Все случилось на Джеллико-роуд

Я не могу сдвинуться с места. Я приклеилась к Григгсу, не желая отпускать его. Я проникаюсь ненавистью к этому человеку просто за то, что он предложил такое, но Григгс лишь мягко усаживает меня на пассажирское сиденье.

— Сэр, я бы предпочел вернуться.

— Я не предлагаю тебе выбора, Джона, — тихо говорит Бригадир.

— Сэр, либо вы отвезете меня туда, либо я буду добираться сам, но в лагерь я вернусь.

Григгс даже не покрывается потом, что удивительно, потому что я знаю, как он уважает Бригадира. Джона садится на заднее сиденье и спокойно пристегивается. Бригадир смотрит на него в зеркало заднего вида.

— Лучше было бы оставить все так, как было три года назад.

«Все» — это, видимо, наши с Григгсом отношения.

— Как вы поступили с Нани? — огрызаюсь я. — У вас был выбор. Вы могли держаться от нее подальше, но вы вернулись.

Он не двигается, глядя прямо перед собой.

— Где моя мать? — спрашиваю я.

Бригадир заводит машину и выворачивает из узкого переулка.

— Где они? Моя мама и Ханна?

— Сейчас мы к ним не поедем.

— Остановите машину! — возмущаюсь я.

Он продолжает ехать вперед.

— Я хочу увидеть их сейчас же. — Я отстегиваю ремень безопасности. — Остановите машину.

Бригадир не останавливается, и я набрасываюсь на него с кулаками. Машину немного заносит, и Григгс высовывается с заднего сиденья и хватает меня.

— Тейлор, успокойся, — твердо требует он, не выпуская меня.

Бригадир скидывает скорость и тормозит на обочине. Я так зла, что мне, как никогда, хочется сделать ему больно.

— Скоро, — говорит он, и я понимаю, что заставила его запыхаться. — Тейт так хочет, Тейлор, и тебе, возможно, это кажется ужасной несправедливостью, но нам придется выполнить ее желание.

Я немного расслабляюсь, и Григгс отпускает меня.

— Сэр, — начинает он, и в его голосе что-то меняется. — Скажите ей правду. Пожалуйста.

Я не понимаю, о чем речь, пока Григгс не наклоняется вперед.

— Ее мама лежала в хосписе. Моя бабушка тоже там была. Я знаю, что это значит.

Бригадир смотрит на меня, и я вижу, как он сглатывает. Все постепенно начинает вставать на свои места.

— Ей недолго осталось.

Я слышу какой-то звук. Будто животное кричит от боли. Потом я понимаю, что этот звук вырывается у меня из горла. Я выскакиваю из машины и бегу прочь от них. Слышу стук тяжелых подошв за спиной, а потом меня хватает сильная рука. Это заставляет меня остановиться, но я выкручиваюсь из хватки Бригадира и начинаю его колотить. Моя рука сжата в кулак, я кричу от ярости, и мне больно от избытка чувств. Какое-то время он позволяет мне бить его, как будто со всем смирился. Потом сильно и резко хватает меня за руки, прижимает к себе, заставляя уткнуться лицом ему в грудь. Я слышу, как под щекой бьется его сердце.

Внезапно меня словно переносит в другое время. Я сижу на плечах великана. Мне так хотелось, чтобы это были плечи моего отца, не зная, что это был Джуд. Но он обнимает меня так, как Ханна никогда не обнимала. Я ощущаю его облегчение, как будто он очень давно никого не обнимал, но очень хотел это сделать.

Мы молчим, возвращаясь обратно, но Джуд идет, положив руку мне на плечо, и я чувствую, как она дрожит. Когда мы садимся в машину, он прокашливается и поворачивает ключ зажигания.

— Она думала, что вы серийный убийца, — сообщает Григгс.

— Я слышал. От Джессы Маккензи.

Говорить мне пока не хочется, но становится любопытно.

— Что вы там с ней делали? — тихо спрашиваю я.

— Когда я не пытался выпытать у нее, где ты, мне приходилось слушать интригующую историю о том, как я подрабатываю похитителем.

— Все на основании инкриминирующих обстоятельств, — добавляет Григгс. — Похоже, вы всегда то ли здесь, то ли отсутствуете, когда кто-нибудь пропадает.

— Что ж, да, по похищениям я мастер, — сухо замечает Джуд.

— Если верить газетам, так и есть.

— Это было не похищение. Я вез тебя в безопасное место.


— Меня? — удивляюсь я.

— Тебя.

Сведения из него приходится вытягивать клещами. Он как будто всю жизнь заставлял себя сдерживаться. Зная Ханну, я могу его понять.

— Как так?

— Тебе было семь. Тейт позвонила Ханне. Она была не в себе и понятия не имела, где тебя оставила. К моменту, когда я приехал, ты, проявив изобретательность, забралась в тележку для багажа на Центральном вокзале, где тебя и обнаружили.

В том, что мать оставляла меня где попало, для меня нет ничего нового. Больше удивляет, что ее это беспокоило.

— Еще пару дней она была в запое, так что я остался, — продолжает он. — Однажды, когда она лежала в отключке, я решил увезти тебя к Нани. Вот только когда добрался до Джеллико, Тейт уже позвонила в полицию, и им пришлось предъявить мне обвинение в похищении.

Я достаю фотографию, на которой мне три года, и показываю ему. Он берет ее у меня, смотрит и снова переводит взгляд на дорогу.

— Это ты сфотографировал? — спрашиваю я.

— Нани. Ты жила у нас. Тейт переживала совсем тяжелые времена и заставила нас пообещать, что мы не отдадим тебя ей, пока она не завяжет.

— Тогда почему вы меня отдали?

— Потому что она действительно завязала. Если кто-то и мог вызвать у нее какие-то чувства, так это ты, Тейлор. Но потом она каким-то образом опять срывалась и катилась по наклонной. Иногда исчезала вместе с тобой. На несколько лет мы вообще потеряли ваш след и не знали, где вы, пока однажды, когда тебе было одиннадцать, она не позвонила Нани в истерике, требуя забрать тебя у нее. Тейт подписала все бумаги и сказала, что мы ни при каких условиях не должны тебя ей отдавать. Что она, как яд. Ее ненависть к себе… Я не могу этого объяснить. Она даже отказалась встретиться с Нани. Сказала, что оставит тебя в придорожном магазине в двенадцать пятнадцать. Но она взяла с Нани еще одно обещание: что та никогда не заменит тебе мать. Тейт настаивала, что мать у тебя есть.

И Нани выполнила это обещание. Сколько я себя помню, все время держала меня на расстоянии.

— Мы до сих пор не знаем, что заставило ее так поступить, — говорит он.

— Это не имеет значения, — тихо отзываюсь я, вспоминая Сэма.

Он бросает на меня осторожный взгляд.

— Поверь мне, имеет. Все, что случилось с тобой, важно.

— Но не сегодня, сэр, — решительно возражает Григгс.

Мы долго молчим, и я хочу задать тысячу вопросов, но не знаю как. Я смотрю, как он ведет машину. Его щеки кажутся впалыми, в глазах затаилась грусть, и, хотя его тело целиком состоит из мышц, он кажется болезненно худым.

Бригадир чувствует мой взгляд и на секунду поворачивается ко мне, а потом улыбается такой красивой улыбкой, что я рискую прослезиться.

— Я похожа на нее. Нани, — говорю я, будто читая его мысли.

— Немного. Но гораздо больше ты похожа на Вебба.

Когда молчание начинает давить на меня, я включаю диск Сантанджело, и Джуд бросает на меня озадаченный взгляд.

— Кенни Роджерс?

— Джесса его фанатка. А мне просто близки по содержанию некоторые песни, — говорю я ему.

— «Главный трус в округе»?

Я бросаю на него гневный взгляд, и ему явно становится неловко. На мгновение он скашивает глаза на Григгса в зеркале заднего вида.

— Я хотел сказать «Игрок».

— Вранье.

Но мой тон уже намного мягче. Мы заключили своего рода перемирие, и, когда Джуд снова начинает говорить, ко мне постепенно возвращается воспоминание о его голосе. Я знала его всю свою жизнь. Я понимаю, что это рядом с ним и Ханной я спала детстве. Я вспоминаю, как просыпалась от кошмаров, и как его голос, читавший мне сказки о драконах и диких зверях, успокаивал меня. Каждый раз, когда герой книги, Макс, возвращался из путешествия, я показывала на страницу и говорила: «Он идет домой к маме».

Пока Григгс отсыпается, Джуд рассказывает мне истории, которых я никогда не слышала. О том, как они снимали фильм на камеру «Супер-8», о почти языческих танцах под деревьями, о ружье двадцать второго калибра, из которого Фитц палил по всему, что движется, и как они сидели на дереве с Веббом и философствовали, рассуждая о смысле жизни. И как хотели построить бомбоубежище на случай, если русские и американцы пальнут друг по другу ядерным оружием. И как устраивали состязания по игре в карты и «камень, ножницы, бумага», тянувшиеся всю ночь.

Я снова и снова влюбляюсь в этих ребят, и мое сердце разрывается от боли за их трагедии и в то же время радуется их дружбе. И мне кажется, мы говорили всего пять минут, а не пять долгих часов.



Больше всего они любили дни, которые проводили на вырубке, обсуждая свои дальнейшие планы. Джуд особенно радовался этому, потому что здесь ему было что им предложить. Сидней был совершенно новой территорией, которую Джуд знал лучше остальных.

Фитц сидел на дереве и расставлял консервные банки.

— Лишь бы жить не в каком-нибудь дурацком районе, где все пьют кофе и несут чушь, — крикнул он.

— Пушку придется оставить тут, — предупредил Джуд. — В городе не принято расхаживать с ружьями, стреляя по консервным банкам.