Жареные зеленые помидоры в кафе полустанок

    Она достала из заднего кармана брюк некогда голубой платок и протянула Руфи. Руфь никак не могла унять дрожь, но все же поднялась, высморкалась и отряхнула платье.
    Иджи хотелось развеселить её.
    — Ты только подумай, Руфь, ведь я никогда раньше не делала этого ради кого-то. И никто на свете, кроме тебя, не знает, что я это умею. Я хотела, чтобы у нас была общая тайна.
    Руфь молчала.
    — Ну пожалуйста, не сердись на меня!
    — Не сердись? — Руфь обняла Иджи: — Ох, Иджи, я не сержусь. Я просто не могу представить, как буду жить, если с тобой что-нибудь случится. Правда!
    У Иджи сердце застучало так, что чуть не выскочило из груди.
    Когда они съели цыпленка, картофельный салат, печенье и почти весь мед, Руфь прислонилась спиной к стволу, а Иджи положила голову ей на колени.
    — Знаешь, Руфь, ради тебя я могла бы убить. Любого, кто тебя когда-нибудь обидит, я сразу убью и никогда не пожалею об этом.
    — Ой, Иджи, что за ужасы ты говоришь!
    — Никакие не ужасы. Мне кажется, лучше убивать из-за любви, чем от ненависти. Ты не согласна?
    — Я думаю, что вообще не надо никого убивать, ни по какой причине.
    — Ладно, тогда я бы умерла ради тебя. Как ты думаешь, можно умереть ради любви?
    — Нет, нельзя.
    — А в Библии написано, что Иисус Христос умер ради любви.
    — Это другое дело.
    — Ничего не другое. Я согласна умереть хоть сейчас. Была бы единственным в мире покойником с улыбкой на лице.
    — Не говори глупостей.
    — Но я же могла сегодня умереть, разве нет?
    Руфь взяла её за руку и улыбнулась.
    — Моя Иджи — заклинательница пчел.
    — Я — заклинательница пчел?
    — Ты — заклинательница. Я слышала, что такие люди бывают, но видеть не доводилось.
    — А это плохо?
    — Не-ет, это прекрасно! Разве ты не знаешь?
    — Вообще-то я думала, что это со мной что-то не то, может, я псих какой-то.
    — Нет, это замечательно. — Руфь наклонилась и прошептала ей на ухо: — Заклинательница пчел, вот ты кто, старушка Иджи Тредгуд…
    Иджи улыбнулась и посмотрела в чистое синее небо, и глаза у неё тоже стали синими. Она была так счастлива, как теплым летним днем могут быть счастливы только влюбленные.
   

   

    
ПОЛУСТАНОК, ШТАТ АЛАБАМА

    

    29 августа 1924 г.
    

    Забавно получается: многие живут рядом с человеком и не замечают, в какой момент они начали любить его. Про себя Руфь знала это с точностью до минуты. Она полюбила Иджи, когда та улыбнулась ей и протянула кувшин с медом. Чувства, которые Руфь старательно прятала, о которых старалась не думать, внезапно нахлынули на нее, и в этот миг она поняла, что любит. Поэтому и заплакала тогда. Никогда она не испытывала ничего подобного, и скорее всего, больше никогда не испытает.
    А теперь, месяц спустя, из-за этого ей приходится уезжать. Иджи совсем девчонка, шестнадцать лет, она вряд ли соображает, что говорит. Она не понимает, о чем просит, умоляя Руфь остаться жить с ними. Но Руфь-то все понимала и сказала себе: уезжай, и чем скорее, тем лучше.
    Она не знала, почему ей хотелось быть рядом с Иджи — только с Иджи и ни с кем другим. Хотелось — и все тут. Она молилась об этом, плакала, просила, но, как ни крути, ответ был один: надо ехать домой и выходить замуж за Фрэнка Беннета — молодого человека, с которым она обручена — и попытаться стать хорошей женой и матерью. Руфь была уверена: что бы Иджи ни говорила, она сумеет себя переломить и заживет нормальной жизнью. И Руфь приняла единственно правильное решение.
    Когда она сказала Иджи, что завтра утром уезжает, та просто обезумела. Заперлась в своей комнате и стала бить и крушить все, что под руку подвернется. Грохот стоял по всему дому.
    Руфь сидела у себя на кровати, сжав до боли руки, когда в комнату вошла мама.
    — Руфь, пожалуйста, пойди к ней, поговори. Ни меня, ни отца она не впускает, а дети к ней идти боятся. Ну пожалуйста, милая, а то вдруг она, не дай Бог, что-нибудь с собой сделает.
    Они услышали, как что-то упало на пол и разбилось. Мама умоляюще посмотрела на Руфь.
    — Ох, Руфь, она там как бешеный зверь. Ну прошу тебя, пойди, может, тебе удастся хоть немного её успокоить.
    В дверях появилась Нинни.
    — Мама, Эсси Ру говорит, что Иджи разбила лампу. — Она взглянула на Руфь, как бы извиняясь. — Думаю, это она из-за твоего отъезда так огорчилась.
    Руфь медленно шла по коридору. Джулиан, Милдред, Пэтси Рут и Эсси Ру прятались за дверями своих спален, — только головы торчали с застывшими от ужаса глазами.
    Мама и Нинни остановились в конце коридора. Нинни заткнула уши. Руфь тихонько постучала. Из комнаты донесся вопль Иджи:
    — Оставьте меня в покое, черт подери! — И что-то тяжелое ударилось о дверь.
    Мама кашлянула и мягко сказала:
    — Давайте спустимся в гостиную, пусть они побудут одни.
    Дети поспешно скатились по лестнице. Руфь опять постучала.
    — Иджи, это я.
    — Убирайся!
    — Мне надо с тобой поговорить.
    — Нет! Оставь меня в покое!
    — Пожалуйста, не будь такой.
    — А ну отвали от моей двери! Я серьезно! — И что-то опять вдребезги разбилось о дверь.
    — Пожалуйста, впусти меня.
    — Я сказала нет!
    — Ну, пожалуйста, милая.
    — Нет!
    — Иджи, сию минуту открой эту чертову дверь, слышишь!
    Наступила тишина, потом дверь медленно отворилась. Руфь вошла и увидела, что Иджи устроила в комнате настоящий погром. Некоторые предметы были разбиты дважды.
    — Ну зачем ты так? Ты же знала, что когда-нибудь мне придется уехать.
    — Тогда почему мне нельзя с тобой?
    — Я уже объясняла.
    — Тогда останься.
    — Не могу.
    Иджи закричала изо всех сил:
    — Почему?!

    — Не могла бы ты орать немного потише? Ты пугаешь меня и маму, на весь дом слышно.
    — А мне плевать.
    — А мне нет. Почему ты ведешь себя как ребенок?
    — Да потому что люблю тебя и не хочу, чтобы ты уезжала!
    — Иджи, ты с ума сошла? Что люди могут подумать о взрослой девочке, которая ведет себя как не знаю кто?
    — А мне плевать!
    Руфь стала поднимать с пола вещи.
    — Почему тебе надо выходить замуж за этого парня?
    — Я тебе уже объяснила.
    — Почему?
    — Потому что я хочу этого, вот почему.
    — Да ты же его не любишь!
    — Люблю.
    — Нет, не любишь. Ты любишь меня… сама знаешь. Сама знаешь!
    — Иджи, я люблю его и выйду за него замуж.
    Иджи, совсем потеряв голову, начала рыдать и кричать:
    — Ты врунья, я ненавижу тебя! Лучше бы ты умерла! Не хочу тебя видеть, никогда, никогда! Я тебя ненавижу!
    Руфь взяла её за плечи и сильно встряхнула. Слезы текли по лицу Иджи, она продолжала кричать:
    — Ненавижу тебя! Чтоб ты сгнила в аду!
    Руфь сказала негромко:
    — Прекрати, слышишь? — И неожиданно для себя ударила Иджи по лицу — изо всех сил.
    Иджи ошеломленно смотрела на неё и молчала. Они стояли, глядя друг на друга, и больше всего в эту минуту Руфи хотелось схватить девушку и прижать к себе — как можно крепче. Но она знала, что если сделает это, тогда наверняка не сможет уехать.
    Поэтому она приняла самое трудное решение в своей жизни: повернулась и вышла, закрыв за собой дверь.
   

   

    
ПРИЮТ ДЛЯ ПРЕСТАРЕЛЫХ «РОЗОВАЯ ТЕРАССА»

    

    Старое шоссе Монтгомери,
    Бирмингем, штат Алабама
    9 февраля 1986 г.
    

    Эвелин принесла коробку тэко,[14] которые продавались в трех кварталах от нее, и миссис Тредгуд просто растаяла от восторга.
    — Это первая заграничная еда, которую я пробую, если не считать франко-американских спагетти, м-м-м, вкусно. — Она внимательно разглядывала тэко. — А он величиной с гамбургер «Кристалл», правда, похоже?
    Эвелин не терпелось услышать, что дальше случилось с Руфью, и она попыталась переменить тему:
    — Миссис Тредгуд, а Руфь в то лето все-таки уехала из Полустанка или осталась?
    — Точно, они были величиной с бисквитное пирожное, а сверху посыпаны маленькими колечками лука.
    — Кто?
    — Гамбургеры «Кристалл».
    — А-а, ну да, на них был лук маленькими колечками, так что было с Руфью потом?
    — А что было с Руфью?
    — Вы говорили, она должна была вернуться домой. И как, уехала она или нет?
    — Ну разумеется, уехала. Знаете, их можно было купить пять штук на четвертак. А сейчас цена осталась прежней?
    — Вряд ли. Так когда она уехала?
    — Когда? Дайте-ка сообразить… Где-то в июле, а может, в августе. Вспомнила, в августе. Вам действительно интересно про неё слушать? Я вас совсем заговорила, ни разу не дала вам слово вставить. Все болтаю и болтаю.
    — Нет, миссис Тредгуд, мне интересно. Расскажите.
    — Интересно? Слушать истории с вот такущей бородой?
    — Ага.
    — Ну что ж… В конце августа мама и папа стали умолять Руфь остаться и помочь им заставить Иджи окончить школу: она как раз последний год училась. Говорили, что заплатят ей, сколько она попросит. Но Руфь сказала, что не может. Она обручена с одним человеком в Валдосте, и осенью должна состояться свадьба. Но Сипси шепнула мне и маме: что бы эта девочка ни говорила, ясно одно: уезжать ей не хочется. У неё каждое утро подушка сырая от слез, будто в неё всю ночь проплакали.
    Не знаю, что Руфь сказала Иджи в тот вечер перед отъездом, но мы слышали, как Иджи ушла в свою комнату, а через несколько минут раздался такой грохот, словно взбесившегося осла засунули в стойло с жестяными стенками. Она схватила один из футбольных кубков Бадди и перебила в комнате окна и все, что ей под руку подвернулось. Это было просто ужасно!
    Я бы ни за какие деньги даже близко к этой комнате не подошла. Утром она не спустилась попрощаться с Руфью. Понимаете, сначала Бадди её покинул, а потом Руфь. Это было слишком. На следующий день Иджи исчезла. Она так и не вернулась в школу. Ей оставалось год доучиться.
    В доме она показывалась лишь изредка — когда у папы был сердечный приступ, когда Джулиан женился и когда девочки выходили замуж.
    Только Большой Джордж знал, где она живет, но он её не выдал. Если мама хотела поговорить с Иджи, она обращалась к Большому Джорджу, а тот обещал передать Иджи, как только увидит её. И она всегда приходила.
    Но я-то, конечно, знала, где она обреталась.
   

   

    
КЛУБ РЫБАКОВ «ФУРГОННОЕ КОЛЕСО»

    

    Уорриор-ривер, штат Алабама
    30 августа 1924 г.
    

    Если проехать восемь миль к югу от Полустанка и свернуть налево на дорогу, ведущую вдоль реки, то ещё через две мили вы увидите изрешеченную крупной дробью табличку. Она гласит: КЛУБ И ЛАГЕРЬ РЫБАКОВ «ФУРГОННОЕ КОЛЕСО», а стрелка указывает на песчаную тропинку.
    Бадди начал брать с собой Иджи, когда ей исполнилось восемь. И она единственная приехала сообщить Еве о смерти Бадди, потому что знала, как он любил её.
    Когда Бадди познакомился с Евой, ему было семнадцать, а ей девятнадцать. Он прекрасно знал, что Ева с двенадцати лет спала с мужчинами, причем со многими, и это ей всегда нравилось, но ему было все равно. Ева относилась к своему телу с той же легкостью, с какой относилась вообще ко всему, не то что баптистские девочки из Полустанка. Очутившись в её постели, Бадди сразу почувствовал себя мужчиной, и это была полностью её заслуга.