Земля мертвых

22


Корсо миновал первый зал, где экспонировалась религиозная живопись Золотого века. В следующем преобладали портреты представителей королевского двора Испании того же периода: брыжи, камзолы и жемчуга… С сосредоточенным видом пилигримов, достигших святых мест, бродили несколько туристов. В шортах и сандалиях они, пожалуй, выглядели нелепо, но и сам он был не лучше – среди лета одетый во все черное, будто собрался на рок-концерт фестиваля Хеллфест.

В третьем зале он отыскал красные картины, висящие вплотную одна к другой; на широкой белой стене они несколько терялись. Усомниться в их ценности было невозможно: бархатный шнур ограждения не давал возможности приблизиться к ним. Корсо прежде никогда не обращал внимания на их размеры, хотя они были указаны в статьях, и теперь картины показались ему крошечными. Точно меньше пятидесяти сантиметров в высоту на едва ли тридцать в ширину. Однако, если склониться к ним, произведения производили еще более мощное впечатление, выглядели еще более ужасающими. Чистый сгусток жестокости.

Подписи сдержанно сообщали: «Pintura roja № 1», «Pintura roja № 2», «Pintura roja № 3», однако Корсо помнил, что читал, будто историки искусства окрестили их соответственно «Крик», «Ведьма», «Мертвец»…

Крайняя левая картина являла взгляду посетителя изображение изуродованного лица, которым, совершенно очевидно, вдохновлялся убийца Нины. Каторжник или арестант, черные наручники и цепи которого отчетливо виднелись внизу полотна. Уголки его болезненно растянутых до ушей в каком-то ненасытном смехе губ выглядели одновременно раной и вызовом. Было непонятно, страдает этот человек или испытывает наслаждение. Его невыносимое выражение – дьявольская гримаса, от которой кровь стыла в жилах, – казалось совершенно двусмысленным. Это был провидец, из глубины своего страдания взирающий на вас, насмехаясь над вашим неведением…

Но самым необычайным – и самым завораживающим – была пурпурная доминанта холста. Лицо с разверстым ртом возникало на рдяном фоне, как ком глины в луже грязи. Казалось, он медленно и неумолимо отделяется от нее, подобно тому как некогда в химических ванночках постепенно проявлялись серебряно-желатиновые отпечатки.

На второй картине, «Ведьма», зритель видел странную композицию, слишком новаторскую для своего времени (нечто вроде «Собаки» из «Pinturas negras»). Полоска земли (но здесь цвет наводил скорей на мысль о лаве, о раскаленной магме) косо делила полотно надвое. На этой оси возникала жуткая голова. Раскосые глаза, измученное сморщенное лицо, слипшиеся от грязи и торфа всклокоченные волосы. Казалось, ведьма тоже смеется таким же зияющим ртом и играет с вами злую шутку по другую сторону этой серной черты.

«Мертвец», написанный в более темных тонах, последними оттенками киновари и кармина перед сиеной, переживал агонию цвета сумерек. На полотне можно было разглядеть человека на каком-то ложе: кровати или носилках. Не в больнице, а скорее в камере или комнате с наклонным потолком. Странным образом искривленное тело, казалось, было едва намечено по сравнению с лицом, выписанным ошеломляюще подробно. Четкие черты, огромные глаза, точеный профиль – и снова этот широко разверстый рот, который на сей раз наводил на мысль не о смехе, а о небытии, с каждой секундой отвоевывающем себе пространство.

В пору увлечения судебной медициной Корсо с удовольствием читал научные трактаты девятнадцатого века. Он вспомнил описания внешности пациентов с третичным сифилисом. А именно следующее: изъеденное лицо, провалившийся нос, губы в рубцах и шрамах, тонкие, как клинок сабли, берцовые кости, деформированные болезнью, как металл – предельной температурой. Наверняка Гойя изобразил сифилитика, которого видел в какой-нибудь благотворительной лечебнице или богадельне.

Все это мало чем помогло Корсо в его деле, однако он был уверен, что убийца приходил сюда полюбоваться этими произведениями. Напитаться ими. Насытиться. Они стали тем пусковым механизмом, который дал ему команду перейти к действию. Или же они напоминали ему другую травму, подлинный источник его убийственного побуждения…


Корсо решил вернуться на первый этаж, чтобы расспросить смотрителей и узнать, не обратили ли они внимания на постоянного посетителя, странного поклонника этих работ. Он уже начал спускаться, когда снизу раздалось рычание, мгновенно перешедшее на такие высокие звуки, что превратилось в шипение и хрип, – заработал мотор лифта. Сквозь стальную кованую решетку Корсо увидел, как опускается противовес и приближается застекленная крыша лифта. Он машинально отпрянул и проследил взглядом за движением кабины.

В этот же момент за прозрачными дверями рядом со швейцаром он заметил мужчину, стоявшего к нему спиной: в светлом костюме и мягкой белой шляпе. В его мозгу молнией пронеслись слова Фрейда: «У него странная манера одеваться. Белые костюмы, шляпы… Вроде сутенера двадцатых годов…» «Сутенер» только что проплыл мимо него ввысь.

Не мешкая Корсо, перескакивая через ступеньки, тут же кинулся наверх. Когда он достиг четвертого этажа, двойная дверь как раз закрылась и лифт уже тронулся вниз. Корсо бросился в зал, где висели «Pinturas rojas»: человека в белом там не было. Он обошел остальные залы. Короли, герцоги, шуты Золотого века, но никого в шляпе. Твою мать!

Он вернулся к лифту и внимательно осмотрел лестничную площадку. Никаких туалетов. Никаких кабинетов. Никаких других помещений, кроме этих трех залов. Он заглянул в шахту, где снова поднимался лифт. Корсо скатился по ступенькам, осознав, что произошло: посетитель заметил его отражение в зеркалах кабины. Доехав до четвертого этажа, он не вышел и велел швейцару отвезти его вниз. Наверняка под каким-нибудь предлогом шельмец всего-навсего пригнулся, поравнявшись с Корсо, а потом, оказавшись вне поля его зрения, снова выпрямился. Чем проще, тем надежнее.

Опросить лифтера оказалось невозможно: кабина вновь взмыла ввысь. Корсо предпочел сделать ставку на холл и сады. Спускаясь по ступенькам, он задавался двумя вопросами: почему этот человек сбежал? И как он мог засечь Корсо; выходит, он его знает?

На первом этаже никого: ни возле кассы, ни в примыкающем к ней книжном магазине. Корсо ринулся к туалетам, мужскому, женскому, проверил каждую кабинку. Nada[38]. Наконец он выскочил из здания. И против воли тотчас замер, ослепленный светом, вспыхнувшим прямо у него перед глазами, не говоря уже о жаре, от которой у него буквально подкосились ноги. Укрывшись в холле, где на него уже стали косо поглядывать, он перевел дух и снова бросился в пекло.

Приложив ладонь козырьком к глазам, он произвел быстрый осмотр местности. Разумеется, никого ни в аллеях, ни под сенью пальм. Казалось, пейзаж начисто лишен всякого присутствия человека и вообще любой материальной субстанции. Деревья выглядели белыми языками пламени, лужайки – ослепительными зеркалами.

Вы прочитали книгу в ознакомительном фрагменте. 
Купить недорого с доставкой можно здесь.