Зеркало надежды
Часть 17 из 25 Информация о книге
– Маршал, если вы уже знаете про степняков… объявляйте мобилизацию, собирайте войска… – Да, ваше величество. – Выступайте как можно скорее. – Слушаюсь, ваше величество. – И… возьмите. Король открыл стол. – Ваше величество! Маршал ахнул, увидев эту вещь. – Приказ отдаст Барист. Вещь в руках у короля была личной королевской данзой[2]. Золотая пластинка, выполненная в форме королевского герба Аллодии. Единственное отличие – громадный черный камень, вделанный посередине в золото. Своего рода отличительный знак, благодаря которому данзу нельзя было подделать или подменить. Таких камней и было-то всего шесть штук. Корона, скипетр, кольцо, нагрудный медальон короля и две данзы. Золотые пластинки? Нет. Не только. Неограниченная власть на территории королевства. Человек, которому доверили данзу, мог распоряжаться так, словно сам король стоял на его месте. Ему не могли отказать ни в чем, кто же отказывает королю? Более того, он мог начать или закончить войну, казнить или миловать… он был волен в жизни и смерти людей, как сам король. Одно слово… – Это вам, маршал. Единственный, кому вы ее можете отдать – маркиз Торнейский. – Да, ваше величество. Остеон помолчал пару минут. – Он сейчас там. Маршал дураком не был. – Ваше величество, я все сделаю, чтобы ему помочь. Остеон молча кивнул. Горло перехватило. Маршал вышел. Барист, незаменимая голова, уже подготовил проект приказа. Остеон пробежал его глазами: все правильно. Мобилизация, война, большая королевская печать, осталась подпись… – Прикажи отдать секретарю, пусть перепишут начисто, я подпишу. А оставшись один, опять уставился в окно. Брат светоносный, Сестра милосердная, спасите моего брата… Аллодия, неподалеку от реки Интары Каган Хурмах оглядел свое войско. Как и положено кагану, он передвигался на платформе, которую тянули вперед быки. Испокон веку так заведено, нищета и рвань пешком, простые степняки, чикан, верхом, знатные, дакан, в колесницах, а каган – на платформе. Вызолоченной и разукрашенной, чтобы все видели его знатность и богатство. И – бесстрашие. Ясно же, что на платформе передвигается каган, сюда будет нацелен удар врага, но правитель страха не ведает. Хотя это было сказано не о Хурмахе. Он знал, что такое страх. Не за свою жизнь, нет… За другое. Хурмах был третьим из шести братьев. И где теперь остальные сыновья его отца? Нет их… Ушел в небытие книгочей Бурат, ушли в небытие сладострастники Чихей и Журмей, погибли храбрые Арват и Санат. Всех унесли кого клинки, кого болезни. Всех… И даже своей подушке не признавался Хурмах в том, что причиной трех смертей был он сам. Хурмах хотел величия для своей страны. Прекрасна и многообразна Степь, обильны в ней поля, тучны стада, изобилен приплод в них, но кто сейчас считается со Степью? Никто. Их превратили в собак, сидящих в конуре, загнали, как волков, и не выпускают за кольцо сторожевых крепостей. Хурмах искал способ изменить ситуацию – и нашел союзника. Всегда, везде два понимающих человека смогут договориться. Вот он, человек, который его понял. Сотник Давель. Сейчас он не сотник, он личный кал-ран[3] самого кагана. И когда наступит момент дележки добычи, Хурмах щедро одарит союзника. Давель неглуп, именно он привез наложницу, прекрасную, словно луна, но больную дурной болезнью, для Журмея, он помог устроить засады, в которых сгинули Арват и Санат… Именно он. Кое-что сделал и сам Хурмах, но это сейчас неважно. Важно то, что его признал Круг. Его имя выкликнули перед кострами, как и полагается по старинному обычаю, на его призыв откликнулись храбрые воины, и сейчас он собирается пощупать мягкое подбрюшье Аллодии. Пройти до берега моря и омыть ноги в соленой воде. И это – справедливо. – Давель! Кал-ран отозвался почти сразу. Позвали. – Мой каган! Хурмах цыкнул на наложниц, чтобы скрылись с глаз долой, кивнул Давелю на подножие трона. Кал-ран понятливо вскарабкался на платформу. – Ваше величество? Титул согрел душу. Но… – Рано меня еще так называть. – Ваше величество, вы уже король. Степи. А Аллодия ждет своей очереди. – Ты уверен, что нас не остановят? – Вы взяли Инкор почти без потерь. И другие крепости падут вам под ноги… Каган поморщился. Инкор они взяли потому, что сотник с верными людьми просто открыл ворота своему кагану. И степняки ворвались в крепость. А вот дальше… – Король соберет войска… – Король стар, принц глуп. – Есть еще Черный Волк, – прошипел каган. Маркиза Торнейского в Степи называли именно так. Черный Волк. Есть такое предание, и когда его рассказывают, дети степняков жмутся к кострам, не смея отойти от них до самого утра, а их родители вспоминают свои страхи и подбрасывают в огонь кизяк. Это – не просто страх. Это – волк. Черный, кривой на один глаз и хромой на одну лапу, он бродит по степи. И нет того, кто его одолеет. Красны его глаза и белы его клыки, и падает с них на землю густая пена, а там, где касается она земли, вырастает белена. Волк уносит детей, режет скот, и даже воины склоняются перед ним. Перед его мощью и силой… Так прозвали и Торнейского. – У вас есть союзники в столице, ваше величество. Торнейский не придет. Или придет, но почти без войска. Человек пятьсот, семьсот… что он сможет сделать? Хурмах поежился, сотворяя знак, отвращающий зло.