Жизнь Амаль

– Ступай. – Он махнул мне и поднял трубку.

Я поспешила на кухню. Моя мама всегда говорила, что, когда тебе плохо, надо чем-нибудь себя занять. И она была права, мне всегда это помогало.

Набила сняла с плиты железный котелок и отнесла к раковине. Я хотела ей помочь, но, прежде чем успела предложить, горшок выскользнул у нее из рук и рухнул на бетонный пол. Раздался жуткий грохот. Еда разлетелась по земле и заляпала ближайшую стену.

Я схватила тряпку со стойки и наклонилась, чтобы вытереть.

– Прекрати, – резко сказала Набила.

– Но почему? – удивилась я. – Мы же за минуту все уберем.

– Я могла позаботиться о себе до твоего появления, и я позабочусь о себе, когда ты исчезнешь отсюда навсегда.

– Набила! – упрекнула девочку Мумтаз.

Тряпка безвольно повисла у меня в руке, пока я смотрела на Набилу. Она подняла кастрюлю и поставила ее в раковину. Как я могла нажить себе недруга всего через час после прибытия на новое место?

Кухня начала потихоньку заполняться людьми, пришли обедать другие слуги. Некоторых я узнала, например Шагуфту, которая несла белье, когда я только вошла в помещения для слуг. А вот и Гулам, водитель, который привез меня сюда. Я взяла фарфоровую тарелку, но потом заметила, что другие брали себе металлические из отдельного шкафа. Их чашки тоже были из отдельного буфета.

Я поставила фарфоровую тарелку на место. Я не могла понять, почему это так меня задело. Не то чтобы я раньше ела из каких-то других тарелок, лучше тех, что стояли перед нами, но Парвин и Омар всегда ели с нами из одной посуды. В этом доме соблюдалось четкое разделение, и я должна была знать свое место. Мы могли накрывать красивые блюда и мыть фарфоровые тарелки со стаканами, но мы не могли из них есть…

Подошла маленькая девочка и протянула мне пустую тарелку.

– Я Фатима. А тебя как зовут? – спросила она.

– Меня зовут Амаль, – ответила я и взяла у нее тарелку.

– Ты теперь здесь живешь? – поинтересовалась она.

– Наверное. Ну, то есть какое-то время буду жить.

– Эту еду готовил мой отец. Он очень хорошо готовит. Хан Сахиб доплачивает, чтобы он не уходил от него. Курма – одно из его коронных блюд.

– Курму я люблю, – сказала я и положила немного себе на тарелку. Лепешки роти остыли, но мне было все равно, у меня уже голова кружилась от голода.

– А нихари[7] у него еще лучше. Он готовит его иногда на завтрак. В следующий раз могу принести тебе лимонов. Я знаю, где он их хранит.

– Фатима, иди поешь, пока совсем не остыло, – окликнул ее отец.

Я отправилась за Фатимой в комнату, примыкавшую к кухне. На полу по кругу, скрестив ноги, сидели слуги. Фатима села рядом с отцом. На коленях они держали тарелки.

– Это правда? – спросил слуга, который недавно нес в руках веник. – Она не похожа на тех, кто так себя ведет.

– Она здесь, не так ли? – сказал Гулам между глотками. – Дети в наши дни любят болтать без умолку – они напрочь забыли про уважение.

– Он слишком легко ее наказал, – поглядывая на меня, сказала Набила. – Если верить слухам, он мог сделать и намного хуже.

Я вернулась на кухню и поставила тарелку на стол. Я понимаю, людям свойственно обсуждать других, я и сама так часто делаю, но как можно вот так просто обсуждать меня? В этот момент я увидела Джавада Сахиба. Он наблюдал за мной из кухонного окна.

– У меня к тебе один вопрос. – Джавад Сахиб улыбнулся. – Разве это того стоило? Я про тот гранат, с которым ты не захотела расстаться.

Я обещала себе, что ни за что не распла́чусь перед ним, но мое тело предало меня. По лицу потекли горячие соленые слезы. Я стояла, смотрела вниз и не шевелилась.

Я стояла, пока он не ушел, довольный.





Глава 18




После ужина Мумтаз повела меня вверх по мраморной лестнице на покрытую ковром площадку. Второй этаж был не меньше первого. Комната Насрин Баджи была первой справа по коридору. Войдя внутрь, я увидела белую кровать с кремовыми простынями. Того же стиля шкаф и комод расположились в отдалении. Туалетный столик примостился рядом с закрытой дверью ванной комнаты. В щель из-под двери пробивался свет.

Я прошла за Мумтаз в смежную комнату, которая оказалась огромной гардеробной, заполненной одеждой и обувью Насрин Баджи. Через гардеробную мы прошли в другую комнату, прямоугольную и совсем небольшую. Стены были бледно-синими, с каймой из слоников и жирафов.

– Вот здесь ты и будешь жить, – сказала Мумтаз.

– Здесь? – Я оглядела крохотное помещение. – Это моя комната?

– Очень многие были бы готовы сделать что угодно ради проживания в этой части дома. А сейчас поставь свои вещи и познакомься с Насрин, – сказала женщина, перед тем как уйти.


Я подумала о душной бетонной комнате без окон, которую видела сегодня утром. Мумтаз была права. В этой комнате был вентилятор и выложенная голубой плиткой ванная с фарфоровой раковиной и хромированными ручками, какие я видела только по телевизору. Я распаковала чемодан и взглянула на дверь, гадая, что меня там ждет.

Когда я вернулась в ту комнату, свет все еще горел из-под закрытой двери ванной. Я посмотрела на свою сумку. Я забыла ее убрать, но мне нужно было позвонить маме, сказать, что со мной все в порядке. Я достала телефон, но стук в дверь спальни заставил меня подскочить. Вошел Джавад Сахиб.

– Уже скучно? – сказал он, взглянув на мой телефон.

Что же меня здесь ждет? Неужели этот человек будет подстерегать меня повсюду, за каждым поворотом?

– Хотела позвонить маме и сообщить, что со мной все в порядке.

– Теперь у тебя обязательства только передо мной. – Он схватил мой телефон. – Чем быстрее ты оставишь прошлое позади, тем легче тебе будет. Твои деньки в качестве дикой фермерской девочки закончились.

Дикая фермерская девочка? Оставить прошлое?.. Я растерянно смотрела на свой телефон в его руках. Мама наверняка посоветовала бы мне сейчас промолчать и пропустить его слова мимо ушей. Но как он смеет отрывать меня от родного дома, отбирать ту единственную связь, которая соединяет меня с родными, и советовать забыть прошлое? Я просто не смогла смолчать.

– Я никогда не была дикой. Ходила в школу. Заботилась о сестрах. Помогала родителям, – мой голос дрогнул, – которых вы у меня отняли.

Он посмотрел на меня так, будто с ним заговорила полевая мышь. Его глаза сузились. Дверь ванной открылась.

– Джавад, что происходит?

– Вот рассказываю новенькой, какой теперь будет ее жизнь.

– Я сама это сделаю. – Насрин подошла к нему. – А иначе что останется мне?

– Ты права. – Он поцеловал ее в щеку. Гнев, охвативший его несколько мгновений назад, испарился.

Они еще немного поболтали. Джавад Сахиб сказал матери, что уезжает. На этот раз Билал оставался дома. Джавад попросил Насрин присматривать за ним. Еще он пообещал, что обязательно позвонит и по пути домой заедет в ее любимый кондитерский магазин. А потом Джавад Сахиб сунул мой телефон себе в карман и ушел, забрав с собой мою единственную связь с родными…

Насрин Баджи подошла к туалетному столику и присела на мягкую скамеечку. Я смотрела на нее, не зная, как поступить. Спросить, что нужно делать? Или ждать, пока она сама скажет? Должна ли я стоять, опустив руки? Или сложить их на груди? Список того, чего я еще не знала, был бесконечен. Я застыла у двери.

Насрин Баджи постучала пальцами по столу, потом взглянула в зеркало.

– Мне бы не помешала помощь, – сказала она мне и, когда я подошла к ней, кивнула на щетку на столе.

Я взяла деревянную щетку и принялась расчесывать волосы Насрин. Я делала это бесчисленное количество раз для матери и сестер, но никогда не выполняла такое интимное действо для незнакомого человека. У Насрин Баджи были прямые каштановые волосы с проседью. Волосы моей матери были черными, как ночное небо, и волнами падали на ее плечи. Последний раз, когда я расчесывала мамины волосы, стараясь осторожно распутать узлы пальцами, она напевала колыбельные Сафе, лежавшей, свернувшись, у нее на коленях. Мысли о матери словно парализовали мои руки.

– Мумтаз сказала тебе, что ты должна делать по дому? – спросила Насрин.

– Нет, – ответил я.

– Ты здесь работаешь на меня и будешь выполнять все мои распоряжения. Будешь приносить мне еду и ждать, пока я поем. Если я буду не одна, будешь ждать нас всех. Будешь делать мне массаж головы, когда она у меня болит, и приносить мне лекарство от мигрени. Будешь спать с открытой дверью, чтобы, если мне что-то понадобится, ты меня услышала. Все поняла?

Я кивнула. Прежде чем она продолжила, зазвонил телефон, лежащий на туалетном столике.

– Мой муж, – сообщила она и подняла трубку.

Хан Сахиб. Я так боялась Джавада Сахиба, что совсем забыла про его отца, настоящее чудовище из моего детства. Монстр, которым наши мамы пугали нас, когда мы плохо ели или не слушались. Он спал в этой самой комнате.

– Думала, ты забудешь мне позвонить, – сказала Насрин в телефон. – Утром звонила Газала. Она перенесла ради нас свою вечеринку на следующий месяц. Я сказала ей, что мы приедем. – Она слушала и улыбалась. – Да, я рада, что хоть что-то может отвлечь тебя от политики.

Они поговорили еще немного, прежде чем попрощаться.

– Его постоянно нет дома. Он вместе со старшим сыном в Исламабаде. Заниматься политикой в его возрасте! Представляешь?

Я постаралась не выдать своего облегчения. По крайней мере, человек, которым нас пугали в детстве, едва ли часто будет бывать здесь…

– Наверное, ты скучаешь по семье? – сказала Насрин. – Это, должно быть, нелегко.

В отличие от сына, в голосе Насрин не ощущалось злобы. Я кивнула.

– Я могу тебя понять. Конечно, я вышла замуж за одного из родственников, но все же скучала по своей семье. Ты ведь из Набай-Чака, не так ли?

– Да.

– А я из Бэнвей-Чака.

– Бэнвей? Ведь это в десяти минутах ходьбы от моего дома! На другой стороне рынка.

– Верно, – согласилась она. – Ты ведь знаешь семью Марали?

Я кивнула. Семья Марали представляла собой огромный клан, разбросанный по многим близлежащим деревням.

– Это моя семья.

Теперь, когда она упомянула об этом, я заметила семейное сходство в ее прямых темных волосах и высоких скулах.