Жаркий август

«Я тебе покажу сенсацию!» – решил комиссар. И сделал одновременно две вещи.

Во-первых, кинулся в гостиную с воплем «Руки вверх!». А во-вторых, выхватил револьвер и выстрелил в воздух. И то ли из-за гулкого эха в пустом помещении, то ли оттого, что полиэтилен, которым был обтянут нижний этаж, не давал звуку рассеяться, выстрел получился оглушительный – можно было подумать, что рванула мощная бомба.

Первым перепугался сам Монтальбано, которому показалось, что револьвер взорвался у него в руке. Совершенно оглохнув от грохота, он вломился в гостиную.

Устрашенный фотограф выронил фотоаппарат и, дрожа всем телом, опустился на колени, уткнувшись лбом в пол и подняв руки.

Прямо как араб на молитве.

– Вы арестованы! – крикнул ему комиссар. – Я – Монтальбано!

– За… за… – залепетал человек, едва приподняв голову.

– За что?! Хотите знать за что? За то, что вы проникли сюда, сорвав печати!

– Но… но… там не…

– Но там не было печатей! – подтвердил дрожащий голос, идущий непонятно откуда. Монтальбано огляделся по сторонам, но никого не увидел.

– Кто это сказал?

– Я.

И из-за стопки рам выглянула голова синьора Каллары.

– Комиссар, поверьте, не было там печатей! – повторил он.

Тут-то Монтальбано и вспомнил, что, погнавшись за Адрианой, не успел вернуть печати на место.

– Небось мальчишки сорвали, – сказал он.

Мощная лампа в гостиной еще сильнее грела и без того жаркий воздух. Даже говорить было трудно – в горле тут же начинало першить.

– Пойдемте-ка отсюда, – сказал комиссар.

Поднявшись на верхний этаж, все выпили по большому стакану воды и уселись в гостиной с распахнутой дверью на террасу.

– Меня чуть кондрашка с перепугу не хватил, – сказал человек, которого Монтальбано принял за фотографа.

– Да и меня тоже, – подхватил Каллара. – Каждый раз, как сюда приезжаю, мне аж дурно становится.

– Я инженер Паладино, – представился мужчина с фотоаппаратом.

– А что вы здесь делаете?

Слово взял синьор Каллара:

– Комиссар, поскольку сроки подачи документов на строительную амнистию скоро истекают, а мне как раз сегодня пришли по почте бумаги от синьоры Гудрун, я и попросил инженера Паладино начать подготовку всего, что нужно…

– …а в первую очередь, – перебил Паладино, – нужно произвести фотосъемку самовольной постройки. Сделать снимки, которые будут приложены к чертежам.

– Вы уже закончили?

– Еще в гостиной три-четыре кадра осталось.

– Пойдемте.

Монтальбано вышел вместе с ними, проводил их до окна, но внутрь не полез. Вместо этого принялся собирать ленты и бумажки с печатями, забившиеся под дощатые мостки, и складывать в сторону.

– Жду вас наверху!

Он присел на парапет террасы, куда некоторое время назад уже упала тень, выкурил две сигареты.

Затем появился Каллара.

– Закончили.

– А где Паладино?

– Понес аппаратуру в машину. Сейчас придет попрощаться.

– Если вам понадобится еще сюда приехать, предупредите заранее.


– Спасибо. Кстати, комиссар, хотел вас спросить.

– Спрашивайте.

– А когда эти печати снимут?

– Торопитесь?

– Ну вообще-то тороплюсь. Хочу сразу обговорить со Спиталери сроки земляных работ и расконсервации. А то если вовремя не подсуечусь, при его-то загруженности…

– Не сможет Спиталери – найдете другого.

Вернулся Паладино.

– Все, можно ехать.

– Не можем мы искать другого, – вздохнул Каллара.

– Как это не можете?

– Есть письменное соглашение, про которое я раньше не знал, а увидел его только сегодня утром, в документах, что пришли из Германии.

– Что-то я не понял.

– Это контрактное обязательство, – пояснил Паладино. – Каллара мне его показывал.

– И в чем оно состоит?

Теперь ответил Каллара:

– Там прописано, что синьор Анджело Спечале официально обязуется сразу же по утверждении запроса на строительную амнистию поручить работы по снятию грунта, а также расконсервации внешних и внутренних стен нижнего этажа фирме подрядчика Спиталери. А если Спиталери на тот момент окажется занят другими заказами, он обязуется не обращаться в другие фирмы, а ждать, пока тот освободится.

– Частное соглашение, – хмыкнул Монтальбано.

– Да, но составлено по всем правилам, за подписью обоих. Так что, если им пренебречь, да еще с таким человеком, как Спиталери, вы сами представляете, какой из этого выйдет геморрой, – сказал Паладино.

– Простите, инженер, а вы с таким раньше сталкивались?

– Вообще-то нет. Впервые вижу, чтобы договор заключали настолько заранее. Как-то даже в голове не укладывается. Вот хоть тресни, не понимаю – на кой человеку вроде Спиталери такая грошовая работенка?

– Наверняка это была инициатива Спечале, – предположил Каллара. – Он знал, что на Спиталери можно положиться. Спечале мог бы даже не приезжать к началу работ, а остаться дома.

– Дату не помните?

– Помню. Двадцать седьмое октября девяносто девятого. За день до того, как Анджело Спечале уехал обратно в Германию.

– Синьор Каллара, я постараюсь, чтобы печати сняли как можно скорее.



Пока же он вернул их на место. Потом сел в машину и поехал, но через несколько метров затормозил.

В доме Адрианы были открыты дверь и два окна. А вдруг она решила уединиться в старом доме, прийти в себя после гнетущей обстановки похорон?

Решительность в нем боролась с робостью. Зайти к ней или ехать дальше?

Наконец он увидел, как пожилая женщина, явно прислуга, закрыла одно за другим оба окна. Подождал еще немного. Женщина вышла из дома, заперла входную дверь на ключ.

Монтальбано включил зажигание и отправился в отделение, отчасти разочарованный, а отчасти довольный.





17




– Ходил сегодня утром на похороны, – сказал Фацио.

– Много было народу?

– Э-э, дорогой комиссар, прорва, и, как всегда, эмоции зашкаливают. Одни дамы рыдают, другие в обмороке, бывшие одноклассницы с белыми цветами, в общем, обычный балаган – вплоть до того, что, когда гроб вынесли из церкви, все захлопали в ладоши. Вы мне можете объяснить, зачем у нас хлопают мертвецам?