Жаркий август

– Извините, что не дала вам приехать ко мне домой, комиссар.

– Перестаньте! Я прекрасно все понимаю.

– Спасибо. Спрашивайте все, что сочтете нужным.

– Как сообщил нам прокурор Томмазео, именно на вашу долю выпала тяжкая обязанность опознания останков. Поверьте, мне глубоко прискорбно, но долг службы требует задать вам некоторые вопросы, за что я заранее приношу извинения…

И тут Адриана сделала то, чего ни Монтальбано, ни Фацио никак не ожидали. Она запрокинула голову и расхохоталась:

– Бог ты мой, вы даже говорите одинаково! Вы с Томмазео говорите одинаково! Практически слово в слово! Вас что, специально этому учат?

Монтальбано почувствовал обиду пополам с облегчением. Обиду, что его сравнивают с Томмазео, и облегчение оттого, что стало понятно – девушке формальности чужды, они ее смешат.

– Я же сказала, – продолжала Адриана, – спрашивайте все, что сочтете нужным. Не надо ходить вокруг меня на цыпочках. К тому же, мне кажется, это не в вашем стиле.

– Благодарю, – ответил Монтальбано.

На лице Фацио тоже читалось облегчение.

– Вы, в отличие от родителей, изначально предполагали, что ваша сестра погибла, верно?

Вот так, с места в карьер – как просила она сама и как было удобнее всем.

Адриана посмотрела на него с удивлением.

– Да, но я не предполагала. Я знала.

Монтальбано и Фацио одновременно слегка подскочили на стульях.

– Как знали? Кто вам сказал?

– Никто не говорил.

– Тогда откуда же?

– Мне подсказало мое тело. А я его приучила никогда мне не лгать.





13




Как это вообще понимать?

– Не могли бы вы объяснить, каким образом…

– Это не так-то просто. Дело, видимо, в том, что мы однояйцевые близнецы. Иногда с нами случалось нечто труднообъяснимое. Такая не очень внятная передача эмоций на расстоянии…

– А нельзя ли подробнее?

– Конечно, можно. Но сразу хочу сказать, что речь тут не о феномене вроде того, что если одна из нас обдерет коленку, то другая за много километров почувствует боль в той же коленке. Ничего подобного. Здесь скорее имело место отражение сильной эмоции. Однажды умерла бабушка. Рина при этом присутствовала, а я в то время была в Феле, играла с двоюродными братьями. Ну так вот, на меня внезапно навалилась такая тоска, что я разрыдалась безо всяких видимых причин. Это Рина поделилась со мной своим эмоциональным состоянием.

– Так случалось всегда?

– Не всегда.

– Где вы были в тот день, когда ваша сестра не вернулась домой?

– Как раз двенадцатого утром я поехала к дяде и тете в Монтелузу. Предполагалось, что я пробуду там два-три дня, но я вернулась в тот же день, поздно вечером, когда папа позвонил дяде с тетей и сказал, что Рина пропала.

– А не было ли… двенадцатого числа ближе к вечеру или вечером… между вами с сестрой… этой… передачи?.. – Монтальбано никак не удавалось толком сформулировать вопрос.

Адриана пришла ему на помощь.

– Да, была. В девятнадцать тридцать восемь. Я машинально посмотрела на часы.

Монтальбано и Фацио переглянулись.

– Что произошло?


– В доме у дяди с тетей у меня была своя комнатка – я стояла там одна и выбирала, что надеть, потому что в тот вечер мы были приглашены к друзьям на ужин… И вдруг ко мне пришло ощущение, как бывало и раньше, но на этот раз скорее телесное. Ее задушили, правда?

Она почти угадала.

– Не совсем. Что вам сказал синьор Томмазео?

– Синьор Томмазео сказал, что ее убили, но как именно – не уточнял. И еще рассказал, где ее нашли.

– Когда вы ходили в морг на опознание…

– Я попросила, чтобы мне показали только ступни. Этого вполне хватило. У нее на правой ноге большой палец…

– Я знаю. А потом вы не спросили у прокурора Томмазео, как она умерла?

– Поймите, комиссар, единственным моим желанием после опознания было как можно скорее отделаться от прокурора Томмазео. Он принялся меня утешать, похлопывая по спине, а потом его рука соскользнула как-то уж очень низко. Я вовсе не склонна строить из себя монашку, наоборот… Но этот человек надоел мне хуже горькой редьки. Что он должен был мне сказать?

– Что вашей сестре перерезали горло.

Адриана побледнела и дотронулась рукой до горла.

– Боже мой! – прошептала она.

– Вы можете описать, что вы почувствовали?

– Ужасную боль в горле. Где-то с минуту, которая мне показалась вечностью, я не могла дышать. Но поначалу мне и в голову не пришло, что это связано с чем-то, что происходит с моей сестрой.

– А с чем, вы подумали, это связано?

– Понимаете, комиссар, мы с Риной были абсолютно одинаковые. Но только внешне. И образ мыслей, и поведение у нас были совершенно несхожи. Рина, например, была просто неспособна даже на малейший проступок. Я – другое дело. Мне уже тогда нравилось выходить за рамки. Поэтому я тайком начала курить. И в тот раз я, открыв в своей комнате окно, выкурила три сигареты одну за другой. Просто так, из интереса. Поэтому я, естественно, подумала, что горло у меня разболелось от курения.

– А когда вы поняли, что дело в вашей сестре?

– Потом, почти сразу.

– Каким образом?

– Я связала это с другим событием, случившимся несколькими минутами ранее.

– Можете о нем рассказать?

– Я бы не хотела.

– Вы рассказывали потом родителям… об этом контакте с вашей сестрой?

– Нет. Я вообще впервые об этом говорю.

– А почему вы им не сказали?

– Это был наш с Риной секрет. Мы поклялись никому об этом не говорить.

– Вы с сестрой были близки?

– По-другому и быть не могло.

– Вы рассказывали друг другу всё?

– Всё.

Настала очередь самых трудных вопросов.

– Может, принести вам что-нибудь из бара?

– Нет, спасибо. Можем продолжать.

– Вам не пора еще домой? Родители, наверное, одни?

– Не беспокойтесь, спасибо. Я позвала свою подругу, она медсестра. Так что они под присмотром.

– Рина не рассказывала, не докучал ли ей кто-то из мужчин в последние дни?

Адриана снова расхохоталась, запрокинув голову.

– Комиссар, поверите ли? С тех пор как нам стукнуло тринадцать, не было ни единого мужчины, который бы нам не докучал, как вы выражаетесь. Меня это забавляло, а вот Рина или обижалась, или ужасно злилась.