Врата Войны. Трилогия

Кроме всего прочего, какими бы крутыми эти немцы ни считали себя тут в прошлом, на нашей стороне они всего лишь наивные дети природы, тупая деревенщина, а их рации и винтовки значат ничуть не больше, чем там-тамы и ассегаи каких-нибудь зулусов. Пусть я не разбираюсь в оружии, но все равно понимаю, что за эти почти восемьдесят лет человечество шагнуло далеко вперед. Кроме того, эти наивные парни даже не подозревают ни о цифровой связи, ни о спутниковой разведке, ни о приборах ночного видения. Если я поделюсь с ними информацией, то могу рассчитывать на приличное обращение и, возможно, даже вознаграждение. В любом случае, если наши им все-таки накостыляют (а это почти неизбежно), я смогу сказать, что меня взяли в плен и силой и угрозами принудили к сотрудничеству, а я гражданский человек, который не давал никаких клятв и поэтому не обязан проявлять мужество и героизм. Но если все-таки дело выгорит и эта дыра захлопнется так же неожиданно, как и открылась, то с моей помощью немцы сумеют разгромить здешний совок и прибить Усатого — а это значит, что весь остаток своей жизни я буду кататься как сыр в масле.

Мы подъехали к группе немецких зольдатенов. Захвативший меня немецкий командир, к которому молодые солдаты почтительно обращались «герр унтер-фельдфебель», а те, которые постарше, по-панибратски «Дитрих», приказал мне оставаться на месте. Сам он, забрав отобранные у меня вещи, пошел докладывать единственному в этой группе офицеру. Никем иным этот тип в фуражке быть не мог. Неужели и тут никто не говорит по-русски или хотя бы по-английски? Почти сразу к ним присоединился еще один тип, немного моложе и более интеллигентного вида, чем унтер-фельдфебель Дитрих. На того посмотришь — и на ум сразу приходит совхозный бригадир времен моего детства. Морда красная и сапоги в навозе по самый верх, но бо-ольшой начальник. Нет, второй был совсем другого поля ягодой — у него высшее образование было явно написано на физиономии, к тому же паспорт те двое показывали именно ему. Минут десять они там возбужденно базарили по-немецки, тыкали пальцем в мой документ, потом снова базарили. Затем офицер махнул рукой — и один из охранявших меня солдат несильно, но обидно толкнул меня в спину прикладом винтовки, сказав при этом только: «Комм, комм, швайне».

Я подошел. Этот интеллигентный немец, назвавшийся унтер-офицером Николасом Шульцем, действительно очень хорошо, почти без знаменитого немецкого акцента, говорил по-русски.

— Вы, господин Тимофейцев, — сказал он мне, — попали в руки солдат доблестной германской армии. С этого момента ваша жизнь в ваших же руках. Любое сопротивление или обман будут караться вплоть до расстрела, любое сотрудничество будет вознаграждаться по мере получения положительных результатов. Ваше положение дополнительно облегчится еще и тем, что вы не еврей и не большевик, а значит, в вашем случае возможны любые варианты — от самых положительных, до самых отрицательных. Скажите, господин Тимофейцев, вы меня поняли?

— Да, герр унтер-офицер, — ответил я, вытягиваясь в струнку, — я вас понял и согласен добровольно сотрудничать с Третьим Рейхом.

Унтер-офицер Шульц что-то сказал своему командиру, тот ему ответил, после чего Шульц снова обратился ко мне:

— Ну вот, господин Тимофейцев, герр лейтенант говорит, что вы умный человек, раз решили сотрудничать с германской армией. В награду за доброе поведение в разговоре лично со мной вы можете обращаться ко мне без чинов, просто по имени. А теперь, поскольку о расположении большевистских сил вас спрашивать бессмысленно, спокойно и по порядку изложите историю тех событий, которые произошли между августом 1941 года и вашим временем…

Ну, я им и выдал так, что мороз по коже. Пусть хотят — верят, хотят — нет, но ни одно мое слово не было враньем, я лишь чуть-чуть сгущал и разжижал краски на нужных мне местах. При этом я сразу заявил, что проверить мою информацию господа германские офицеры смогут, если отправятся вместе со мной обратно в 2018 год, к моему устройству для получения информации, и что сюда переместить его никак нельзя, ибо оно всего лишь конечный терминал огромной информационной сети, охватывающей весь мир.

Тогда же и там же.

Унтер-офицер вермахта Николас Шульц, он же Николай Максимович Шульц.

Честно скажу, господа, я сам не знаю, кто я такой — в смысле немец или русский. Отец мой, Максим Иванович Шульц, был офицером русского императорского флота и чудом избежал матросских бесчинств в марте семнадцатого года. Свидетельствую, что первую волну убийств офицеров инспирировали не большевики, которых тогда еще не было и в помине, а рвущиеся к власти либеральные политические говоруны. Я все отлично помню, потому что было мне тогда уже девять лет — вполне большой и все понимающий мальчик, а такой кошмар, какой творился тогда, не забыть и за всю жизнь.

После захвата власти большевиками и фактически роспуска ими Балтийского флота, чудом спасенного каперангом Щастным в тяжелейшем ледовом переходе из Гельсингфорса в Кронштадт, наша семья сначала бедствовала в Петрограде, перебиваясь с хлеба на воду. Потом, в девятнадцатом году, после того как от тифа умерла моя мать, отец со мной и младшей сестренкой через Финляндию и Швецию сумел перебраться в Германию, где у нас, как у всяких порядочных немцев, была какая-никакая родня.

Тогда я постарался забыть, что я русский и решил стать образцовым немцем. Закончил школу, отучился в Берлинском университете, получив диплом филолога (самый безопасный в политическом смысле), и тут грянул тридцать третий год… Хорошо хоть, что расовое происхождение нашей семьи было признанно безукоризненно арийским, и вся вакханалия, охватившая Германию при Гитлере, прошла мимо нашей семьи.

Потом, в тридцать пятом году, в Германии была восстановлена всеобщая воинская повинность, а в тридцать восьмом призвали в армию и меня. Была возможность, окончив краткосрочные офицерские курсы, пойти по разведывательной линии в абвер, но мне, хоть я и не любил большевиков, показалось мерзким шпионить против своей бывшей родины. В результате я попал в школу унтер-офицеров, а после ее окончания был зачислен в разведывательный батальон (в других армиях соединения такой численности называются ротами) 3-й танковой дивизии.

Нельзя сказать, что это была скучная служба. В марте тридцать девятого мы входили в Чехословакию и даже принимали участие в военном параде в Праге. В сентябре того же года восточнее города Брест-Литовского наша дивизия участвовала в окружении того, что раньше называлось Польшей, а в сороковом году наши танки огнем и гусеницами прошли через территории Нидерландов, Бельгии и Франции; и закончили мы ту войну западнее Парижа. Нельзя сказать, чтобы у меня были хоть какие-то переживания по поводу несчастных судеб поляков, голландцев, бельгийцев или французов. Во время Польской и Французской кампаний обе составляющие моей души находились в покое и полной гармонии, ибо и те, и другие, и третьи с четвертыми в свое время сильно провинились — как перед русскими, так и перед немцами.

Война на востоке была совсем иным делом. Все два месяца, пока она продолжалась, я старательно убеждал себя, что мы, немцы, воюем не против русского народа, а против мирового жидобольшевизма, который уже поработил Россию и теперь хочет подмять по свою пяту весь мир. Но чем дальше — тем быстрее эта иллюзия рассеивалась, и я все чаще и чаще убеждался в том, что мои кригскамрады пошли на эту войну исключительно ради обширных поместий со славянскими рабами, которые выжившим солдатам и офицерам вермахта будут давать после победы. Мне такое счастье и даром не нужно было. Наша семья никогда не числилась среди землевладельцев, и все мужчины нашего рода во время службы существовали на жалованье, а после — на инвалидный пенсион. Или пенсион по смерти главы семьи получали их вдовы и сироты. Короче, в голове моей нарастал раздрай — русская часть моей личности была готова с кулаками броситься на немецкую.

Не знаю, что со мной было бы дальше. Смерть в бою с большевиками теперь казалась мне достойным способом разрешить все противоречия, не совершая смертного греха самоубийства… И вот тут у нас на пути попалась эта дыра… этот проход между эпохами, который господин Тимофейцев называет порталом. Демократическая Россия, избавившаяся от большевизма и вернувшая себе трехцветный флаг и двуглавого орла, казалась мне чуть ли не воплощением идеального государственного устройства, но все портило то, что между этой Россией и Рейхом вот-вот должна будет вспыхнуть жестокая война на уничтожение — такая же свирепая и беспощадная, какая идет сейчас с русским большевизмом. И пусть в том мире с момента завершения этой войны прошло уже почти семьдесят три года, но русский народ до сих пор не простил нам, немцам, того похода за рабами. Единственным, кто победит в этой войне, будет большевистский тиран Сталин. В этом я полностью согласен с господином Тимофейцевым (пусть он и внушает мне отвращение своим безудержным почитанием всего европейского). Но большинству русских из будущего это бесполезно объяснять — для них этот жестокий и хитрый грузин является воплощением умного и прагматичного вождя.

Не успел я окончательно привести свои мысли в порядок, как к стоянке нашего взвода подъехал гаупман Зоммер и вся гауптманская рать. Я посмотрел на часы. С того момента как портал образовался прямо на наших глазах, прошло чуть меньше полутора часов.

— Итак, мальчики, — устало сказал гауптман, снимая с головы пропотевшую фуражку, — что мы тут имеем?

Лейтенант Рикерт как можно короче и яснее доложил сложившуюся на данный момент обстановку. Гауптман Зоммер очень не любит тех, кто делает многословные доклады без четких и определенных выводов. Вот и в этот раз, выслушав доклад, он переспросил, вложив в свой голос легкий оттенок угрозы:

— Так значит, лейтенант, получается, что все наши знания том мире получены от одного-единственного человека?

— Яволь, герр гауптман, — ответил побледневший лейтенант Рикерт, — но дело в том, что этот господин Тимофейцев только что сам вызвался предоставить нам возможность независимой проверки его слов. Для этого он предлагает использовать его домашнее устройство доступа к тамошней мировой информационной сети, разом заменяющей наши газеты, радио, телефон, телеграф, телекс, почту и кино. Мы как раз планировали собрать и отправить туда группу, и только ожидали вашего разрешения.

— Ну так отправляйте же, Рикерт, черт возьми, наконец эту свою группу, — резко ответил гауптман, но после секундной паузы тут же изменил решение: — Постойте, Рикерт. Вы останетесь здесь за меня, а я пойду туда вместе с вашими людьми. Ведь именно я, а не кто-либо другой, буду докладывать генералу об этом странном деле, и я бы очень не хотел при этом выглядеть дураком, когда выяснится, что я пересказываю чьи-то байки. Вы поняли меня, Рикерт — я сам должен увидеть тот мир и составить о нем собственное представление; так что давайте, выделяйте людей на это задание, и не будем долго размазывать манную кашу по тарелке.

Наш гауптман — храбрый человек, настоящий солдат и авторитетный командир, кроме того, он неплохо владеет английским языком, поэтому он сразу же задал несколько вопросов господину Тимофейцеву, после чего, выслушав ответы, удовлетворенно кивнул, впрочем, не посвящая нас в причины своего удовольствия.

И тут наш лейтенант меня ошарашил, сказав, что на это задание пойдет именно мое второе отделение. Во-первых, люди унтер-фельдфебеля Краузе находятся на той стороне портала больше полутора часов, они устали и замерзли, и им нужна смена; а во-вторых — тут, кроме меня, никто не понимает этот ужасный русский язык, а потому я должен поторапливаться, поскольку гауптману Зоммеру в скором времени надо будет делать доклад нашему дорогому генералу.

Ну что же поделаешь… Надо так надо. Тем более что таким образом я смогу больше узнать о той России, которая находится там, в будущем, на другом конце портала….

20 апреля 2018 года 04:05. Брянская область, Унечский район, автодорога местного значения Унеча — Сураж, межвременной портал в окрестностях поселка Красновичи.

Максим Алексеевич Тимофейцев, либеральный журналист и модный блогер.

Когда мы через эту дыру въехали обратно в наше время, я посмотрел на часы. На все про все у нас с немцами было примерно сорок пять минут. Потом начнет светать, еще через полчаса взойдет солнце — и тогда немцы со своей формой и бронетранспортерами станут заметны, как голые геи на Красной площади. Ладно, в Кучме почти никто не живет, кроме нескольких стариков, но от этой межвременной дыры до окраины Красновичей около полукилометра, а если она там, у нас, такая же высокая, как в сорок первом, то видеть ее верхушку смогут даже из райцентра…

Ну ладно, сегодня не смогут — помешают низкая облачность и дождь, на фоне которого это неестественное образование покажется еще одним низким облаком. Но вот в ясную погоду такое странное атмосферное явление будет видно издалека. Если даже не заметят самих немцев, то лежащее на земле неподвижное облако привлечет внимание кучи народу. Не пройдет и пары дней, как эти Красновичи будут просто кишеть коллегами-журналистами, УФОлогами, любителями всякой паранормальщины и просто учеными, заинтересовавшимися странным явлением. Но это только в том случае, если все пройдет тихо, немцев не заметят и все обойдется без стрельбы.

Случись один только выстрел и тут закрутится такая свистопляска, что и чертям тошно станет. Километрах в пятнадцати от Красновичей, за Унечей, у поворота на шоссе А-240 Гомель-Брянск, справа от дороги расположена довольно большая воинская часть, полк или что-то вроде того. Как я слышал, сейчас по причине наличия по соседству воинственной незалежной Украины воинским частям, расположенным в приграничной полосе, объявлена повышенная боевая готовность. Если тут начнется хоть какая-нибудь стрельба, эти архаровцы не будут разбираться, кто прилез по их душу — немцы из сорок первого года, или правосеки из две тысячи восемнадцатого, и примутся воевать тут со всей дури — так, что никто не уцелеет. Конечно, потом набегут наши правозащитники и примутся всячески стыдить и урезонивать нашего старого-нового президента, но будет уже поздно. Не помогут даже Европа и Америка — они вряд ли захотят встревать в войну на стороне Гитлера, тем более что эта война будет идти только на территории России. Так что, если мы хотим чего-то добиться, то немцам стоит вести себя тихо и раньше времени не выдавать своего присутствия.

Первым делом немецкий бронетранспортер подъехал к моей застрявшей в грязи машине. Солдаты ловко зацепили буксировочный трос — и Ганомаг с легкостью выдернул мою Тойоту из раскисшей земли. Я сел за руль, один из солдат на пассажирское сиденье — и мы поехали дальше. Когда мы подъехали к арендуемому мной домику и вышли из машин, я по-английски высказал свои мысли гауптману Зоммеру, который, как сказал унтер-офицер Николай Шульц, был начальником разведки танковой дивизии*.

Примечание авторов: * начальник разведки — это неточный перевод. Русский язык Шульц слегка подзабыл. На самом деле гауптман Зоммер является командиром разведывательного батальона, входящего в состав танковой дивизии — а это совсем не одно и то же.

— Гут, молодой человек, — ответил он мне, оглядываясь по сторонам, — быть может, ты прав, а может, и нет; но мы в любом случае не собирались понапрасну поднимать тревогу среди местных. А теперь веди нас в дом, и давай показывай, где этот твой «интернет». Давай, мальчик, шевели ногами и двигай вперед, время не ждет.

Сказав это, гауптман (а вроде бы образованный человек, английский язык знает) не сильно, но очень обидно толкнул меня ладонью в спину. Этот жест, показывающий, как на самом деле ко мне относятся эти немцы (разве что за исключением господина Шульца) что-то сдвинул в моем восприятии той ситуации, в которую я попал совершенно случайно, без всякого желания с моей стороны. Да, за хорошее место в обществе и приличное денежное вознаграждение я готов служить любому иноземному захватчику, группе заговорщиков или банде Путина (да только меня туда никто не собирается брать). Пофиг на моральные соображения, самое главное — материальная составляющая!

Ну, я и повел немцев в свой дом, начиная подозревать, что зря я так к ним с открытой душой, и что они никакие не просвещенные демократы, которые должны принести нам свободу, а совсем наоборот; и поэтому я влип в очень неприятную историю. Но и немцы пока тоже не знают, с кем связались. Я их счас так запугаю мощью нашей армии, что они с визгом сбегут обратно в свой сорок первый год. По крайней мере, не помешает при разговоре немного сгустить краски. Я же все-таки неплохой специалист по пиару. Даже если ничего не выгорит, то попытаться стоит.

Тогда же и там же.


Унтер-офицер вермахта Николас Шульц, он же Николай Максимович Шульц.

Домик в деревне, о котором говорил господин Тимофейцев, оказался обычной для России изрядно обветшавшей пятистенной избой. В дальней комнате стояла большая деревянная кровать и стол с той самой аппаратурой, которая, по словам ее хозяина, служила ему для связи с окружающим миром. Ближняя же комната использовалась как кухня и столовая. С первых минут в этом жилище бросалась в глаза смесь обыденных для нас вещей и того, что выглядело фантастическими чудесами техники. Например — потемневшие от времени деревянные стены (так что они выглядят почти черными) и электрическая лампочка неизвестного типа, дающая ярко-белый свет. Печь в половину комнаты была вполне обычной конструкции для таких русских изб, а питающуюся от баллона с пропаном газовую плитку для варки еды частенько можно было встретить и в немецких домах. Но вот та техника, что стояла в дальней комнате, была крайне далека от всего привычного — и по конструкции, и по дизайну. А уж когда господин Тимофейцев ее включил…

Гауптман Зоммер, который также, как и я, в свое время учился в университете (но только на инженера, а не на филолога) попробовал расспросить господина Тимофейцева о принципах работы этой аппаратуры, но уже на втором десятке слов потерял нить его рассуждений. Во-первых — наука за эти годы ушла далеко вперед и многое из того, что было очевидно даже местному гуманитарию, просто не укладывалось в голову германского инженера нашего времени. Ну как можно себе представить целый рой околоземных сателлитов, кружащихся вокруг нашей планеты в космическом пространстве для того, чтобы обеспечивать людям связь, вести метеорологическую и обычную военную разведку, исследовать ее недра, какими-то неизвестными нам способами и изучать дальний космос при помощи особо мощных телескопов, которым больше не мешает земная атмосфера…

Оказывается, для здешних русских такие полеты — обыденность, более того, в этом космическом деле именно они лучшие во всем мире, и поэтому он работают космическими извозчиками, за немалые деньги выполняя пилотируемые полеты и отправку сателлитов на орбиту. Иллюстрируя свои слова, Тимофейцев даже показал нам кусочек цветного документального кино необычайной четкости, иллюстрирующее запуск русской ракеты с космодрома «Восточный» где-то далеко в Сибири. Мы увидели сокрушающую мощь гигантских двигателей, в реве и грохоте поднимающих огромную ракету в небо на столбе бушующего огня. Это было феерично, впечатляюще и немного устрашающе.

Гауптман Зоммер вполне резонно спросил, могут ли эти ракеты использоваться для каких-нибудь других целей, кроме запуска связных и разведывательных сателлитов — к примеру, военных. И оказалось, что могут — и даже так, что они способны уничтожить все живое по нескольку раз. И снова наш любезный хозяин поставил нам кусочек фильма, показывающего испытания ракетного боеприпаса мощностью в несколько десятков миллионов тонн тротила. Это было нечто ужасное. Даже обычно невозмутимый гауптман Зоммер, курящий одну хозяйскую сигарету за другой, на мгновение потерял дар речи. Понятно, почему тут уже почти восемьдесят лет не было больших войн. При наличии такого оружия, гарантирующего воюющим взаимное уничтожение, никто просто не рискнет начинать боевые действия. По счастью, запустить такую ракету через имеющуюся у нас межвременную дыру, скорее всего, не представляется возможным, поэтому наш Фатерлянд пока может не опасаться ударов сверхдальнобойных и сверхразрушительных снарядов по своей территории.

Оторвавшись от этого ужасающего зрелища, мы вдруг увидели, что пока мы развлекались, даже ни на йоту (за некоторым исключением) не ознакомившись с возможностями и особенностями этого ужасного мира будущего, за окном уже успел наступить серый призрачный рассвет. Подзаправившись отличным растворимым кофе и бутербродами из запасов нашего любезного хозяина, мы с его же помощью принялись метаться по огромным массивам информации, доступным любому желающему. При этом мы пытались ухватить детали истории, военной техники, а также тактики и стратегии нашей войны, так злосчастно проигранной Рейхом, при этом стараясь не упустить и те моменты, которыми этот мир может грозить нашему любимому Фатерлянду.

Дело это было небыстрое, но нам требовалось поторапливаться — с рассветом выяснилось, что с этой стороны межвременная дыра тоже выглядит как лежащее на земле облако, но только не белое, а черное, как ночная мгла. И только сверху этого приплюснутого чернотуманного блина курился легкий парок, как над горячим источником холодным зимним днем. В любом случае, такое чудесное явление природы никак не сможет пройти мимо внимания местных зевак, а также тех организаций, которым явлениями природы приходится заниматься в силу своей специализации.

Господин Тимофейцев записывал всю информацию по найденным нам материалам на маленькие устройства, именуемые флешками — их потом можно будет проиграть с помощью небольшого походного устройства, которое он собирался захватить с собой в наше время. Это просто уму непостижимо — что в этой малютке размером с мой мизинец, может уместиться содержимое Большой Британской Энциклопедии. Шло время, бежали по циферблату часов стрелки, продолжались и наши поиски. Гауптман Зоммер, не отрывая взгляда от экрана, бегло просматривал найденные господином Тимофейцевым документы и материалы, и распоряжался, что отбросить в корзину, а что непременно следует записать и взять с собой. При этом он курил одну сигарету за другой, время от времени хриплым голосом подстегивая нашего хозяина к дальнейшим поискам.

Чем больше мы погружались в это дело, тем глубже понимали, что попали туда, где все дела делаются с ужасающей быстротой. Когда фюрер выдвинул свою теорию блицкрига — то есть молниеносной войны — то казалось, что за вермахтом навсегда закрепилось звание короля скорости. Мы были быстрее всех своих противников и в Польше, и во Франции, и при нападении на Совдепию — и именно поэтому мы нападали, а они были вынуждены отчаянно защищаться. Но тут все было наоборот. Местная русская армия тоже была невероятно быстра, по крайней мере, незасекреченная информация гласила, что при большинстве учений отрабатывалась именно скорость перемещения и выполнения задачи. К тому же их танки на одной заправке могли пройти вчетверо дальше наших, были почти неуязвимы для огня наших танковых и большинства противотанковых орудий, а снаряд из их пушки мог с легкостью пробить четыре наших танка насквозь.

Кроме того, мы узнали, что местные русские возвели танковую войну в ранг спорта, назвав ее танковым биатлоном. Что удивляло — так это странная структура их армии, тоже доступная любому желающему из открытых источников. В местной русской армии имеется относительно немного солдат, но зато огромное количество панцеров — почти двадцать тысяч единиц. Причем большинство из этих машин относятся к классу основных боевых панцеров, которые в наших условиях считались бы тяжелыми или даже очень тяжелыми. Кроме этого, в запасе у местной армии было множество колесных и гусеничных машин для перевозки и поддержки в бою моторизованной пехоты — их общее количество, как мне кажется, не уступало общему количеству панцеров. В сочетании с большим количеством самоходной артиллерии на танковых шасси это обеспечивало местной армии просто огромную пробивную мощь и потрясающую маневренность. Скорее всего, нам самим предстояло убедиться в этом в самое ближайшее время.

Впрочем, помимо военного дела, был еще один аспект, которым мы не могли не поинтересоваться. Но это знание принесло нам одни сплошные разочарования. Я имею в виду информацию о том, каким наш Фатерлянд стал в этом будущем к 2018 году. Ведь даже если я русский немец, но я все равно немец — судьба Германии меня волнует не меньше, чем судьба России, а то, что мы узнали, повергло нас с гауптманом в состояние глубочайшего пессимизма. Германия, которая внешне выглядела процветающей страной с богатым населением, на самом деле была унижена и растоптана хуже, чем после так называемых Версальских соглашений.

Приезжие из арабских и африканских стран насилуют немецких женщин прямо на улицах, и если не насилуют, то распускают руки и не дают прохода, а немецкие мужчины не в состоянии защитить своих матерей, сестер, жен и возлюбленных. Кроме того, Германии запрещено иметь какие-то собственные государственные интересы, за исключением интересов поработивших ее американских плутократов. Германия тратит огромные деньги, чтобы кормить неповоротливый аппарат надгосударственной общеевропейской бюрократии, и в ответ на это получает визгливые истерические указания, с кем ей стоит иметь экономические связи, а с кем нет. И самое главное заключается в том, кто это визжит — битые нами Польши, Норвегии, Франции, Бельгии и Голландии. И в то же время рейхсканцлером Германии работает жирная мерзкая баба, при одном взгляде на которую приходит мысль, что таким место не в политике, а на кухне, среди горшков и сковородок… Неудивительно, что в Фателянде все так плохо, как не было даже во время Веймарской республики.

Да, кстати, ни один из наших солдат не имел права заходить в ту комнату, в которой находилась техника, необходимая для доступа к этому интернету — поэтому все, что мы узнали, должно было остаться среди нас. Если такая информация разойдется по солдатам, то их боевой дух сильно упадет. Ибо зачем нам сражаться, если победа врага все равно предопределена, а магистральный путь истории ведет наш поезд в тупик, из которого, кажется, нет выхода.

Если вы думаете, что это самая ужасная ситуация, то вы ошибаетесь. Когда наши изыскания в мутных водах этого так называемого интернета были в разгаре, и гауптман Зоммер хотел взять с собой все, и даже больше, чем все — вдруг совсем рядом с домом, гулко прогрохотала длинная пулеметная очередь, а через некоторое время за ней еще одна, уже покороче. Стреляли явно из нашего МГ, да и других пулеметов поблизости быть было не должно. Гауптман Зоммер с руганью выскочил во двор, где выяснил, что рядовой Ганс Мелцер, пулеметчик с нашего бронетранспортера (который мы поставили возле мостика чрез небольшой ручей), обстрелял русскую полицейскую машину, ехавшую к дому господина Тимофейцева. Говорит, что у него не выдержали нервы. Ничего, в штрафной роте ему нервы-то подлечат.

Много раз я убеждался, что русский язык по части ругани значительно превосходит немецкий. Вот и сейчас командир нашей роты, даже в состоянии сильнейшего эмоционального стресса, не смог выдавить из себя ничего, кроме дюжины свиноголовых собак и десятка набитых дерьмом голов. Бедновато, однако, на фоне того, что должно было начаться в ближайшее время — ибо машина, у которой оказалось разбито лобовое стекло, бодро развернулась почти на одном месте и шустро, будто водителя подгоняли черти, умчалась обратно, в сторону Красновичей. Это происшествие подсказало нам, что наше присутствие обнаружено местными властями, представителя которых мы обстреляли, и теперь следует ждать принятия ответных мер.

Но, видимо, сегодня голова дерьмом была набита не у одного нашего Ганса. Не успели мы как следует отругать его, приказать удвоить бдительность и не поддаваться на провокации, пока мы собираем тут манатки на выход, как из черного облака показалась колонна грузовиков с эмблемами нашей дивизии. Чуть позже выяснилось, что мой заместитель, ефрейтор Кляйн, услышав стрельбу, сообщил о ней по телефону лейтенанту Рикерту, которого как раз в этот момент допрашивал по поводу межвременной дыры генерал Модель, только что вместе со своим штабом добравшийся до Красновичей. Полк моторизованной пехоты — это как раз его вклад в общую неразбериху.

Тогда же и там же.

Максим Алексеевич Тимофейцев, либеральный журналист и модный блогер.

Едва немцы встревоженными котами выскочили за порог, я тут же схватился за клавиатуру. Пришло время бросить в их суп небольшого, но очень вонючего дохлого кота. Раз уж они считают меня не добровольным сотрудником, которого требуется уважать, а военнопленным, о которого можно вытирать ноги, то пусть знают, с кем связались! Я им сейчас устрою диверсию мирового масштаба. Быстро, пока ни тот, ни другой не успели вернуться, я включил Аську и отправил по разным адресам несколько сообщений.

Одно — в редакцию НТВ (где у меня есть определенные завязки) о том, что здесь, в Красновичах, есть совершенно убойный сюжет. Я им уже подкидывал работенку, так что меня там должны хорошо помнить. Если НТВ пришлет сюда съемочную группу, то я нагажу сразу и немцам, и ботоксному карлику, чтобы у него не было простора для маневра. А то у него еще хватит ума сговориться с фашистами за нашей спиной — ведь диктатор всегда помогает диктатору. Сообщение о том, что здесь творится, должно как можно громче прогреметь в независимой прессе и как можно шире разойтись по интернету.

Другое послание я отправил своей девушке Марине. Ну как своей — встречаемся иногда, ведь ничто человеческое мне не чуждо, как и ей тоже. Короче, связь у нас чисто сексуально-эмоциональная, поскольку я тусуюсь на одной стороне Луны среди заядлых оппозиционеров, а она на другой, то есть среди верных запутинцев. Я уже давно уговаривал ее бросить эту дурь, но она хранит идеологическую верность господину Пу, и в постели ласково называет меня своим маленьким несогласным. Еще у нее есть одно замечательное свойство — она всегда до конца выслушивает все мои, как она говорит, бредни. Правда, потом, выслушав мои дифирамбы Великой Америке и продвигаемым ею либерализму и демократии, она в пух и прах разносит все мои умственные построения несколькими, как ей кажется, неоспоримыми аргументами.

Мой отъезд в творческий отпуск она приняла спокойно. Я и не рассчитывал, что к своему возвращению застану Маринкину постель пустой, но она пока хранила верность именно мне. Один раз за все это время встретились в Москве, и два раза она приезжала на поезде ко мне в деревню на несколько дней — побродить по весеннему лесу, послушать чирикающих птичек и позаниматься со мной сексом на настоящей русской печи. Она у меня отвязная и совершенно бесстыжая. Но в данном случае она была ценна для меня мне не своими сексуально-эмоциональными свойствами, а связями в патриотическо-запутинской тусовке, и еще своим папой — армейским генералом, который мог бы хорошенько колыхнуть местное армейское болото. Пусть повоюют немного, а то эти бездельники только зря жрут свои усиленные пайки и изнашивают фильдеперсовую форму от Юдашкина.

Еще несколько посланий я отправил своим друзьям и знакомым, чтобы они как можно шире разнесли их среди широких кругов общественности по обе стороны фронта. Пусть даже кто-то будет за немцев, как я в начале. Плевать! Самое главное — успеть поднять как можно больше шума. Пусть все знают, что злобный враг уже стоит у ворот, а то эти немцы по-хозяйски расположились у меня дома, хлебают мой кофе, жрут мою колбасу и нагло курят мои сигареты. А я за своевременное предупреждение кого надо, глядишь, еще и орден заработаю, за заслуги перед Отечеством. Для этого надо будет только суметь своевременно слинять от этих поганых фашистов, и при этом не попасться совкам из того мира. Они моментально поставят меня к стенке как классово чуждый элемент.

20 апреля 2018 года 09:35. Брянская область, Унечский район, поселок Красновичи.

Антон Васильевич Агапов, майор полиции и старший участковый Красновичского сельского поселения.

Утром, не успел я прийти на службу, а у администрации меня уже ждал опирающийся на свою палку дед Михалыч… Этого персонажа с подведомственного мне хутора Кучма, старого как Мафусаил, известного борца за справедливость и порядок, знала вся округа. Не было такой дыры в районе, в которую ушлый дедок не сунул бы свой нос в поисках неустройств и беспорядка, доставляя немало хлопот как разным незаконопослушным гражданам, так и служителям порядка вроде меня. По большей части он только мешал нашей работе (а дилетанты всегда мешали и будут мешать профессионалам), но, честно сказать, будет очень жалко, когда этот беспокойный и неуемный, почти девяностолетний одинокий старик отойдет наконец от нас в мир иной.

Обычно это шебутной дед не боялся никого и ничего, но сегодня он был явно напуган.

— Слышь, товарищ майор, ЧэПэ у нас, понимаешь… — угрюмо сказал он мне, против обыкновения даже не поздоровавшись, — опять на нас немцы напали.

— Какие такие немцы, Мыхалыч, и на кого они напали? — не понял я сути вопроса. — Быть может, ты с немецкими туристами чего не поделил?

— Какие туристы, товарищ майор, окститесь, — обиделся старик, — обыкновенные немцы напали, которые фашисты. Я тогда пацаном был, а этих тварей хорошо запомнил. И запашок их специфический, и речь гортанную, будто гуси за речкой гогочут. Осемь годков тогда мне было, но страху натерпелся на всю жизнь. А ты говоришь, туристы…

Сказав это, он вдруг замолчал и испытующе посмотрел в мою сторону.

— Да ты, товарищ майор, поди, еще ничего и не знаешь? — произнес он после не очень продолжительной паузы. — Скажи, ты какой дорогой сегодня на службу ехал?

— Какой, какой, — раздраженно ответил я, — обыкновенной, как каждый день. Но всяко не мимо вашей несчастной Кучмы!

— Вот в этом все и дело, — Михалыч ткнул в небо сухим прокуренным пальцем, — ехал бы мимо нас, так знал бы, что нас посетило невиданное явление природы, похожее на упавшее на землю большое черное облако. Вот оттуда эти фрицы и вылезли.

Я с сожалением посмотрел на старика. Я-то думал, что его на почве его склочности хватит Кондратий, а к нему тихо, бесплатной квартиранткой, подселилась веселая тетка Шиза. Натерпелся страха на всю жизнь, и теперь ему вместо зеленых чертей повсюду будут мерещиться немецко-фашистские захватчики.

— Не веришь, — вздохнул дед, — ладно, официально тебе заявляю, могу даже в письменном виде, о том, что во дворе у моего соседа, московского туриста, седни ночью видел несколько человек, одетых в немецкую военную форму, и с оружием, которые между собой гуторили по-немецки. Еще я видел два бронетранспортера — один возле черного облака, а один возле дома того дачника. Если моя информация не подтвердится, черт с ним, можешь привлекать меня за ложный донос, клевету и все прочее, что положено в таких случаях. Я старый, мне уже все равно. Но людей-то жалко. Фашисты опять пришли, а они ничего не знают…

И тут я понял, что отвяжусь от назойливого старика только в том случае, если поеду с ним в эту Кучму, посмотреть на его «фашистов». Скорее всего, это реконструкторы с муляжами винтовок, хотя в любом случае, если эти люди находятся на моей территории, я должен знать, кто они такие и чем дышат.

— Ладно, Константин Михалыч, — сказал я, — заявление писать не надо. Потом напишешь, если что, а сейчас садись в машину, и поедем, посмотрим на твоих немцев.