Заклятая невеста

Служанки притихли мгновенно, и я тоже. Потому что не представляла, что Льера привело ко мне комнату в такое время.

– Оставьте нас, – приказал он, и спустя миг мы уже были вдвоем.

То есть втроем, но второй Льер мирно сопел на кушетке.

Не успела я об этом подумать, как муж уже шагнул ко мне.





4




Осознание того, что я даже в мыслях вот так… просто назвала Льера мужем, заставило сердце забиться чаще. Особенно когда он коснулся моих волос, почти собранных в высокую прическу.

– Вы что-то хотели? – поинтересовалась я.

– Мы с тобой уже давно на «ты», Лавиния.

Я хотела сказать, что всегда перехожу на «вы» (привычка, крепко сидящая во мне с детства), когда волнуюсь, но решила, что это будет лишнее. Совершенно точно лишнее, потому что ни капельки я не волнуюсь.

С чего бы?

– Хорошо, ты что-то хотел?

– Да. Безумно хочу провести этот день с тобой.

Я даже не нашлась что ответить, а Льер уже скользил пальцами по моим волосам. Подчиняясь магии, пряди расплетались, ложились на мои плечи мягкими волнами. От этих прикосновений все внутри переворачивалось, на коже вспыхивали огненные цветы. Можно сказать, что меня он почти не касался, но в этих неприкосновениях было больше откровенности, чем даже в тех ласках, которые я помнила.

– Чтобы провести со мной день, обязательно разбирать мою прическу? – спросила я, и голос даже не дрогнул.

– Обязательно, – сказал он, пропуская волосы между пальцами. – Вечером состоится бал…

– Да, очередной праздник.

Про бал у элленари мне нравилось говорить гораздо больше, хотя сами балы не нравились (по крайней мере, ни один из них для меня пока не задался).

– Ты не можешь себе представить, что для нас значит возрождение Аурихэйма.

– Отчего же? Могу, – кивнула я. Полог безмолвия прокатился над нами, заключая в кокон, за который не пробьется ни единого звука. – Но если все было так просто, зачем Золтеру требовался от меня ребенок?

Льер глубоко вздохнул. Он подался вперед, поставив ладони на столик. Между нами оставались считаные дюймы, и его близость чувствовалась так остро, что мне невыносимо хотелось сократить это расстояние, стереть его, уничтожить. Почувствовать его пальцы на своих обнаженных плечах.

Лишь усилием воли я заставила себя сосредоточиться на нашем отражении и на своем вопросе.

– Золтер ни с кем особо не делился своими планами, – произнес он. – Говорил только то, что считал нужным.

Да неужели.

– Помимо этого, о возрождении Аурихэйма пока говорить рано. Жизнь уже просыпалась однажды… ненадолго, но потом снова сошла на нет. Сегодня ко мне должны прийти с первыми донесениями о том, что происходит с Пустотой. Сегодня вечером я должен буду рассказать об этом всем.

Он говорил так, словно это для него ничего не значит, но я понимала, что на самом деле это значит многое. Элленари, которые чувствуют первые ростки жизни в умирающем мире, сейчас с надеждой ждут первых весточек. Первых счастливых весточек о том, что им больше не нужно будет вести обратный отсчет. Каково это – быть бессмертным, но знать, что твой мир с каждым днем медленно, но верно уходит за Грань?

– Мы, – сказала я, глядя ему в глаза. – Мы расскажем об этом всем.

Кажется, Льер такого не ожидал, потому что по лицу его прокатилась волна чувств. Черты Золтера смягчились, на миг даже показалось, что сейчас я увижу совсем другое лицо.

– Как скоро станет понятно, что происходит? – поспешила сменить тему.

– Недели будет достаточно.

– Ты поэтому объявил неделю веселья? Чтобы у твоих подданных не было возможности…

Я хотела сказать «переживать», но поняла, что слово «переживать» – не совсем то, что подходит для элленари. Или, наоборот, теперь уже подходит? Правда, в следующий миг я осознала, что говорю с Льером не просто как с мужем, но как с повелителем, и мне стало окончательно не по себе.

– Почему ты носишь личину Золтера? – спросила прямо. – Почему, если ваш заговор удался? Почему, если было столько недовольных, если…

– Не спрашивай меня об этом, Лавиния.

– Почему?! – Я вскочила, вынужденно оттолкнув его, и мы оказались лицом к лицу. – Что такого в этом простом вопросе?


– Ничего. Или все. – Льер смотрел мне в глаза. – Поверь, если я не говорю об этом сейчас, значит, на то есть причина.

– Причина? Твое нежелание говорить правду. В сочетании с ним слово «поверь» звучит очень странно. Равно как и твое предложение начать все сначала. Нельзя начинать отношения с недоверия, Льер.

Я смотрела ему в глаза и ждала, смотрела и ждала до тех пор, пока не осознала: ничего не дождусь. Черты Золтера вновь стали жесткими, взгляд – таким, каким он должен быть.

– Что ж, значит, пусть все остается как есть, – резко произнес он.

Чего я ждала, спрашивается?

– Как вам угодно, – ответила, улыбнувшись. – Будьте любезны пригласить ко мне служанок, пусть они вернут мою прическу в то состояние, в котором она находилась до вашего визита.

– Для того чтобы приглашать служанок, у тебя есть фрейлины.

Подчиняясь его магии, лопнул созданный мной полог безмолвия, Льер развернулся и вышел, оставив меня наедине с воспоминаниями о том, как его пальцы скользили по моим волосам, и странным горьким чувством, суть которого я не могла уловить, как ни пыталась.



Классический бал элленари вызывал у меня желание побыстрее с него сбежать, но сегодня все было по-другому. Никто не обнимался по углам (не говоря уже о чем-то большем), никто не смотрел на меня как на «смертную». Ирэя – не в счет. Она сопровождала меня с таким лицом, словно не прочь была свернуть мне шею. В том, что она не прочь, я не сомневалась, но ее присутствие меня совершенно не беспокоило. Гораздо больше беспокоила Амалия, которая выслушала мои слова с каменным лицом и с видом оскорбленного достоинства сообщила, что ради меня готова на все. После этого я в очередной раз уверилась, что желание приблизить ее к себе в качестве фрейлины было преждевременным.

В частности, потому, что сегодня мне пришлось взять ее с собой на открытие, и она держалась так, словно я бросила ее на растерзание своре озверевших от голода диких псов.

Впрочем, пожалуй, это был единственный минус этого бала. В остальном – элленари радовались первым новостям о том, что Пустота замерла, и радость эта была не дикой и не диковинной (назовем это так). Да, вино лилось рекой, и танцы временами напоминали народные пляски, но по сравнению с тем, что мне доводилось видеть раньше, это был просто идеальный бал.

Портьеры подняли, и закатное солнце лилось в зал, золотило крылья, волосы и наряды, плескалось в чашах с напитками, играло на гранях бокалов. Я наблюдала за всем этим с трона, испытывая странную дурноту (пожалуй, это был еще один непонятный момент, потому что стоило мне войти в зал под руку с Льером, как виски сдавило), но то была малость для странностей Аурихэйма, поэтому я решила не обращать на нее внимания.

Мы с Льером танцевали, но это была дань вежливости, не более. Я не чувствовала в его прикосновениях никакого желания их продлить, и стоило музыке смолкнуть, как меня провожали к трону. Это было глупо, это было неправильно, но мне отчаянно не хватало той искры, что горела вчера. Порой настолько отчаянно, что хотелось самой податься к нему, сказать, что мне плевать и на Золтера, и на все, что осталось в прошлом… но я слишком хорошо представляла, чем может завершиться такой порыв, поэтому принимала правила игры. Поэтому с каждой минутой все больше злилась на него и на себя – за то, что вообще поддалась этим глупостям.

По-хорошему мне нужно было искать выход из Аурихэйма, а не тешить себя ложными надеждами, что мы с Льером… мы с Льером – кто? Супруги по законам этого мира, но в Энгерии наш брак никогда не примут. Всевидящий, да Винсент в ужас придет, если узнает, как он вообще состоялся.

Что я позволила мужчине к себе прикоснуться, не будучи замужем, что…

От всех этих мыслей голова шла кругом и становилась тяжелой, поэтому я была искренне рада, когда официальная часть закончилась. Попрощавшись с Лизеей и сказав, что она вполне может остаться (судя по ее счастливому лицу и нескольким танцам с Ронгхэйрдом, их беседа прошла успешно), я с облегчением направилась к себе. Амалию я отпустила раньше, чуть ли не после первого танца, что касается Ирэи, она тоже не изъявила желания праздновать дальше и покинула зал вместе с нами.

– Ты не выглядишь счастливой, – заметил Льер, когда мы шли по коридорам.

Учитывая, что это было чуть ли не первое его неофициальное ко мне обращение, прозвучало оно по меньшей мере неожиданно.

– А должна? – поинтересовалась я.

– Мне казалось, тебе небезразлична участь Аурихэйма.

– Это так.

– Я полагал, что новости о Пустоте тебя порадуют.

– Они меня радуют.

– Ирэя что-то тебе сказала?

Не считая «да, ваше аэльвэйрство» и «нет, ваше аэльвэйрство», сказанных тем же тоном, каким обычно проклинают?

– Нет.

– Тогда в чем дело, Лавиния?

Он спрашивал это так серьезно, как будто ему действительно было дело до моих чувств.

– Немного устала. На балах мне становится не по себе.

Льер вгляделся в мое лицо, кивнул.

– Это нормально.

Я хотела сказать, что это ненормально, но промолчала. Тем более что стоило нам выйти, как мне сразу стало легче. Какой смысл говорить о том, чего нет?

Он открыл дверь (никогда не думала, что буду наслаждаться мгновениями, когда передо мной открывают дверь, а не портал), пропуская меня первой, и вошел следом.

– Доброй ночи, – сказала я, намекая на то, что хочу остаться одна.

Надо будет пригласить Амалию и попросить, чтобы помогла мне раздеться. Не хочу сегодня больше никого видеть.

– Я никуда не ухожу.