Забытый край

21




Стенсер проснулся раньше, чем думал. Он не мог вытерпеть, не получалось совладать с собой и ушёл из дома, прихватив ведро да сеть, задолго до рассвета.

Солнце ещё не обозначилось первыми всполохами на горизонте, но уже светлело. А он шагал вниз по течению реки. Обходил овраги, боясь свалиться в них, поднимался на пологие холмы, с которых мог видеть окружение.

А дыхание вырывалось густыми клубами пара. И по коже бежали мурашки. Стенсер размышлял о том, как удачно, что надел свитер. И всё же его заметно пробирало неожиданной, для лета, прохладой.

В пути он встретил рассвет, который забрезжил на горизонте яркими красками. Продолжая шагать, жмурясь и поглядывая на выглянувшее солнце, слышал щебетание проснувшихся птиц. И тело двигалось так не привычно легко, что не обращал внимания на плутающую реку: «Немногим больше пройду, немногим меньше… не велика беда!»

Вниз по течению оказалось много, очень много холмов и холмиков, вокруг которых обегала река, собиралась, и вновь разбегалась, разделяясь на мелкие ручьи. Стенсер, забравшись на самый крупный из холмов, на котором росло несколько молодых, в два его роста, берёзок, внимательно оглядел округу.

На силу отыскал деревню, из которой держал путь. Увидел обширные, брошенные поля, которые заполоняли собой почти всю равнину, и местами наползали на холмы. Отыскал и пруд, к которому шагал, такой далёкий, к нему с одной стороны подступал густой лес. Посмотрел дальше, ведь где-то, как говорил речник, «великое озеро». И его Стенсер углядел, — по-настоящему огромный водоём, который почти полностью окружили молодые леса, а рядом невероятно могучий, дремучий лес. И так удивительно выглядела яркая озёрная синева с близкой зеленью, рядом мягкой, а дальше глубокой и насыщенной.

— А ведь красиво, — не сдержав своих чувств, сказал Стенсер.

С явной не охотой он оторвался, спустился с холма и зашагал в сторону пруда. Решил для себя: «Нужно понять, почему туда так рвётся речник». Дальше Стенсер шел, отойдя от реки, ведь теперь и так знал, куда ему нужно.

Спускаясь в низину, Стенсер видел, что это был за лесок, рядом с прудом, — болотина. И деревья низкие, кривые, какие-то, как он подумал: «Не такие». И пруд, точно заболел, зарастал болотными травами. Уже подойдя к воде, Стенсер засомневался: «Стоит ли вообще в воду лесть?»

Но, поразмыслив, что, для начала: «Стоит попробовать дозваться местного обитателя».

И он попробовал. Ходил рядом с водой, и, неловко себя, ощущая, обращался к обитателям пруда. Время шло, но никто не откликался. И чем больше он ходил, чем дольше кликал жителей воды, тем неприятнее, ужасно неловко себя чувствовал.

И кончилось это всё тем, что в сердцах махнув рукой, едва не повернул домой. Но, глянув на сеть и стоявшее рядом ведро, подумал: «Я что, зря сюда шёл?» Стянув с себя свитер, оставшись в рубашке и грязных брюках, взял сеть и полез в воду. Вся эта ситуация так его задела, что он, не зная, и даже не догадываясь, как нужно ставить сеть, полез в воду.

«Там разберусь, — сказал себе, — не велика задача!»

Он ошибся. В очередной раз. Переоценил свои силы, понадеялся, что: «Там, как-нибудь разберусь! — и это стоило ему невероятных усилий. Он возился в холодной воде, а всё никак не мог понять, — почему она не распутывается?»

Ему представлялось, что в воде она сама собой распутается и ляжет, как нужно. Но, желание осталось простым желанием, — пришлось выбраться на берег и заняться делом, от которого Стенсер тихо закипал злостью.

Не раз порывался бросить, откинуть в сторону сеть, как и хотел старик, да идти домой. «Может, ещё успею что-то полезное сделать?» — и всё же распутывал, не отрываясь.

Несколько раз, совсем уж прогневавшись, хватал несколько ячеек, желая их разорвать. А плетение, в самом деле, было хрупким — слишком долго сеть лежала в сырости. И, заслышав, как лопалось плетение, Стенсер почувствовал, что поступает не правильно, и вновь принялся осторожно распутывать.

Время шло к полудню. Он изнывал от жажды и жары, но сеть рядом лежала распутанной. Довольный самим собой, своей работой, и возможностью забраться в воду, он улыбался. А ведь совсем недавно он испытывал к этой холодной воде ненависть. «Дурак! — говорил он себе, идя к воде, — не ценишь такой благодати!»

Но и с расстановкой сети возникли сложности. Слишком много водорослей, слишком высоко выросли. И Стенсер, желая, чтобы всё было наилучшим образом, забрался по шею в воду, зайдя чуть ли не на середину пруда.

«Неужели всё именно так нужно было делать?» — удивлялся Стенсер, видя, как там, где он оставлял сеть, всплывали деревяшки. — «Они ведь не просто так здесь? Они, наверное, нужны? Или я опять оплошал?»

Надеясь на лучшее, продолжая расставлять сеть, шагал в сторону. В какой-то момент нога скользнула по дну и, Стенсер ушёл с головой под воду. Он смотрел вверх, на поверхность воды и видел, как она переливалась солнечными бликами. Он видел синеву почти безоблачного неба. И свет, проникая в толщу воды, непостоянными лучами касался его глаз.

Стенсер чувствовал, как его что-то сильно, старательно утягивало вниз, куда-то вниз, а он даже не мог пошевелиться. Боль, жгучая, властная, сводящая с ума, ухватила вначале ногу, а после прокатилась лавиной по всему телу, лишая всяких сил сопротивляться.

Он только и смог, что закричать, выпуская те немногие крохи воздуха, которые у него были. Он вдыхал мутноватую воду, испытывая страшные муки и, только видел то удивительное, притягательное солнечное сияние в воде. И даже не понимал, что вот-вот умрёт. Только смотрел вверх, и чувствовал невероятно мучительную боль.

В тот момент, когда глаза теряли свои силы, когда свет начинал меркнуть, Стенсер увидел, как что-то крупное проплыло над ним, как устремилось к нему. Он явственно увидел огромный рыбий хвост.





22




Поздний вечер. Солнце наполовину скрылось за далёким лесом. Небо окрасилось предзакатными цветами, а по земле тянуло холодом. Стенсер, ещё не открыв глаза, услышал шум встревоженных высоких трав.

Он глядел вверх, на тёмно-рыжие облака. Глядел тупо, ничего не понимая. Мысли перепутались и Стенсер не мог понять, где находиться. Движения давались с трудом. Приподнявшись, сел, и стал оглядываться кругом. И где-то с минуту смотря на пруд, он испытал озарение, — вспомнил о случившеся.

«Ну и присниться же!» — подумал он, улыбнувшись.

В его уме ожили воспоминания. Ярчайший образ недавно случившихся событий, и безуспешной борьбы. Стенсер ухмыльнулся, думая, что подобное случиться попросту не могло, и прибавлял: «Да и случись такое, разве оказался бы я на берегу?»

Не сразу он заметил прилипшую к ноге водоросль. Она уж совсем высохла. Стенсер, подумав: «А вот тебя мне не надо!» протянул руку и, быстрым движением, сорвал крепкую, шипастую водоросль.

Боль оказалась столь яркой и не замутнённой, что мужчина, проклиная всё на свете, изогнулся, а после вовсе катался по земле.


— А-а-а-а! — оглушительно орал он, — Какого!..

От того места, где была водоросль, стала разбегаться пульсирующая, ноющая боль. Рыча, ругаясь, и проклиная треклятого изверга, задним умом Стенсер больше не сомневался, что всё случилось на самом деле. Но до размышлений, каким образом он выбрался на берег, не было времени.

В последнее время, старик-домовой, вёл себя не совсем хорошо. Это прежде вызывало неосознанное чувства сомнения. Но, стоило попасть в беду, и куда только запропастились те сомнения!

«Нужно… домой… возможно, он, — думая о старике, сказал себе, — сможет помочь».

Морщась от боли, стиснув зубы, Стенсер тащился домой. Нога плохо слушалась, мужчина подволакивал её. И каждый шаг отзывался стрелявшей болью.

По лицу обильно катился пот. Выступили слёзы, с которыми не удавалось справиться. И видя мир размытым, Стенсер кое-как смог разбирать дорогу назад, домой.

Вокруг сгущался мрак. На небо набежали тёмные облака. Стенсер не мог разобрать, что там, вверху происходит. И опасаясь худшего, думая, что в пути его настигнет непогода, подгонял себя. Порывистый ветер словно шептал о том, что вскоре начнётся проливной дождь.

— Давай, — едва разборчиво, шептал Стенсер, взбираясь на холм. — Двигай… двигайся… давай же, иди! Шагай!

Падая, вставая и опять падая, Стенсер тащился домой. В голове стучало, а внимания ни на что не хватало. Ночь наступала холодная и от тела, от открытой кожи, поднимался явственный пар. Он выдыхал пышные клубы, в которых играло сияние ущербной луны. Только на подобное, на внимание к переменившемуся окружению, у Стенсера не было сил. Он думал: «Ещё немного… ещё чуть-чуть!» — обманывал себя, зная, что ещё далеко идти. Понимал, что иначе попросту не сможет заставить себя идти дальше.

И словно прежних бед ему было мало, Стенсера встретила запертая дверь. Он несколько раз, не веря в происходящее, толкнул её. И вновь, как в первый раз, чувствовал, что дверь что-то сдерживает.

Тихо ругаясь, Стенсер пошёл к окну. Ведь там, совсем недавно, он устроил небольшую уборку. Он надеялся, что ошибся домом, но почему-то точно знал — это тот самый дом, в котором он обитал последние дни. Знал, и всё же, превозмогая усталость, слабость и боль, шагал к окну.

Это был тот самый дом, то самое окно и остриженный бурьян. Стенсер почувствовал слабость в ногах. Словно кто-то подрубил нити, и он едва мог удержаться на ногах.

Стенсер чувствовал себя неважно, а после увиденного, понимая, что он, как зверюшка, выброшен на улицу, так и вовсе стал бредить: «Неужели… он решил избавиться от меня? Он… всё знал? Всё подстроил?»

И, точно заклинания, повторяя в уме: «Нет, нет, нет!» — пытался заглушить свои мысли.

Вернулся на порог дома и стал долбить в дверь. Что-то говорил, просил и упрашивал. Но так бессвязно лились его слова, так подскакивал и падал его голос, что ничего не возможно было понять.

Лязгнул затвор, дверь открылась, а Стенсер стоял на пороге и не мог поверить в случившееся. На пороге стоял взволнованный домовой.

«Значит… значит?» — тревожно думал он и никак не мог понять, что же всё это значит.

Стуча в дверь, Стенсер был уверен, что никто ему не откроет двери, но… против всех его лихорадочных ожиданий, старик не только открыл дверь, но и оглядел рану на ноге.

«Не он… это не он меня пытался угробить!» — думал Стенсер, с трудом справляясь со странной мыслью.

Ему почему-то начало казаться, пока он стоял на пороге запертого дома, что домовой кого-то попросил его утопить. Только видя неподдельную реакцию старика, слыша его ругательства, понимал: «Он тут не причём».





23




Новый день пришёл неожиданно, но в то же время, Стенсеру мерещилось, что время, зачастую, вовсе останавливается. Его лихорадило. Он засыпал на считанные минуты, просыпался и порой вовсе не мог понять, где находится.

Различные образы посещали его больную голову, самым неожиданным образом смешивались, а после пугали, преследовали или ощущались где-то рядом, точно материализовавшись. Ему не удавалось понять, что вообще происходит. То огромная, с человека, мышь, подходила к нему и обнюхивала его рану на ноге, а после, едва пискнув, хватала ногу зубами. То привидится старик-домовой с огромными, длинными щупальцами, и всё пытается ими его, Стенсора, схватить. То вовсе виделась какая-то красно-жёлтая, перетекающая светом птица, у которой вместо хвостового оперения, — огромный, больше чем у речника, рыбий хвост.

И все эти образы пышным, богатым калейдоскопом проплывали перед глазами. А Стенсер терял связь с реальностью, всё меньше отличая вымысел от правды. Всё больше отдавался во власть лихорадки, которая старательно давила на мозг. И вскоре Стенсер услышал свой голос. Тихий, почти что шёпот:

— Не ешь пуклю-баклому! — раздавалось из-под мрака печи.

— Что? — переспрашивал он, морща лоб и вглядываясь в темноту.

— Ешь травы обычные, полевые, которые растут на дне пруда!

— Я не понимаю… что ты говоришь?

— Птицы плавают под водой, рыбу едят и птенцов там растят, — в небо поднимаются нехотя, только, когда их малёк пытается съесть.

Стенсер вновь и вновь спрашивал свой, бредящий внутренний голос. Он вертелся на месте, бубнил и, по временам, громко вскрикивал. Порой тихо жалобно шептал и сжимался, точно боясь, что его вот-вот начнут избивать толпой неведомые фантомные видения.

Домовой всё суетился; разминал в ступке травы, прикладывал травяные кашицы, промывал горячеватой водой гноившиеся на ноге раны. И, то и дело, выбегал из дома за новыми травами. Весь запыхавшийся, уставший, он всё же не останавливался и делал всё новые и новые травяные примочки, — несколько минут и травяная кашица сохла, отваливалась от ран, а после, в считанные мгновения, наружу вновь начинал выступать гной.

Стенсер не видел того, что происходило кругом. Он не чувствовал того отвратного, зловонного запаха, который источала его нога. Для него весь мир представлял собой сменявшие друг друга образы и видения. И в какой-то момент, на смену пугавшим, вызывавшим отвращение или неприязнь, пришли образы более… приятные.

Мужчина вновь был под водой. Не задыхался, и никто его не тащил на глубину. Он смотрел вверх, видел, как свет преломляется и играет в воде бликами. Видел ярчайшее небо и детально мог разглядеть облака. Славное видение не остановилось на этом, — вскоре, вверху, скользнула тень. Стенсер, закрыв глаза, собравшись с духом, сконцентрировал рассеянное внимание, — и, перестав отвлекаться на мелочи, следил за проплывавшей над ним тенью.

Девушка, с тёмно-синими волосами. Зеленоватая кожа и блистающие чешуйки. Длинные, тонкие руки и такой пронзительный, давящий на разум взгляд. Не сразу, далеко не сразу Стенсер обратил внимание на огромный рыбий хвост. Но и это его не смутило, — ему было приятно видеть кого-то столь симпатичного.