Жена башмачника

– А письма писал?

– О да, много раз, – ответил Луиджи.

– Похоже, ты волнуешься.

– Что, если она brutta[40]. Знаешь, такое случается. Родители сватают детей по переписке и подменяют портреты. И вместо красотки тебя встречает уродина. Так вот. Ты можешь успеть принести клятвы, думая, что получаешь принцессу.

– Надеюсь, с тобой такого не случится.

Луиджи пожал плечами:

– Если так выйдет, я просто сбегу.

Чиро рассмеялся:

– Если ты бегаешь так же быстро, как гребешь уголь, о тебе можно не волноваться.

– На фотографиях нос у Альберты небольшой, как и у меня. – Луиджи провел пальцем от переносицы вниз, к кончику. – Я должен сохранить эту фамильную черту. Если я женюсь на девушке с большим носом, у меня будут носатые дети, а я этого не хочу.

Чиро снова рассмеялся. Луиджи был не единственным, кто составлял список пожеланий к будущей жене. Чиро совершенствовал свой с той поры, как в первый раз заметил, что существуют девочки. Его не слишком беспокоил нос избранницы, но он мечтал о девушке милой, доброй, двигающейся с изяществом. Она непременно будет прекрасной, потому что, как любое произведение искусства, женская красота со временем открывает новые грани.

– Ты получишь своих курносых детей, Луиджи, – сказал Чиро, делая последнюю затяжку, перед тем как швырнуть сигарету в океан. Кончик вспыхнул оранжевым и погас. – Каждый должен получить то, что хочет.

Чиро облокотился на перила, вспоминая, кто поделился с ним этой мудростью. Энца Раванелли из Скильпарио. Небеса были цвета кобальтовой лазури в тот вечер, когда он ее поцеловал. И он нес лопату – точно так же, как теперь, когда грузил уголь в яму парохода «Вирджиния».

Чиро уже не впервой отметил, что в его жизни определенные моменты перекликаются. И что между разрозненными на первый взгляд событиями есть связь. Случайности теперь казались ему вовсе не случайными. Совпадения волновали его, но он был еще слишком молод, чтобы анализировать цепь событий. Однако Чиро уже догадывался, что нити прошлого, настоящего и будущего в конце концов сплетутся в единую и невероятную картину. Вот только кто соединит эти нити? Кто сошьет лоскутки? Об этом Чиро размышлял нередко.

Перед тем как заснуть, Чиро не молился, а думал о девушках. Ведь девушки и были для него чем-то вроде религии. Он представлял себе их нежное очарование, приметы их красоты: черные глаза, прикрытые вуалью, грациозная рука на рукоятке зонтика или тонкие лодыжки Кончетты Матроччи в тот вечер, когда он застал ее со священником. Эти мимолетные картинки успокаивали его, но позже, на грани яви и сна, его мысли обратились к Энце Раванелли. И, думая об Энце, он не представлял ее губы, глаза, руки. Нет, он видел ее всю целиком – она парила перед ним в синем сумраке, облитая лунным сиянием.





2

Зеленое дерево

Un Albero Verde




Утром, когда «Вирджиния» входила в доки Нижнего Манхэттена и на палубу залетали брызги морской пены, Чиро казалось, будто над Нью-Йорком выстрелила бутылка шампанского, осыпав гавань золотыми конфетти. Даже буксиры словно вступили в сговор ради того, чтобы швартовка прошла гладко, – так ловко подталкивали они океанский лайнер, не допуская крена и ударов о сваи. Рев гудка, радостные возгласы пассажиров, выстроившихся на палубе, казалось, помогали пароходу совершить последний рывок и причалить.

Чиро и Луиджи любовались великолепным видом с галереи для третьего класса. На острове Манхэттен, формой напоминавшем лист, громоздились каменные здания, розовевшие в рассветных лучах. Серо-синие волны Гудзона накатывали на берег чернильными складками. Городской силуэт словно шевелился, вздымался и раскачивался из-за непрекращающейся стройки – канаты кранов и блоков тянулись в воздухе, подобно нитям марионеток, тросы тащили вверх гранитные плиты, мощные стальные балки и доски. Огромные заводские трубы изрыгали лавины серого дыма в голубое небо, где те рассеивались, словно колечки из трубки джентльмена. Бессчетные окна отражали солнечный свет, а поднятые над городом железнодорожные рельсы изгибались между зданиями, походя на черные застежки-молнии.

Ни Бергамо с его шумным вокзалом, ни Венеция с ее людной гаванью, ни Гавр с его лихорадочно кипящим портом не шли ни в какое сравнение с этим зрелищем. Неимоверный, чисто американский гомон окружил Чиро и Луиджи: внизу, в доках, собралась целая толпа, чтобы поприветствовать прибывающих. Били барабаны, гремели трубы, девушки вращали полосатые зонтики, словно гигантские колеса. Вопреки фанфарам, на сердце у Чиро было тяжело. Ему не хватало Эдуардо, чтобы разделить с ним этот праздник. Чем громче был шум, чем оглушительнее гомон, тем более одиноким он себя чувствовал.

Металлические сходни «Вирджинии» гулко ударились о причал. Путешествующие в первом классе медленно сошли на берег, красуясь в своих свежих костюмах и шляпах и нисколько не думая о пассажирах третьего класса, которые жаждали покинуть наконец тесные каюты. Богатые никогда не спешат. Блестящие черные автомобили выстроились на набережной, чтобы развезти состоятельных путешественников по домам и отелям. Кабриолеты, в которые садились дамы в своих весенних шляпах, украшенных белыми перьями и сверкавших хрустальными искрами, напоминали коробочки с французскими сладостями, посыпанными сахарной пудрой.

Массимо Цито вместе с тремя стюардами стоял у подножия сходней. Каждому иммигранту было велено приколоть к груди миграционную карту – стандартная процедура для тех, кто въезжает из другого государства. Их направляли на паром, идущий на остров Эллис. Пожав на прощание руку эконому, который дал ему первую в жизни настоящую работу, Чиро наконец ступил на американскую землю.



Чиро и Луиджи стояли, облокотившись на перила и подставив лица свежему ветерку, пока паром скользил по Гудзону к острову Эллис, оставляя за кормой полосу белой пены на серой глади. Чиро радовался, что он не один. На берегу виднелась длинная серая змея – очередь из иммигрантов, выстроившихся к одному из огромных зданий, что целиком заполнили маленький остров. Статуя Свободы маячила над ними, подобно учительнице, собравшей вокруг себя первоклассников.

Внезапно паром резко ударился о сваи дока и накренился. Чиро вцепился в перила, чтобы не упасть, и забросил мешок на плечи. Следуя указателям с красными стрелками, Чиро и Луиджи прошли в центральный зал главного здания. По пути их мотали туда-сюда волны ничем не сдерживаемой толпы. Казалось, людей не волнует, что их сопровождают дети и престарелые родители, что кто-то из членов семьи потеряется в этой давке.

Стоявшая у двери охранница, грубая коренастая женщина в серой униформе, с длинной светлой косой, взглянула на их документы. Чиро вручил ей запечатанный конверт от сестры Эрколины. Она разорвала конверт, просмотрела письмо и прикрепила его на свою дощечку с зажимом.

– Ты, – охранница указала на Луиджи, – сюда. (Луиджи отправился туда, куда указывал ее палец, и встал в очередь.) А ты, – она показала на Чиро, – сюда.

Чиро встал в соседнюю очередь. Очереди были длинными и не двигались.

– Добро пожаловать в Америку, – сказал Луиджи, когда они окинули взглядом сотни человек, выстроившихся друг за другом. – Если все так пойдет, я не увижу Минго-Джанкшен до следующей недели!

В воздухе стоял оглушительный гомон, эхом отражавшийся от стен огромного зала. Чиро был в восторге от здания, этого архитектурного чуда. Ни один собор не мог сравниться с ним по размеру, по высоте сводчатых перекрытий. Стрельчатые окна были так близко к солнцу, они наполняли атриум ярким естественным светом. Чиро смотрел вверх на окна и гадал, как же их мыть. Под ногами блестел терракотовый кирпич. Его золотистый цвет напомнил Чиро монастырский пол, который он натирал еще мальчишкой. Чиро наблюдал за сотнями людей, стоящих друг другу в затылок в двенадцати длинных очередях, разделенных железными решетками высотой до пояса. Здесь были венгры, русские, французы и греки. Все терпеливо ждали, стараясь вести себя как можно тише. Вокруг были сложены сумки, как мешки с песком во время наводнения.

Больше всего было итальянцев – возможно, он просто специально выискивал их в толпе. Чиро спрашивал себя, остался ли в Южной Италии хоть один человек? Они чуть ли не все до единого собрались под этой грандиозной крышей – калабрийцы, сицилийцы, барийцы, неаполитанцы, стар и млад, даже новорожденные. Там, где очереди кончались, он увидел, как люди в белом осматривают одного иммигранта за другим, простукивают им спины, заглядывают в рот, щупают шеи. Какая-то крестьянка зарыдала, когда сестра милосердия взяла у нее младенца, завернутого в тряпицу. Владевший итальянским офицер быстро пришел женщине на помощь, разрешив ей выйти из очереди, чтобы сопровождать ребенка.

– Там дальше есть детская, – объясняла она соседям, вытирая лицо косынкой. – Всех младенцев относят туда. Им дают молоко.

В ожидании обследования Чиро снял пальто и размотал шарф. Очередь медленно продвигалась. Он оглянулся на Луиджи, который почти стоял на месте. Медсестра пригласила Чиро пройти.


– Рост? – спросила она по-итальянски.

– Метр восемьдесят пять, – ответил Чиро.

– Вес?

– Восемьдесят шесть килограммов, – ответил он.

– Рубцы, шрамы?

– Нет.

– Коклюш?

– Нет.

– Дизентерия?

– Нет.

Медсестра перечисляла болезни из своего списка, и Чиро понял, что в жизни ни разу ничем не болел. Все благодаря сестре Терезе и ее яичному крему и пасте из каштанов.

Сестра перелистнула страницу в своей папке:

– Зубы?

– Пока свои.

Сестра улыбнулась. Чиро широко улыбнулся в ответ.

– Прекрасные зубы, – отметила она.

Доктор прослушал сердце Чиро с помощью стетоскопа, попросив Чиро сдвинуть кисет с деньгами, чтобы не мешал. Потом велел сделать глубокий вдох и прослушал спину. Осмотрел глаза, посветив в них, ощупал шею.

– Пропустите его, – сказал он по-английски.

Чиро прошел сквозь металлические ворота в следующую очередь. Он услышал, как офицер задает иммигрантам простые вопросы: «Откуда вы? Сколько будет шесть плюс шесть? Где встает солнце? Где оно садится?» Некоторых людей трясло от страха – они боялись ответить неправильно. Чиро понял, что сохранять спокойствие – это полдела в борьбе за документы. Он сделал глубокий вдох.

Офицер просмотрел бумаги, затем поднял взгляд на Чиро и пропустил его в следующий отсек. Чиро начал потеть – плохой знак. Он помахал Луиджи, который пока продвинулся всего на несколько шагов от того места, где встал в очередь. Перед ним было не меньше двадцати человек, ожидавших медицинского осмотра. Луиджи помахал в ответ.

Что, если дон Грегорио разгадал план монахинь и связался с иммиграционной службой США? Внезапно Чиро снова почувствовал себя мальчиком-сиротой, кем он, собственно, и являлся. Ему неоткуда было ждать помощи, некуда было обратиться. Если его снова накажут, не пустив на американскую землю, никто не узнает, куда его отправят. И Эдуардо никогда не найдет его.

На пароходе им советовали ни за что не покидать очередь и привлекать к себе как можно меньше внимания. Не вступать в споры. Не толкаться. Не поднимать головы, не повышать голос. Соглашаться на все условия, приспосабливаться к требованиям. Цель была одна – пройти досмотр без происшествий и как можно быстрее вернуться на Манхэттен. У иммиграционных властей может найтись тысяча причин завернуть вас – от приступа сухого кашля до подозрительного ответа на вопрос о вашем месте назначения. И не надо собственноручно облегчать работу бессердечному агенту в сером пальто, чтобы тот смог тут же отправить вас назад в Италию.

Сердце Чиро бешено забилось: офицер иммиграционной службы вернулся с коллегой, который хотел с ним поговорить.

– Синьор Ладзари? – сказал второй офицер на чистейшем итальянском.

– Да, сэр.

– Andiamo[41], – произнес тот строго.

Офицер отвел Чиро в маленькую комнату со столом и двумя стульями. На стене без окон висел плакат с изображением американского флага. Офицер указал Чиро на стул. Он говорил на отличном итальянском, хотя Чиро видел, что на его кителе бирка с американской фамилией.

– Синьор Ладзари, – повторил офицер.

– Синьор Андерсен, – кивнул Чиро. – Что я сделал? – спросил он, не поднимая взгляда от своих рук.

– Я не знаю. А что ты сделал?

– Ничего, сэр, – ответил Чиро. Затем, заметив, что офицер тоже смотрит на его серые от угля руки, быстро добавил: – На пути сюда я работал в угольной яме парохода «Вирджиния».

Синьор Андерсон вытащил из папки письмо сестры Эрколины. Он читал, а Чиро все сильнее охватывала паника.

– Итак, ты знаешь монахинь из монастыря Сан-Никола, – сказал офицер.

Бедные сестры пытались сделать для Чиро что-то хорошее, но вместо этого, похоже, привлекли внимание этого волка в серой форме.

– Я вырос под их опекой.

– Здешняя епархия получила телеграмму. Ты в нашем списке.

Чиро сглотнул. Телеграмма от дона Грегорио. Долгое путешествие, работа у топки в адской жаре – все зря! Чиро выдернули из толпы и депортируют. И он все-таки окажется в исправительном лагере.