Великая мечта

– Три жилы! – хитро щурясь, повторил седой. – Я всю жизнь был инженером. Корабли строил. Точнее, проектировал. Чертежи чертил. Одной зарплаты, в тридцать пять лет, имел триста рублей. Попутно написал кандидатскую. Вечерами – репетитором. Натаскивал абитуриентов по физике и математике. Летом отпуск – я на шабашку. Соберем бригаду из своих инженеров, кто покрепче, едем в какой-нибудь колхоз-миллионер, коровники чинить. До тыщи рублей привозил, где-то так... Потом – беру еще две недели за свой счет, хватаю жену – и в Сочи. А то в Крым. Или на Карпаты. В Прибалтику – в Ригу, орган послушать в Домском соборе. А то в Москву. Я одного только Высоцкого четыре раза видел, два раза в театре, два раза на концертах. Осенью – к матери в деревню. Картошку копать. Картошка – своя, овощи свои, яйца, курица – все свое. Самогонка тоже своя. В магазин ходил только за хлебом. Зато одних журналов выписывал пятнадцать. «Вокруг света» с приложением «Искатель», «Смену» с приложением «Подвиг», «Огонек» с приложением «Библиотека мировой литературы»... Хорошо было. А все потому, что знал про себя: я – двужильный. За двоих работаю. Живу правильно, разносторонне. И мечтал третью жилу иметь, чтоб еще лучше все наладить и устроить для детей, для жены, для матери с отцом... Все искал эту третью жилу. Уставал, вкалывал – и искал. Хотелось еще больше сделать, придумать, увидеть. Барахло не копил, зато всю страну объездил, сына и дочь музыке выучил, рисованию, английскому языку... Выросли – купил им по кооперативу, по машине...

– А потом? Старик тяжело вздохнул.

– Потом жена заболела. Рак. Все деньги на лечение ушли. Потом – умерла жена... А я на пенсию...

– А третья жила?

– Так и не отыскал. Вот – инфаркт перенес. Язва еще. Прободная... Варикоз, артрит, давление. Камень в почках. Зрение – минус пять. Зубы десять лет как вставные. Не нашел я третьей жилы, сынок. Но знаю точно – она есть. Сейчас вот сижу дома, а дети мне лекарства таскают сумками. Это, говорят, тебе, папа. Вчера взял я одну такую сумку, отнес в аптеку. Посчитайте, говорю, девочки, на какую здесь сумму медикаменты. Мне сказали – я чуть второй инфаркт не получил. Выходило, что я своих собственных детей все это время натурально грабил. В общем, снял я с книжки последние деньги, купил билет – и сюда, в Москву. Переночевал у старого друга – и в министерство. Помогите, говорю, хоть чем-нибудь, дайте скидку на лекарства, или в больницу положите, я ветеран труда, лауреат Ленинской премии... Не персонально, правда, а в составе коллектива конструкторов, но все равно – лауреат! У меня одних почетных грамот одиннадцать штук, где-то так... Нет, говорят, фондов. Денег, то есть... Я говорю – что же мне делать? А мне знаешь, что ответили? «В войну было хуже!»

Неожиданно я понял, что потерял интерес к своему случайному знакомому. За мной есть такой недостаток: в середине беседы вдруг наскучит человек – и все, едва не зеваешь, смотришь в сторону, ищешь повода свернуть диалог. Я сунул старику руку и деловым тоном произнес:

– Удачи вам и счастливо. Старик добыл из кармана штанов влажные деньги.

– Хватит?

– Не надо. Зачем мне ваши деньги? У меня свои есть.

– У меня тоже есть. Возьмите. Я протестующе махнул рукой и нажал на газ, чтобы поторопить пассажира хриплым рычанием двигателя. Без лишних слов симпатичный старец исчез – неожиданно энергичной походкой, неожиданно ловко перебросив из руки в руку портфель, неожиданно прямо развернув костлявые плечи.

Иди, иди, наивный счастливый старик. Доберешься до друга, разопьешь с ним полштоф и ляжешь спать. Интересно было бы посмотреть, как выпивают на пару два семидесятилетних патриарха. Два товарища, чьей дружбе – полвека. Когда-нибудь и мы с Юрой станем такими вот ветхими исполинами, будем раз в год гостить друг у друга... То я к нему – в Ниццу, то он ко мне – в Майами... Но все-таки, как выпивают старики? Быстро пьянеют или медленно?

– Доживешь – узнаешь, – сказал я себе и выбрался из машины. Прошелся, перешагивая дымящиеся лужи. Впервые поймал себя на пораженческой мысли: не факт, что доживу до семидесяти. Седой – дожил, потому что спокоен и рассудителен. Флегматик. А я – холерик. Взрываюсь, возбуждаюсь, бестолково суечусь. Изнашиваю себя. Нет, не доживу. Вряд ли. Ты, старик, дожил, а вот насчет себя я не уверен.

Иди себе, добрый седой человек. Никто тебе не поможет. Ни министры, ни замминистры. На дворе капитализм, все считается на деньги. Тебя, старик, содержать невыгодно. Ты свое отработал, нарезал свои витки на государственный болт – теперь иди с миром, держи в карман пенсию из расчета пятьдесят граммов сливочного масла в день. И жди, когда твои медали понесут впереди тебя. Бегай по кабинетам. Проси лекарства от родного государства. Тебе правильно сказали – в войну было хуже. Привыкай, отец.

Или ты до сих пор думаешь, что мы живем в мирное время?

Заскучав и даже слегка озябнув – ветер задувал под разорванный ворот рубахи, – я снова влез в салон.

Странно – еще год назад я обожал пешую ходьбу, а сейчас предпочитаю размышлять в положении сидя. Двигаются только пальцы. Постукивают по рулевому колесу.

Могу еще выйти, присесть на капот. В любом случае, от машины не отделяюсь. Важно, чтобы общество воспринимало нас как единое целое. Вот, оказывается, как важны для большинства из живущих так называемые признаки успеха. Точнее, видимые признаки успеха.

Сверстники смотрят с уважением. Девочки – с интересом. Старшее поколение – с горьким раздражением. Сравнительно простой механизм, железный ящик, едва не полностью собираемый и разбираемый мною с закрытыми глазами, вдруг, подобно сверхновой ракете, выбросил своего обладателя на орбиту нового миропонимания.

Хорошо вот так сидеть, в окружении рычагов и интимно подсвеченных приборов, на исходе длинного летнего дня, в городе Третьем Риме, и размышлять.

Мимо по тротуару прошел человек, похожий на переодетого мента, и я слегка напрягся, но запахи июньского вечера и вид солнца, погружающегося в фиолетовые закатные облака, быстро успокоили.

Домой спешить не стоит. В крошечной, плотно заставленной наглухо закрытыми шкафами однокомнатной квартире с включающимся через раз черно-белым телевизором, меня ждет не только подруга, но и трехмесячный щенок колли. А я страдаю врожденной аллергией на шерсть животных. Сосуществовать в одном помещении с собакой для меня почти пытка. Щекочет в носу, отекает лицо, глаза слезятся. Мучает одышка. Зато я наслаждаюсь, когда вижу, как абсолютно счастливая жена целые вечера напролет возится с крошечным жизнерадостным зверем, целует его в мокрый нос и всерьез переживает за то, чтобы его уши росли правильно: загибались вперед ровно на одну треть.

Когда жена счастлива – я тоже счастлив, а аллергия – дело десятое. Можно и потерпеть.

Если завтра я умру – вылечу на высокой скорости на встречную полосу, или получу в уличной драке камнем по голове – и если спросится с меня, при входе в загробный мир: ради чего ты жил и чего желал? – то я отвечу, что желал, чтобы были счастливы те, кого я люблю. И больше ничего не желал. Зато этого желал – ежесекундно, со всею силою души.

Жаль только – не очень получается добиться желаемого.

Мне двадцать один год, я живу в столице трехсотмиллионного государства, арендую отдельное жилье, имею юную красивую супругу и надежный автомобиль, простой и дешевый в эксплуатации. Плохо, правда, что желудок сводит от голода и болит разбитая скула, но это детали. Беспокоит другое. Прочно сидящая внутри, почти не беспокоящая, но и никогда не исчезающая смутная тревога, в груди оформленная как неприятное жжение, в голове же – как вопрос. Да, конечно, живешь, имеешь. Но чем, все-таки, мил человек, ты занимаешься?

Черт знает чем.

Едва взглянув на меня с порога, жена испуганно вскрикнула.

– В спортзале был, – небрежно объяснил я. – Пропустил пару ударов.

– Не ходил бы ты уже в этот свой спортзал.

– Нельзя. Надо быть в форме.

– У тебя все в порядке?

– Вполне.

– Ужинать будешь?

– Позже.

– Ты что, целый день был в спортзале?

– Нет, конечно.

– А еще где?

– Что значит «где»? Я работал. С Юрой.


– Деньги принес?

– Деньги будут завтра.

– Надо срочно погасить долг по квартплате.

– Понял.

– И за телефон.

– Заплатим.

– Кстати, скоро осень. Мне нужны новые сапоги.

– Купим.

– И еще. В доме нечего есть.

– Добудем.

– А вообще, я устала. Тебя все время нет. Денег все время нет. Когда это прекратится?

– Информации, денег, любви и патронов никогда не бывает много. Кто-нибудь звонил?

– Илья.

Да, подумал я. Вот что мне сейчас нужно. Вот что мне требуется, на исходе глупо и бесполезно прожитого дня. Поговорить с другом детства. Не с флибустьером Юрой, способным в любую секунду жестоко высмеять, а со спокойным и рассудительным Ильей. Я очень не люблю впустую тратить свое время, и когда это происходит, хорошее средство погасить зреющую внутри досаду – поговорить с человеком, который мне симпатичен, но при этом имеет другой темперамент и другие взгляды на жизнь. Способ не единственный, но самый лучший. Все наилучшие способы обретения душевного равновесия связаны с общением. Старый друг Илья – мы с ним росли в одном дворе – прекрасно подходит для этого. Я мегаломан, романтик, молчун, идеалист и холерик – он циник, практик и экстраверт. Я скрытный и авантюрный – он осторожный.

Не обязательно беседовать о высоких материях. Достаточно произнести два десятка ни к чему не обязывающих фраз, обсудить футбол, погоду и цены. Главное – обмен энергиями. Живущему на адреналиновых качелях, мне важно не забывать, что есть и другие варианты строительства своей судьбы. Менее драматические.

Долго накручивал телефонный диск. Родной город – в шестидесяти километрах, но, судя по электрическим хрипам, завываниям, щелчкам и шорохам – находится не ближе, чем в соседней галактике.

Впрочем, так оно и есть.

Илья обрадовался.

– Как в твоей Москве?

Это обычное его начало. Он всегда подшучивал надо мной – беглецом, покинувшим родной город ради огромного бестолкового мегаполиса. В отличие от меня, с детства мучимого тяжкими и особо тяжкими амбициями, Илья был осторожным и скромным человеком. Очень прагматичным. На журавлей в небе не смотрел. Зато свою синицу в руке держал крепко. После школы я отправился покорять столицу – он выучился на инженера и пошел работать на завод. Там мало платили, зато давали жилье. Пока я метался по редакциям в попытках заработать денег – Илья обратился в обладателя собственной комнаты.

Характером его Бог не обидел. Он всегда точно знал чего хочет. Он хотел дом, семью и детей. С его женитьбой вышла романтическая, даже гусарская история. Влюбился в однокурсницу. В технических институтах девушки всегда в сильном дефиците, однако Илья ухитрился отодвинуть в сторону не менее полутора десятков конкурентов и почти торжествовал победу, как вдруг девушка объявила о разрыве отношений. Едва не год Илья горевал и ненавидел всех женщин на свете. К счастью, возлюбленная вернулась. На мой взгляд – правильно сделала. Далее Илья действовал очень решительно: немедленно увез подругу из сытого комфортабельного Третьего Рима к себе. Очень редкий в наши времена поступок, требующий большой отваги. Так постепенно я стал ловить себя на мысли, что не только люблю своего товарища по подростковым игрищам, футбольно-портвейного корефана, но и горжусь дружбой с ним. Он сражался за свою мечту – и победил. Отвоевал у мира.

– Нормально, – ответил я.

– Чем занимаешься?

– Борюсь за денежные знаки.

– Успешно?

– Ясный перец. Стою, как свая. Процветаю со страшной силой.

– Тогда возьми меня к себе. Бороться за денежные знаки. Наверняка тебе нужен толковый инженер.

– Лучше ты меня возьми к себе. На завод. Наверняка там нужны хорошие журналисты.

Посмеялись.

– Нужен совет, – сказал Илья. – Хочу поставить себе железную дверь в квартиру.

– У тебя, вроде, комната.

– Сосед скоро съезжает. Вся хата отходит мне.

– Поздравляю.

– Пока рано. Года два подождать еще придется.

Я давно уже не загадывал больше, чем на сутки вперед, и рассмеялся.

– Дверь тебе не нужна. Профессионал откроет любую дверь палочкой от мороженого. Поставишь бронированную дверь – люди станут думать, что тебе есть что прятать за этой дверью. И однажды твою хату обязательно выставят. Брать у тебя, насколько я знаю, нечего...

– У меня есть цветной телевизор, – с обидой сказал Илья.