Жажда

Харри пожал плечами:

– Правду, конечно. Что было темно и что Валентин держал палку, чтобы обмануть меня, заставить думать, что у него в руках оружие. Он знал, что его песенка спета, и хотел, чтобы я застрелил его, Бьёрн.

– И все же. Три выстрела в грудь невооруженного человека…

Харри кивнул.

Бьёрн вздохнул, оглянулся через плечо и понизил голос:

– Все понятно, было темно, дождь, ураган в полную силу там, у сарая. И если я сейчас отправлюсь туда один и немного порыскаю, то, может случиться, я найду пистолет в грязи рядом с тем местом, где лежал Валентин.

Они смотрели друг на друга, пока стены трещали под порывами ветра.

Харри взглянул на красные щеки Бьёрна Хольма. Он знал, чего ему это стоит. Знал, что Бьерн предлагает ему больше, чем может сделать. Предлагает ему все, что защищает. Их общую собственность, моральный кодекс. Свою, их душу.

– Спасибо, – сказал Харри. – Спасибо, друг, но я вынужден отказаться.

Бьёрн Хольм дважды моргнул. Сглотнул. Хрипло выдохнул и засмеялся резко, неуместно, облегченно.

– Мне надо возвращаться, – произнес он, поднимаясь.

– Давай, – откликнулся Харри.

Бьёрн Хольм стоял и медлил. Как будто хотел что-то сказать или сделать шаг вперед и обнять его. Харри снова склонился к компьютеру:

– Еще поговорим, Бьёрн.

На экране он проследил, как сутулая спина эксперта-криминалиста удаляется по коридору и исчезает за дверью на улицу.

Харри ударил кулаком по клавиатуре. Выпить. Черт, черт! Всего один глоток.

Взгляд его упал на человека – летучую мышь.

Что там сказал Халлстейн? «Он знал. Он знал, где я».





Глава 32

Среда, ночь




Микаэль Бельман стоял, сложив руки на груди, и думал о том, проводило ли когда-нибудь Полицейское управление Осло пресс-конференцию в два часа ночи. Он стоял, прислонившись к стене слева от подиума, и осматривал зал, где собралось разношерстное общество: ночные дежурные из газет, сотрудники главных редакций, журналисты, которым на самом деле было положено освещать опустошительный налет «Эмилии», засыпающие журналисты, которых дежурные вытащили из постели. Мона До прибыла в дождевике и спортивном костюме. Она казалась совершенно бодрой.

Наверху, на подиуме, рядом с начальником отдела Гуннаром Хагеном сидела Катрина Братт и рассказывала о деталях операции в квартире Валентина Йертсена в Синсене и о последовавшей затем драме в имении Халлстейна Смита. Сверкали вспышки, и Бельман знал, что, хотя он и не сидит там, с ними, то одна, то другая камера нацеливалась на него, и он пытался придавать лицу то выражение, которое рекомендовала ему Исабелла Скёйен, когда он позвонил ей с дороги. Серьезное, с внутренним удовлетворением победителя.

– Помни, что погибли люди, – говорила Исабелла. – Так что никаких улыбок или откровенного торжества. Думай, что ты – генерал Эйзенхауэр после дня «Д», ты, как руководитель, отвечаешь за то, что стало и победой, и трагедией.

Бельман подавил зевок. Улла разбудила его, когда вернулась пьяная после выхода в город с подружками. Он не помнил, чтобы после молодых лет видел ее пьяной. Кстати, о пьянстве. Рядом с ним стоял Харри Холе, и если бы Бельман не знал его, он бы сказал, что бывший старший инспектор тоже пьян. Он выглядел более усталым, чем кто-либо из журналистов, и разве от его одежды не пахнет спиртным?

В помещении раздался ругаланнский диалект:

– Я понимаю, что вы не обнародуете имя полицейского, который стрелял в Валентина Йертсена и убил его, но вы способны сказать нам, был ли Валентин вооружен и стрелял ли он в ответ?

– Как мы уже говорили, следует подождать с оглашением деталей до тех пор, пока не прояснится вся картина, – ответила Катрина и указала на махавшую рукой Мону До.

– Но вы можете рассказать нам подробности о том, какую роль во всем этом сыграл Халлстейн Смит?

– Да, – кивнула Катрина. – Об этом нам все известно, поскольку у нас имеется запись с камер наблюдения и мы разговаривали со Смитом по телефону в то время, когда все происходило.

– Вы это упоминали, но с кем он разговаривал?

– Со мной… – она кашлянула, – и с Харри Холе.

Мона До склонила голову набок:

– Значит, вы с Харри Холе были здесь, в Полицейском управлении, когда все случилось?

Микаэль Бельман заметил, как Катрина взглянула на Гуннара Хагена, словно просила о помощи, но, судя по всему, начальник отдела не понял, чего она от него хочет. Как и Бельман.


– В данный момент мы не хотим углубляться в детали полицейских методов работы по этому делу, – сказал Хаген. – Чтобы не уничтожить доказательства и чтобы иметь возможность использовать эту тактику в будущих расследованиях.

Казалось, Мона До и собравшиеся на этом успокоились, но Бельман видел по Хагену, что тот понятия не имеет, что прикрывает.

– Уже поздно, и нам и вам надо работать, – сказал Хаген и посмотрел на часы. – Следующая пресс-конференция состоится завтра в двенадцать, надеюсь, к тому времени у нас будет больше информации для вас. А пока доброй ночи, теперь все мы можем спать спокойнее.

Вспышки засверкали чаще, когда Хаген и Братт встали, и журналисты начали выкрикивать новые вопросы. Некоторые фотографы навели объективы на Бельмана, и когда кто-то из встающих оказался между Бельманом и фотокамерами, он сделал шаг вперед, чтобы фотографам ничего не мешало.

– Подожди немного, Харри, – сказал Бельман, не глядя в сторону и не меняя эйзенхауэрского выражения лица.

Когда дождь вспышек закончился, он повернулся к Харри Холе, стоявшему у стены со сложенными на груди руками.

– Я не стану бросать тебя волкам, – произнес Бельман. – Ты выполнил свою работу, застрелил крайне опасного серийного убийцу. – Он положил руку на плечо Харри. – Мы позаботимся о своих. Хорошо?

Полицейский, который был выше Бельмана, выразительно посмотрел на свое плечо, и тот убрал руку. Голос Харри был более хриплым, чем обычно:

– Наслаждайся победой, Бельман, мне завтра утром на допрос, так что спокойной ночи.

Бельман смотрел вслед Харри Холе. Тот шел к выходу широкими шагами, на слегка согнутых ногах, как моряк на палубе во время сурового шторма.

Бельман уже переговорил с Исабеллой, и они согласились, что у успеха не должно быть привкуса и будет лучше, если специальный отдел внутренних расследований придет к выводу, что Холе почти или совершенно не за что критиковать. Как именно они помогут следователям отдела прийти к этому выводу, они еще не знали, следователей нельзя было подкупить напрямую. Но совершенно ясно, что каждый думающий человек прислушивается к голосу разума. Что касается прессы и общественности, то, по мнению Исабеллы, в последние годы стало обычным делом, что полиция при задержании убивает преступника, совершившего массовые убийства, и пресса и общественность более или менее смирились с тем фактом, что общество именно так решает подобные проблемы – эффективно, быстро, способом, который апеллирует к чувству справедливости простого человека, и без головокружительных расходов, всегда сопровождающих суды по крупным делам об убийствах.

Бельман поискал Катрину Братт. Он знал, что они вдвоем будут представлять большой интерес для фотографов. Но ее уже не было.

– Гуннар! – прокричал он так громко, что несколько фотографов повернулись в его сторону.

Начальник отдела остановился в дверях и подошел к нему.

– Сделай серьезное лицо, – прошептал Бельман, протягивая ему руку. – Поздравляю, – громко произнес он.



Харри стоял под уличным фонарем на улице Борггата и пытался прикурить в последних порывах ветра «Эмилии». Он замерз так, что у него зуб на зуб не попадал, а сигарета моталась вверх и вниз между губами.

Он взглянул на двери Полицейского управления, откуда все еще выходили представители прессы и журналисты. Возможно, они были такими же усталыми, как и он, и потому не вели оживленных бесед друг с другом, а молчаливой вязкой массой текли по улице в сторону района Грёнланнслейре. Или же потому, что они тоже ощущали это. Пустоту. То, что наступает после достижения цели. Ты находишься в конце пути, и до тебя доходит, что дальше дороги нет. Не осталось земли для пахоты. Но твоя жена все еще в доме, с ней доктор и повитуха, и ты снова ничего не можешь сделать. Тебя ни для чего нельзя использовать.

– Чего ты ждешь?

Харри обернулся и увидел Бьёрна.

– Катрину, – ответил Харри. – Она сказала, что отвезет меня домой. Она забирает машину из гаража, так что если тебя тоже надо подвезти…

Бьёрн покачал головой.

– Ты поговорил с Катриной о том, что мы обсуждали?

Харри кивнул и предпринял новую попытку прикурить сигарету.

– Это означает «да»?

– Нет, – ответил Харри. – Я не спросил у нее, что́ она о тебе думает.

– Не спросил?

Харри на мгновение закрыл глаза. Может, и спросил, но ни этого, ни возможного ответа он не помнил.

– Я спрашиваю, потому что я подумал: если вы вдвоем в районе полуночи находились вместе, но не в Полицейском управлении, то, возможно, вы разговаривали не только о работе.

Харри прикрыл сигарету и щелкающую зажигалку ладонью, глядя на Бьёрна. Светло-голубые детские глаза уроженца Тутена выпучились больше, чем обычно.

– Я не помню ничего, кроме работы, Бьёрн.

Бьёрн Хольм смотрел вниз и притопывал ногой, как будто пытался запустить циркуляцию крови. Как человек, который не может сдвинуться с места.

– Я сообщу, Бьёрн.

Бьёрн Хольм кивнул, не поднимая глаз, развернулся и ушел.

Харри смотрел ему вслед. У него было чувство, что Бьёрн видел что-то, знал что-то неизвестное ему. Вот! Наконец-то загорелась.

Машина подъехала к нему и остановилась.

Харри вздохнул, бросил сигарету на землю, открыл дверцу и уселся в машину.

– О чем вы говорили? – спросила Катрина, поискала глазами Бьёрна и поехала в сторону объятого ночной тишиной района Грёнланнслейре.