Жена башмачника

Шоколадный трюфель

Un Tartufo di Cioccolata




Рождественским утром нет места безмятежнее Нью-Йорка. На улицах стояла такая тишина, будто они были устланы бархатом.

Чиро закатил ремонтный фургон в каретный сарай на Хестер-стрит, достал из него спальный мешок, жестянку для завтраков и коробку шоколадных трюфелей, купленную в кондитерской. Карла и Ремо сходили к рождественской мессе в церковь Святого Франциска Ксаверия, после чего отправились в Бруклин, чтобы навестить племянников синьоры.

Чиро отпер дверь лавки и прошел в свою комнату. Разложил на койке лучшую рубашку, брюки, носки и белье, снял с пальца кольцо с печаткой и положил его на тумбочку. Взял свежее полотенце и пошел наверх, где на кухне была отгорожена ниша, служившая ванной комнатой. Пока ванна на четырех ножках наполнялась водой, он брился, стараясь не порезаться. Почистил зубы пастой из смеси соды с солью и тщательно прополоскал рот. Снял одежду, забрался в ванну и, начиная с волос, лица и шеи, стал намыливаться, не пропуская ни единого участка тела. Он не забыл про маленькую щеточку, которой тщательно почистил ногти, а в конце особое внимание уделил пяткам. Теперь он носил обувь по размеру, и перемены были хорошо заметны – никаких волдырей и мозолей, хоть он и проводил на ногах по тринадцать часов в день.

Если Чиро чему-то и научился, так это тому, что хорошо сидящая обувь, сделанная из отличной кожи, может изменить жизнь человека или, по меньшей мере, подарить ему способность выдерживать долгие часы на ногах.

Вымывшись, он слил воду из ванны, тщательно почистил ее, а затем вытер досуха, словно и не мылся. Монастырская привычка.

Где бы Чиро ни жил, чем бы ни пользовался, включая фургон со спальным мешком, он прибирал за собой, оставляя все в куда лучшем виде, чем было до него. Это выдавало в нем сироту, не желавшего быть уличенным в том, что пользуется чем-то сверх положенного.

Чиро обернул вокруг талии полотенце, подобрал с пола одежду и быстро сбежал по лестнице в свою комнату. Там он оделся, тщательно расправил воротник рубашки и выровнял узел шелкового галстука, придав ему форму безупречного квадрата. Затем снова надел на палец золотое кольцо. Накинул пиджак, затем пальто, взял со стола коробку конфет. На пароме, идущем в Нью-Джерси, он уселся на скамью, откинулся на спинку и стал смотреть на Гудзон. Этим утром белые пенные волны были точно того же цвета, что и небо над головой. Он вспомнил, как горная речка Во изливалась с гор водопадом, а затем, сужаясь к горизонту, исчезала в отдаленной долине, серая и плоская, как росчерк свинцового карандаша. Интересно, приходило ли кому-то в голову изготовить чистящую пасту из глины со дна Гудзона? Воспоминание об Игги, с его короткими сигаретами и счастливым смехом, вызвало у него улыбку.

Улицы Хобокена рождественским утром были заполнены гуляющими. Свежий, в выглаженной одежде, Чиро выглядел здоровым и крепким среди этих людей с серыми лицами. Пробираясь сквозь толпу, он разглядывал на домах таблички с номерами, пока не нашел дом 318 по Адамс-стрит. Поднялся по лестнице и позвонил в колокольчик.

К двери подошла женщина. Она посмотрела на Чиро сквозь проволочную сетку. Странно – стояла зима, но сетку с двери еще не сняли. Похоже, в доме нет человека, который выполнял бы мужскую работу, подумал он.

– Ciao, синьора.

Анна Буффа улыбнулась. Юбка и блузка в английском стиле выглядели так, будто она в них спала. Чиро заметил, что во рту у нее не хватает двух зубов. Возможно, некогда она была привлекательна, но сейчас об этом уже ничто не напоминало.

– Buon Natale[59].

– Buon Natale, синьора. Я ищу Энцу Раванелли.

Когда Чиро произнес это имя вслух, у него перехватило горло. Много недель он собирался с духом – и вот стоит у ее порога. Чиро разорвал отношения с Феличитой, положил деньги в банк и был готов поманить Энцу мечтой о браке, если на то будет ее желание. Он не раз проиграл в памяти все их разговоры, перечитал ответ Энцы на свое письмо, в котором умолял ее проявить терпение. И на этот раз именно Чиро не мог дождаться встречи, чтобы рассказать о своих чувствах.

– Кого вы ищете? – переспросила синьора Буффа.

– Энцу Раванелли, – громко повторил Чиро. – Она здесь?

Улыбка Анны погасла.

– Она здесь не живет.

– Прошу прощения, должно быть, я ошибся домом.

– Нет, не ошиблись, это тот самый дом.

– Va bene. Вы знаете, где она?

– Я не знаю, кто вы.

– Чиро Ладзари.

– Она никогда о вас не упоминала.

– Вы не можете сказать мне, куда она направилась?

– Она вернулась в Италию.

– В Италию?! – Чиро не мог в это поверить.

– Собрала вещи и уехала. И задолжала мне за комнату. – Синьора Буффа не сводила глаз с коробки конфет.

– Когда это случилось?

– Много недель назад. Был такой скандал! Я уже ничего не помню. Она кричала на меня, расстроила моих невесток. Вела себя неуважительно. Ужасная, ужасная девушка. Она месяцами обкрадывала меня. Я была рада, что она наконец убралась восвояси.

– Что-то это не похоже на Энцу.

– Вы не знаете ее так, как я. Я должна была вышвырнуть ее вон. Она приводила мужчин. Настоящая puttana. Гадкая свинья, а не девушка.

Чиро захлестнула ярость, но он видел, что старуха пьяна и его возражения вряд ли услышит. Но прежде всего он был сражен осознанием, что потерял свою любовь, откладывая признание. Он упустил ее, и теперь ничего не исправить. Энца ясно дала понять, чего хочет, а он все тянул и тянул.

Чиро повернулся, чтобы уйти.


– Не хотите выпить?

– Простите?

– Зайдите, выпейте со мной. – Она распахнула дверь. – Сегодня же Рождество.

Дом внутри тонул в полном беспорядке. Анна провела рукой по бедру, приподняла подол юбки, обнажив ногу.

Чиро ринулся вниз по ступенькам. Он не оглядывался на странную женщину, жившую в желтом доме. Нет, он озирался по сторонам – вдруг кто-то знает, куда подевалась Энца Раванелли. Кинулся к соседнему дому, но торчавший в окне хозяин тут же исчез, та же история повторилась и у следующего дома, и у следующего. Чиро потерянно стоял на улице, пока его не окружили маленькие попрошайки.

– Dolci! Dolci! – кричали они, глядя на коробку в голубой фольге.

Детей собиралось все больше, пока Чиро наконец не оказался в плотном кольце. Он открыл коробку и стал вкладывать завернутые в бумагу конфеты в протянутые ладони, пока не раздал все.

Девочка с широко расставленными карими глазами, зажав конфету в руке, серьезно посмотрела на Чиро.

– Ты Санта-Клаус? – спросила она и умчалась прочь.

Чиро сунул руки в карманы и пошел обратно к парому. Если Энца бежала из дома синьоры Буффа, почему она не пришла на Малберри-стрит? Неужели вернулась в родные горы одна, без него?



Лаура протиснулась в приоткрытую стеклянную дверь кафе-автомата Хорна и Хардарта на углу Бродвея и Тридцать восьмой и обшарила взглядом шумную забегаловку в поисках Энцы. Они частенько заглядывали в это заведение, находившееся прямо в центре Среднего Манхэттена. До кафе было удобно добираться из большинства мест, где им подворачивалась временная работа, – они искали ее через клиентов и по объявлениям в газетах.

– Есть что-нибудь из агентства? – спросила Энца. Девушки еще перед Рождеством зарегистрировались в «Ассоциации Рене М. Дендроу», помогавшей с поисками места.

– Как насчет судомойки?

– Когда ты учила меня английскому, ты ни разу не упоминала слово «судомойка».

Лаура засмеялась:

– Я учила тебя правильному английскому. Судомойка работает на кухне. Делает всю черную работу, а не варит суп или месит тесто. Она чистит кастрюли, вытирает посуду и все такое.

– Справлюсь, – сказала Энца.

– Отлично, потому что нас наняли поработать в следующие выходные в частном доме на Карнеги-Хилл в Верхнем Ист-Сайде.

Лаура разложила на столе газету, чтобы посмотреть объявления.

– Сколько они платят?

– Пятьдесят центов за смену, – ответила Лаура. – И нам повезло, что это подвернулось, потому что в пятницу пора платить за комнату. Хочешь, возьмем на двоих кусок пирога? Из бюджета не вылезем.

– Тебе принести к нему кофе?

– Будь так любезна, – ответила Лаура, не отрывая глаз от газеты.

Запах цикория, корицы и какао придавал светлой, солнечной закусочной домашний уют. Кофе стоил пять центов, пирог – десять, и девушки вполне насытились. В «Автомате» не было официанток, все на самообслуживании.

Энца заплатила за пирог и кофе, достав из кармана четыре пятицентовые монеты и опустив их в щель стеклянной витрины. Витрина размером во всю стену была заполнена всевозможной едой, разделенной на порции. Там было все – от спагетти с сыром до черно-белых пирожных из мороженого. Покупатели выбирали понравившееся блюдо, кидали в щель монетку и доставали свою порцию.

Взяв две вилки, Энца отнесла их вместе с пирогом на стол и вернулась налить кофе. Белые керамические чашки и блюдца с веселыми зелеными ободками всегда поднимали ей настроение. Добавив в свой кофе сливки, она вернулась к Лауре.

– Дела идут прекрасно, – сказала Лаура, когда Энца поставила перед ней кофе. – У нас есть комната в ИМКА, и мы работаем.

Энцу беспокоило лишь, что она не сможет посылать домой деньги, если не найдет постоянной работы.

– А как насчет места швеи?

– У меня такое чувство, что Марсия Гуцци собирается проникнуть в «Матера Тейлоринг».

– А я внесла нас в список у Саманты Габриэлы Браун, – сказала Энца. – Они шьют детскую одежду.

– Да, но не платят. Брать дневные смены по пятьдесят центов не имеет смысла, а сдельную работу там дают, только если продержишься у них полгода.

– Может, нам удастся договориться с администратором пансиона, чтобы нам снизили плату за комнату?

– Знаю, наши апартаменты в ИМКА не назовешь шикарными, но это лучше, чем подвал на Адамс-стрит. Или моя спальня на четверых в Джерси.

– Я не хотела показаться неблагодарной, – тихо сказала Энца.

– Мы в листе ожидания в хороших пансионах – что-то обязательно сработает. Давай смотреть на все это как на забавную авантюру. На все вместе. Бедность, поиски работы, страх и голод – это тоже часть приключения. Мы еще ни разу не были судомойками, а сейчас у нас будет такая возможность. Это познавательно. Превратим ад в сад! – рассмеялась Лаура.