Живой проект

Они сидели в просторной столовой за накрытым краешком длинного стола. За окном постепенно светало, не привнося в это утро ни света, ни теплоты. Михаил пытался отвлечься от разговора с Петром и аукциона, но мысли о работе ускользали.

— Ты же был в клинике?

— Да, — бездумно и быстро соврал Михаил.

— Тебе нужно отдохнуть, Миша.

— Дам, мам… уеду куда-нибудь на Новый год.

— Один?

Михаил поднял взгляд и заметил в руке матери чашечку с напитком: ядовитой смесью ароматизатора, красителя и подсластителя, составляющей вполне правдоподобную иллюзию кофе.

— Вероятно.

— Миша, взгляни на свой круг, неужели там нет…

— Мама! С чего ты взяла, что я собираюсь обсуждать свою личную жизнь?

— Но почему нет? Мне больно узнавать из сети о твоих интрижках, почему ты не…

— Тебе больно? — появившаяся во взгляде Михаила ирония ничуть не обидела Ларису Сергеевну. Она привычно отвела взгляд к окну, а Михаил отглотнул коричневой жижи.

— Тебе неуютно, мама, оттого что не все аспекты моей жизни у тебя под контролем. И ты прекрасно знаешь, сколь мало правды можно почерпнуть из новостей. Если ты хочешь знать что-то конкретное, спроси прямо. Я так устал от этих шарад.

— Но ты ничего не рассказываешь!

— Никогда не рассказывал, — напомнил Михаил и добавил, достав из кармана пачку сигарет и положив рядом с чашкой, — А ты не спрашивала.

— С тобой всегда было трудно.

— Яблоко от яблони не далеко падает, мама.

— Как же ты груб! Неудивительно, что ни одна женщина не может тебя вынести!

Михаил подставил кулак под подбородок, демонстрируя внимание и не скрывая улыбку. Судя по всему, он сделал правильный выбор, навестив мать в это утро. Подавленность и угнетенность таили на глазах.

— Я хотела поговорить с тобой об аукционе, — сменила тему Лариса Сергеевна. — Я до последнего надеялась, что ты разубедишь меня, что-то объяснишь, но… до аукциона меньше двух недель! Ты действительно выставляешь свой… дом… все, что на тебя записано и… все, что ты приобрел сам?

— Да, весь балласт.

— Но, во-первых, этого мало, а во-вторых, где ты собираешься жить?

— Ты хочешь предложить помощь?

— Я не понимаю, почему ты так спокоен. У тебя припрятан козырь в рукаве? Что это?

— Нет, у меня ничего не припрятано, мам. Я слил акции и на аукционе солью все пассивы. Этого должно хватить.

— А если нет?

— Повторю, ты хочешь предложить помощь?

— Нет.

— Тогда к чему этот разговор?

— Почему ты держишь тот квартал?

— Какой квартал?

— Ты прекрасно знаешь, какой! Олимп этот!

— Олимпийские горки? Ты знаешь, что там нельзя жить.

— Вот и продай его! Это целое состояние! На эти деньги можно…

— Перестань, — оборвал Михаил мать брезгливо и она удивленно обернулась. Лариса Сергеевна никогда не умела смотреть в глаза сыну и в этот раз тут же опустила взгляд.

— И тебе не стыдно?! — воскликнула мать.

— Почему мне должно быть стыдно? — Михаил поднялся.


— Ты ведешь себя как собака на сене: ни себе, ни людям! Ты чуть ли не с детства разбазаривал состояние отца на какие-то совершенно безумные, не то что неприбыльные, а просто безумные прожекты! Ты так мстишь нам? Если да, то я не понимаю за что!

— Мама, ну что ты говоришь?! Причем тут месть?

— Тогда я не понимаю, почему ты готов снять с себя часы, но не готов заселить эти «горки» или хотя бы с выгодой перепродать квартал целиком.

Михаил так и стоял у своего стула, сжимая в руках пачку сигарет и в упор глядя на мать. Казалось, он пытается разгадать некую загадку в ее лице, близок к успеху, но какая-то незначительная деталь неизменно ускользает.

— Я же все объяснил, когда ты собралась распределить инфраструктуру между этими… государственными гетерами.

— Ты сказал лишь, что это место непригодно для жилья, и ты не собираешься продавать там недвижимость.

— С тех пор ничего не изменилось, — отойдя к окну, Михаил вставил в губы сигарету.

— Но тогда зачем ты его вообще купил? Я думала, ты сделаешь там… что-нибудь для холдинга, офисы! Ты огородил его, все уверены, что где-то внутри лаборатории «Живого проекта». Я столько баек прочла по этому поводу, но прошло уже два года, а он так и стоит пустой и не приносит ни копейки! Я-то знаю!

— Там нельзя ни жить, ни работать, я же все объяснил. Там вообще находиться нельзя! Я же переслал тебе отчеты! — Михаил резко обернулся. — Которые ты, естественно, проигнорировала.

— Миша, я не проигнорировала! Городские власти сочли этот район приемлемым для застройки под муниципальное жилье. Инвесторы вложили средства, город проложил дороги, и тут пришел ты со своими заскоками…

— Мои заскоки, мама, называются дозиметр и прибор химической разведки. Этих двух заскоков хватило, чтобы разобрать все въезды и огородить территорию колючей проволокой.

— Ну, хорошо, я понимаю, твоя репутация много значит. Почему ты не продал дальше? Никто и не вспомнит, что пару месяцев это место принадлежало тебе. Почему не продашь теперь, когда нужны живые деньги!

Лариса Сергеевна не часто видела такое выражение на лице сына. Она вообще не помнила Мишку беспомощным. Когда он растерянно достал зажигалку и закурил, женщина лишь всплеснула руками.

— Прости, мам… — Михаил сходил на кухню и вернулся без сигареты. — Уже рассвело, я поеду на работу.

— Ты мне не ответил!

— По поводу Олимпийских горок? Я не знаю, как тебе ответить, чтобы ты поняла, мам. Там нельзя жить. Я купил это место именно тогда, когда узнал, что там нельзя жить и именно для того, чтобы туда не посмели заселить людей. Если мне придется продать дом, я поживу в кампусе, как и другие сотрудники офиса. Или в комнате за кабинетом, не важно. Когда-нибудь это закончится. Так или иначе. Почему отключена сигнализация?

— Что? — не поняла хозяйка.

— Индикатор не горит, — кивнул Михаил на оконную раму и полез за иночами.

— Шарик! — крикнула Лариса Сергеевна. — Катя, где Шарик?

— Гриш, в доме мамы отключена сигнализация. Что делать? Понял.

— Мам, пошли, — Михаил подхватил мать под руку и поволок к выходу.

— Куда? — взвилась женщина. — Катя, подойди! Шарик!

Машины президента LPI выехали с территории особняка его матери в восемь пятьдесят и через пятнадцать минут уже въезжали на территорию центрального офиса LPI.

— Я не уеду из страны только из-за внезапно и наверняка случайно отключившейся сигнализации, — предупредила женщина сына перед тем, как ее дверка открылась, и сотрудник СБ вежливо протянул руку помощи.

Михаил попросил картинку с сетчатки главы группы быстрого реагирования и теперь одним глазом наблюдал за работой группы. Когда они с матерью поднялись на двадцать восьмой, сотрудники СБ уже находились в доме.

— Юлия Владимировна, вы на месте? Сильно заняты? Да, понимаю, риторический вопрос. В комнате отдыха на двадцать восьмом Лариса Сергеевна, вы не… побудете с ней пол часика? Спасибо. Это дверь в мониторную, — подсказал Михаил главе группы минуту спустя, забыв, что ему транслируют лишь картинку.

— Григорий, как зовут главу группы? Вика, подключи меня в чат группы Андрея. Андрей, это Королев. Вернитесь в мониторную. Справа за столом.

— Собака.

— Это робот, активация на левой брови с внешней стороны. Левая, Андрей. Эта та, что у вас под правой рукой. Не надо ее бить, если не включилась, значит, отключили другим способом. Ищите дальше.

Михаил и сам услышал рычание, когда глава группы замер. Медленно повернувшись в мониторную, тот успел увидеть добермана с жемчужно белыми оскаленными зубами, и потом дверь захлопнулась.

— А если бы я его активировал?

На этот риторический вопрос никто не ответил, так как включение робота намекнуло о включении всей системы сигнализации.

— Второй этаж, женщина, — послышался незнакомый голос. — Мертва.

— Должно быть Катя, помощница, — предположил Михаил.

— В доме еще кто-то был?

— Нет, больше никого.

— Отключаюсь.

Михаил снял иночи и потер глаза. Увидев в трекинге расстояния контактов Анну, обратился к секретарю: