Заражение

Он кивнул на пассажирскую дверь, сам с трудом забрался на водительское сиденье. Внутри джипа было очень тепло. Маша открыла дверь и он подал ей руку.

— Вот это да, — сказала она, очутившись в салоне. — Неужели бывают такие огромные машины?

Андрей смотрел перед собой. В свете мощных галогенных ламп искрились сумасшедшие снежинки.

— Признайся, ты ведь тоже не поверила? — спросил он.

Она покачала головой.

— Я и сейчас не верю.





Глава 38




Осень 2014 года

Петя подумал, что обмануть Мышкина не удастся. Когда они вышли из кинотеатра, их как будто что-то сблизило, как это часто бывает — совместное, по-настоящему опасное приключение, в котором открывается истинное лицо, выясняется кто есть кто. Оно или делает людей друзьями или же злейшими врагами на всю оставшуюся жизнь. Никакие слова и оправдания потом не помогут вернуть статус-кво, сделать так, будто бы ничего не произошло.

Он ведь узнал про меня больше, чем я про него, подумал Петя. Что он мне сказал? Его отец чуть не сгорел в кинотеатре, тогда как остальные бедолаги превратились в хрупкие черные головешки. Еще про деда или прадеда, который воевал неизвестно когда и зачем. Все это прекрасно, но вряд ли может что-то сказать ему о Мышкине.

— А следы-то в другую сторону ведут, — сказал вдруг Кирилл. — Они не в ту сторону побежали. Вот идиоты! — Он схватился за голову. — Это же надо так ментов испугаться. Залегли бы у ручья и дождались нас.

Петя посмотрел на суматошные пересекающиеся цепочки следов, взрыхливших снег в противоположном от моста направлении.

— Черти что. Ну побегают немного и вернутся.

Мышкин пожал плечами.

— Сколько мы просидели внутри? Минут двадцать. А всего прошло минут сорок, а то и час. Должны бы вернуться. — Он всмотрелся в сумеречную пойму, окруженную лысым кустарником, утопающим в снегу. Пронизывающий северо-восточный ветер швырял снежную крупу им в лица, Петя щурился, но глаза так слезились, что он почти ничего не видел. — Э-э-й! — закричал он, — Ма-а-кс, Ро-о-о-мка! Выходите, мы тут!

Стоя в полутора метрах от Кирилла, Петя почти не слышал его голоса.

— Они могли кругаля за кинотеатром дать и выйти оттуда, — прокричал он, показывая рукой направление возможного движения. Теоретически это было возможно, но практически вряд ли: никто бы не рискнул бежать вслед уехавшей полицейской машине.

— За полицией они точно бы не побежали, а из парка только одна дорога, по которой приехал твой батька. Если пойти дальше… вон туда, — Мышкин показал подбородком, там только одна тропа вдоль ручья, а кусты такие, что не выберешься до самой свалки.

— До свалки далеко вроде, — сказал Петя. Он ни разу не был там, но много слышал. Каждый мальчишка мечтал побывать вблизи тех мест, но реально были лишь единицы. Самые ненормальные, вроде Мышкина.

— Да? Это ты так думаешь. По дороге может и далеко. А вот по ручью… — он не успел договорить, как они оба услышали зловещее, вплетающееся в шум ветра, завывание.

У Пети подогнулись ноги. Голодные псы в такую погоду могли разорвать на части и если у них еще был шанс скрыться назад в кинотеатр, то у двух беглецов — вряд ли.

— Это на свалке воют, — шепотом сказал Мышкин, но Петя его услышал.

Вой повторился, теперь уже это была не одна собака, а несколько. Пете почудилось рычание. Как тогда, в пещере. Рычание не животного, но монстра.

— Бежим, — бросил ему Мышкин. — Нам повезло, что ветер с той стороны, они нас не учуют. Иначе капец!

— А как же… — выкрикнул Петя, но Мышкин понесся к мосту, к свету, цивилизации и не расслышал. Петя медлил всего секунду, а потом кинулся следом со всех ног и ему казалось, что тяжелое смрадное дыхание голодного чудовища догоняет его, как бы он ни старался. Ему казалось, что он стоит на месте — ноги вязли и проскальзывали в снегу: за то время, что они провели в кинотеатре, сугробы выросли сантиметров на тридцать.

— Стой, — закричал он Мышкину. — Погоди! — Но тот его не слышал.

Лязг зубов и утробный хрип стегали по нервам. Его сердце билось так быстро, что готово было вот-вот выскочить из горла. Лицо одеревенело. Рюкзак бился на спине всей тяжестью учебников, он готов был бросить его, но гнев разъяренного отчима был еще страшнее, чем риск попасть в зубы огромной псине или даже волку. Он не бросит рюкзак, потому что там… помимо учебников, дневника, тетрадок, пенала с ручками, сменной обуви и недоеденного бутерброда с отвратительным желтым салом…

Петя на ходу скинул врезавшуюся в ключицу лямку, перевернул рюкзак на грудь, автоматически открыл, нащупал дрожащей рукой пакет и, слава богу, почти целый кусок зачерствевшего хлеба со скользким слоем жира. Он лихорадочно отыскал верх пакета, пахнуло прогорклым салом, пальцы погрузились в жир — вот он. Схватив бутерброд, Петя швырнул его за спину. Не будь идиотом, орало благоразумие. Заткнись, отвечал ему инстинкт самосохранения. Это… это отвлечет их на пару секунд. То, что позади, в снежном мареве, за ними гонятся несколько бешеных псин, или еще хуже — волков, он не сомневался.

И только когда они очутились на мосту, под скудным, но все же освещением городских фонарей, в метре от проезжей части, где натужно, преодолевая снежные заносы, тарахтели грязные машины, — только тогда его словно током ударило…

…он не бросит рюкзак, потому что там, рядом с бутербродом, в специальном отделении, лежала единственная фотография, которая осталась у него на память от Саши.

Он перерыл весь рюкзак. Вытряхнул учебники на снег и поочередно вытряс каждый из них страницами вниз. То же самое проделал с тетрадками и дневником.

— Эй, ты чего, — озабоченно спросил Мышкин, глядя как из Петиных глаз скользят две влажные дорожки. — Слышь, скажи, что случилось?

Петя запихнул учебники назад, вытер лицо рукавом. Он тяжело дышал, вглядываясь в следы, оставленные ими.

— Мне нужно вернуться, — сказал он Мышкину, но тот схватил его за руку.


— Э, не! — сказал он. — Никуда ты не пойдешь. Ты, что, не слышал?

— Значит, и ты слышал?

— Я?! Чувак, я знаю собак со свалки. Я там бывал несколько раз. Может быть, раз пять. Мой папаша скупает золотишко, стволы, если там что-то находят местные бичи. Поверь мне, это были не… собаки.

— А кто? Волки?

Мышкин покрутил пальцем у виска.

— Хочешь пойти посмотреть? Откуда тут волки? Последнего волка убили пятнадцать лет назад, забыл что ли, классная рассказывала. Тоже мне, отличник…

— Мне нужно… я кое-что…

— Идем. У нас еще дело есть, если ты не забыл.

Петя подобрал рюкзак. Он выкинул вместе с бутербродом единственную фотографию, которая связывала его с Сашей. Она принесла ее на урок рукоделия — нужно было оформить что-то вроде семейного альбома. В ее поделке было три фотографии, они уютно смотрели из нарисованных окошек красивого дома. Светило солнце, плыли голубые облака и возле горизонта, у зеленой полоски леса журчал серебряный ручей. Где-то там Петя видел и себя, в ее рисунке, но не в своем. Он взял Сашину фотографию и спрятал в карман шорт. И никто никогда не узнал, куда пропала карточка. Зоя Викторовна перерыла всю группу и развела руками.

Наверное, ветром сдуло, — сказала она Саше. — Так что, принеси новую, завтра приклеим и будет лучше прежнего.

А Петя вечером спрятал фото в укромное место. Когда ему становилось совсем невыносимо, отгибал полоску обоев, лежа лицом к стене и смотрел на ее улыбающееся лицо.

Каждому нужен свой маленький секрет, свой ангел-хранитель, свой талисман. Которому не нужно ничего говорить — достаточно просто посмотреть на него и уже становится легче.

Каждый имеет право на это.

И когда жизнь отнимает у тебя его, все переворачивается с ног на голову. Все становиться не так, как было вчера и даже сегодня. Неожиданно ты сталкиваешься с жизнью один на один, лицом к лицу. И нужно иметь мужество, чтобы не пуститься наутек при виде разъяренного зверя, вырвавшегося из клетки. Даже если этот зверь — всего лишь плод твоего воображения. Особенно, если плод твоего воображения.

У меня будет новая фотография.

Я сделаю ее не для Мышкина. Я сделаю ее для себя, решил он, и сказал:

— Идем, я знаю куда нам нужно.

Они пересекли мост и вышли на плавно загибающуюся Советскую, центральную улицу Огненска. В середине ее, за памятником Ленину, в углублении находился ресторан «Тройка». Петя отвел взгляд от сверкающих окон, за которыми сновали официантки, разносящие заказы.

— Нужно заскочить домой переодеться, — сказал он Мышкину. — Тут недалеко, за пустырем налево, к старой церкви.

Сзади налетел ветер, хлестнул по спинам, подтолкнул, припорошив плечи.

— Я тебя внизу подожду, — сказал Мышкин. — Вдруг у тебя батя дома.

Это вряд ли, подумал Петя. Телефон молчит, что тоже странно. Он на дежурстве и раньше полуночи не явится. Но переубеждать Кирилла не стал.

Он заскочил домой, быстро переоделся в сухую одежду, кинул портфель под стол, потом подумал и перенес его в свою комнату, поставив возле стола. Вынул из ящика тетради, пару учебников, раскрыл их как получилось. Оглядев художественный беспорядок на столе, удовлетворенно кивнул: можно было подумать, что он делал уроки и куда-то на минуту отлучился. Может быть, в туалет.

— Ну что, дома батя? — сразу спросил Мышкин, когда Петя вышел.

— А?.. Да, дома, телек смотрит, там же Поле чудес идет.

— Точно, я и забыл… А чего окна темные? — кивнул Мышкин на два петькиных окна.

— Так свет вырубил. Засыпает после дежурства.

— Ничего не сказал? Ну… что видел кого-то…

— Не, все нормально.

Мышкин облегченно вздохнул.

— Ладно. Идем, пока совсем не замело. Ты же знаешь, куда идти? Ты говорил, что был там.

Петя почувствовал на своей спине испытующий взгляд.

— Да, только к ней не пускают никого. Кроме родичей. Я был под окнами. Чтобы попасть туда, придется постараться.

Мимо прошли трое пьяных мужиков, горланящих что-то про родину, и что она им нравится, хоть и… — дальнейшие слова унес злющий ветер.

— В горбольницу идем, там покажу.

Они гуськом, один за одним свернули на Охотскую, оставив церковь слева и пошли вдоль старых одноэтажных домишек, окна которых были темны, словно люди здесь и не жили, хотя со дворов периодически доносился пугающий рык.

— Видал, крест унесло, — сказал Мышкин, показывая рукой в сторону церкви. Петя посмотрел в ту сторону и увидел темный силуэт деревянной церкви, купол которой вместо креста венчал обрубок. — Не к добру все это… — добавил он.

У церкви, замерев, стояло несколько человек. Кажется, кто-то выл — ветер доносил оттуда горестный стон, всхлипывания и карканье ворон.