не было. Он привык, он научился с этим жить и фанатично чтил и уважал решения своего отца. Свое несогласие затаптывал и прятал в угол, сажал на цепи. Если отец прикажет он всадит нож себе в сердце. Если попросит, то вырвет его из груди и отдаст шейху.

Все что есть у Аднана он заработал сам, отобрал или нашел. Ему никто и никогда ничего не дарил. Альшита была его единственным подарком. Возможно поэтому отношение к ней было иным. Ему нравилось, что она у него появилась. Как хрупкий сувенир с иных земель. И, да, она напоминала ему тех красавиц из сказок, которые рассказывала ему мать на русском языке, укачивая перед сном. Она была из его мечты, из его персональной сказки и он не хотел ее потерять. Альшита принадлежит ему. Она даже не жена и не наложница. Она просто его. Вся она. Ее мысли, ее тело, ее голос, все принадлежит Аднану ибн Кадиру. Он может отобрать у нее все что захочет и дать ей что пожелает.

Его личная зима. Старая сука Джабира прочла каждую его мысль. Да, он присвоил себе волшебство и не собирался ни с кем им делиться. Он даже выжидал момент, когда его вкусить и очень боялся сломать. Вот почему притащил в нору ведьмы, сжимая дрожащими лапами и несясь, сломя голову, к ее логову с девчонкой в руках. Испугался, что не выдержит ожога, что не заживет ее нежная кожа. И ведьма поняла это, едва он переступил порог и положил свою ношу на шкуры.

Еще никогда ибн Кадир не приносил сюда своих женщин. Как говорил Рифат пустыня дала — пустыня и отобрала. По таким же принципам жил и Аднан.

Ровно до тех пор, пока не посмотрел в чернильные глаза русской белокурой пленницы и не захотел ее себе.

Она выдернула его из мыслей тем что откинула голову ему на плечо и ее волосы защекотали ему подбородок, выбившись из-под куфии ей на лицо вьющимися белыми змейками. Аднан инстинктивно прижал ее к себе сильнее, поддерживая под ребрами ладонью. Засмотрелся на ее длинные ресницы с загнутыми кверху концами. Тронул другой рукой локон, намотал на палец, потянул и отпустил. А она вдруг открыла глаза и посмотрела на него своей темной бездной. И тут же попыталась вырваться, но он сжал еще сильнее, не давая увернуться и заставляя покориться. Через время она оставила попытки высвободиться из его рук и затихла. А он слегка наклонил голову вперед, вдыхая запах у виска. Ее кожа пахнет иначе чем у восточных женщин.

— Холодно?

— Нет.

— Тогда почему дрожишь?

— Я не дрожу.

Но она дрожала, он чувствовал эту дрожь временами она проходила волной по ее телу.

— Боишься меня?

— А есть кто-то, кто тебя не боится?

Усмехнулся…иногда его забавляло, что она отвечала ему так дерзко и непредсказуемо. Не пыталась ему угодить.

— Нету. Ты права.

— Вот и мне страшно.

— А чего именно ты боишься, Альшита?

Она снова подняла на него свои огромные глаза в которых отражались звезды, и он сам.

— Боли…боюсь, что ты мне ее причинишь опять.

Ее честность моментами ставила в тупик даже его. Но в то же время восхищала.

— Не причиню если ты будешь покорной.

— Что значит быть покорной?

Спросила вполне серьезно и слегка развернулась к нему, ее рот слегка приоткрылся и грудь вздымалась под белой шерстяной материей. Наклонился к ее лицу, но она отпрянула назад и тогда он схватил ее сзади за шею и дернул к себе.

— Больно?

Кивнула.

— Если бы ты не сопротивлялась, то этой боли бы не было.


— Я не могу не сопротивляться. Я тогда перестану быть человеком.

— У человека есть инстинкт самосохранения.

— У человека есть гордость и его нельзя ломать.

— Гордость не нужна, когда она может привести к смерти.

Она посмотрела Аднану прямо в глаза.

— Ты бы отказался от гордости из страха смерти?

Долго смотрел на нее…очень долго.

— Я мужчина.

— В моем мире мужчины и женщины равны.

— Именно поэтому в твоем мире мужчины давно перестали быть мужчинами и некоторые из них не стесняясь провозгласили себя бабами и надели юбки. В моем мире им бы вогнали кол в зад и бросили умирать в песках. Ваши женщины превратили своих мужчин в тряпок и алкоголиков, а сами работают вместо них и содержат семьи. Твой мир сошел с ума.

— В моем мире нет столько насилия!

— В твоем мире насилие прикрывают благими намереньями и ложью. В твоем мире насилуют детей, колятся и становятся проститутками. В твоем мире сын бросает старого отца и бьет мать за бутылку водки, а женщины спят с кем попало и это считается нормой.

— Не все такие! Нельзя всех грести под одну гребенку.

— Но ведь ты делаешь именно это!

Ее темные глаза блестели яростью и ему безумно нравилось, как она злится от бессилия.

— В твоем мире есть рабы, — прошептала она.

— В твоем тоже. Они работают за копейки на ваших олигархов.

Взял ее за подбородок и наклонился к ней.

— Будь покорной, Альшита и ты не узнаешь, что такое боль.





ГЛАВА 10




Наверное, я задремала у него на груди. Согрелась, расслабилась и уснула. Не помню, что именно мне снилось, но помню, как меня вырвало из этого сна словно клещами. Я вскинулась от того, что Аднан стиснул меня за плечи обеими руками и сильно тряхнул.

— Просыпайся! На нас напали. Прячься за валунами и не шевелись. Когда все закончится я заберу тебя. Сиди там и не высовывайся.

Он не ждал моих ответов полоснул своими яркими, словно фосфорящимися глазами, и, стянув с седла, швырнул на песок.

Тут же раздалась автоматная очередь и в песок словно повпивались камни, разметая брызги пыли. У меня как все оборвалось внутри, даже дышать перестала. Я поняла, что это не камни.

— Пригнулась и ползи, Альшитааа, голову не поднимать. Давай! Быстрее!

Я закрыла себя руками, выжидая еще одну автоматную очередь и быстро поползла в сторону песчаных насыпей, похожих на застывшие ступенчатые горы. Спряталась за одной из них, выглядывая сбоку и чувствуя, как все переворачивается внутри. Господи! Да что это здесь происходит снова какое-то сумасшествие? кошмар не заканчивается и с каждой секундой он все ужасней, все отвратительней. Словно я прохожу раунды какого-то квеста-хоррора. На группу людей Аднана напали другие всадники. На них была камуфляжная одежда, как на Слоне и они стреляли в людей ибн Кадира. Начался невообразимый хаос. Песок летел в разные стороны, лошади метались и громко ржали, орали люди, матерились. Из-за пыли мне было очень плохо видно.

Они схлестнулись в рукопашном. Я ничего в этом не понимаю, мне просто было невыносимо страшно, настолько страшно, что я тряслась всем телом. Во всей этой вакханалии различала только его. Не знаю почему, но огромная фигура Аднана со сверкающим в руке кривым ножом, мелькала то тут, то там верхом на его каштановом жеребце…и когда на него нападали те люди у меня замирало сердце. От этого становилось как-то неприятно внутри, потому что я должна была желать ему смерти… и не могла. Я понимала, что те, в камуфляже, могут оказаться еще страшнее. Как наши конвоиры, которые везли нас чтобы продать. Но ибн Кадир напоминал взбесившегося хищника, мне было страшно видеть, как он скручивает головы, как выламывает руки. Словно это не люди, а пластмассовые куклы. С каждой секундой я все больше понимала почему все его настолько боялись. Он опасен, умен, смертоносен, как скорпион или ядовитая змея и силен. Его люди бросались в пекло вместе с ним не задумываясь.

И вдруг меня схватили. Неожиданно сзади, сгребли с песка, заткнули рот ладонью и подняли вверх. Я замычала от ужаса, а потом изловчилась и впилась в эту ладонь зубами. Сильно впилась, прокусывая до крови. Едва рука отпустила мой рот я заорала. Громко. Настолько громко, что у самой уши заложило… и заорала я его имя. Почему не знаю. Наверное, потому что больше некого было звать… и потому что подумала, что спасет. Надеялась. Скорей всего напрасно. Ему сейчас не до меня. Там гибнут его люди.

Но уже не видела ничего, мне засунули в рот кляп и за волосы потащили по песку в противоположную сторону от криков, ударов стали и выстрелов. Я вырывалась, пытаясь схватиться хоть за что-то, пытаясь ослабить натяжение волос, но пальцы пропускали песок и мелкие камни, а меня продолжали тащить, пока снова не подняли и не кинули поперек седла.

О, боже, нет! Пожалуйстааа! Нет! Я дергалась и брыкалась, ожог на груди снова начало сильно печь из-за трения о седло, а из глаз брызнули слезы. На меня навалилась какая-то страшная обреченность и дикий ужас сковал все тело, когда конь подо мной пустился в бешеный голоп.

— Зейд! Гониии! Гонииииииии!

Крикнул кто-то сзади и в ту же секунду раздалось ржание. Я услышала лязг стали и рык Аднана. Я узнала его сразу.

— Кусоооммак! Убью, падаль!

Пришел. Взорвалось в голове вспышкой, противоречащей всему, что я чувствовала к этому человеку. Пришел за мной. Я ничего не видела, только слышала, как ревут два всадника, как ржут кони под ними, как топчутся на месте и сыплется песок из-под копыт. Меня никто не держал, и я постепенно сползала с седла, руки мне связали за спиной и освободиться я не могла, не могла и схватиться, чтобы удержаться. Еще немного и я упаду под ноги лошадям.