Увертюра

Кое-какие минимальные действия предпринять все же стоит. Попросить Киреева, пусть съездит к этому спорткомплексу, выяснит, что там с камерами наблюдения. Уточнить, где стояла Миррина машина, может, найдется камера, где машину видно. Ставить машину в розыск, наверное, пока рано. А вот с мужем профессоршиным поговорить — это да, это нужно.

Но что бы там ни было с Миррой и Миленой — будем надеяться, что тревога была ложной — а вот мальчика с диковинным (что бы это ни значило) именем, автора увертюры «Черный свет», надо найти непременно.





* * *


Тьма клубилась вокруг, как чернильное облако, выпущенное осьминогом — Мирра видела, когда они с Женькой отдыхали на Кипре, устроили себе что-то вроде второго медового месяца. Кажется, Чарли она «привезла» именно оттуда. А Милка тогда была совсем мелкая, ее оставили с бабушкой.

Господи, Милка! Где она? И, если на то пошло, где сама Мирра?

Воспоминания возвращались лоскутьями, и не понять было, что вспоминается: вправду бывшее или бредовый морок. Залитая солнцем площадь, рваная тень старой, начавшей уже желтеть липы, белые бетонные ступени…

Мирра вдруг отчетливо вспомнила, как села за руль, мысленно выругавшись: рядом очень неудобно припарковался грязно-белый фургон, она сосредоточилась, соображая, как его объезжать…

Потом… кажется, у нее закружилась голова…

Желудок вдруг сжался, выбросив из себя едкую отвратительную жижу.

Жижа была кислой и почему-то немного сладкой.

Но легче не стало. Почему такая муть в голове?

Тихо, тихо, без паники, от паники никогда никакого толку. Наверное, она отравилась. Съела что-то не то, обычное дело. И ее увезли в больницу. Но почему так темно? В больнице даже глубокой ночью горит хоть какой-нибудь свет.

Клубящийся вокруг мрак казался живым — он двигался и даже как будто дышал… И ничего больше — только мрак… Что, если… что, если она ослепла?

От ужаса Мирра зажмурилась — очень глупо: разве так проверишь? Но… если закрыть глаза, темнота выглядела совсем иначе: гуще и словно бы чернее. И по этому черному пробегали желто-оранжевые пятна, стрелы, полосы, звезды… Вроде бы они называются фосфены… С открытыми глазами никаких фосфенов не было. Значит, не слепота — просто вокруг темно.

Вокруг — это где?

Надо потереть виски, сильно-сильно, и затылок тоже, тогда голова будет работать лучше. Но это совершенно невозможно: руки за спиной и вытащить их не получается — почему? Как это может быть? Что мешает? Связаны они, что ли?

Значит, это не больница.

Ее что — похитили?! И будут требовать выкуп?!

Какая дичь! Они с Женькой, конечно, вполне обеспеченные люди, но вовсе не настолько. И времена не те. Это лет пятнадцать назад еще бывало и не только ради выкупа. Тогда девушек чуть не в центре города похищали, продавали в бордели — Мирре всегда казалось, что журналисты, рассказывающие о торговле живым товаром, сильно преувеличивают. Зачем рисковать, хватая девчонок на улице, когда большинство этих дурочек достаточно поманить карьерой модели — и они сами послушно пойдут в ловушку. Но, получается, такое все-таки бывает?

Спокойно, Мирра, соберись. Какая еще торговля живым товаром? Тебе не двадцать лет! Тебе почти сорок! Да, ты выглядишь не старше тридцати, но вокруг тысячи тех, кто куда моложе и свежее!

Плечо, на котором она лежала, ныло. Руки, заведенные назад, затекли.

Господи, руки!

Всю жизнь это было самым страшным страхом — повредить руки. Школьный физрук, когда она, даже не подумав закрыться, получила мячом в голову — сильно, до сотрясения — сперва ругался, потом уговаривал, а после смирился, перестал ставить в волейбольную команду. Ни гимнастики, ни прыжков в высоту, ни даже начал самообороны, втиснутых в программу все тем же Борис Борисычем, Мирра почему-то не боялась. Но подставить пальцы под пушечное ядро мяча было выше ее сил.

Нет, Мирра никогда не мечтала о том, как станет всемирно известной пианисткой. Ну… почти не мечтала. Но главное было не в этом, главным была возможность касаться клавиш. Хотя бы воображаемых! Потому что дело было не в музыке. То есть в музыке, конечно, тоже, но не только. Движение пальцев сдвигало что-то внутри головы, делало непонятное — ясным, загадочное — очевидным. После нескольких сыгранных — хоть на краю стола! — пассажей решение самой заковыристой математической задачки возникало в голове словно само собой. И химические формулы, и исторические даты — которые зубрила, зубрила, а вспомнить никак не удается! — после нескольких аккордов легко всплывали в памяти.

Сейчас этот способ собраться с мыслями был недоступен. И — господи, только не это! — что, если стянутые за спиной кисти пострадают от неудобной позы? От недостатка кровообращения?

Мирра пошевелила пальцами. Получилось. Стянуты были только запястья. И даже не особенно туго. Но если они долго останутся в таком положении — страшно подумать.

Мизинцем правой руки она дотянулась до левого запястья. Под подушечкой было что-то гладкое. Не веревка. Скотч. Выгнув кисть как можно сильнее, она попыталась подцепить его край ногтем — бесполезно. Что же делать? Господи, что же делать?

После нескольких попыток она смогла принять сидячее положение. Плечо упиралось во что-то твердое, неровное. Прикрыв глаза, чтобы клубящаяся вокруг тьма не отвлекала, она сосредоточилась на ощущениях в кончиках пальцев.

Стена была кирпичной и, должно быть, старой. Раствор кое-где выкрошился, оставив неглубокие канавки и выпуклые, с неровными краями гладкие прямоугольники.

Прижавшись посильнее, она провела по кирпичным неровностям сомкнутыми запястьями. Подушечки обожгло болью. Что-то металлически звякнуло. Выгнув запястья как можно сильнее и закусив губу, она проехала по кирпичам еще раз. И еще. Содранная кожа горела. Ну давай, еще раз!

После нескольких попыток Мирра поняла: гладкий скотч больше скользил по кирпичам, нежели царапался ими. Вряд ли таким способом получится сколько-нибудь серьезно его повредить.

Отдышавшись, она снова легла набок. Подтянула к груди ноги — похоже, лодыжки были стянуты таким же скотчем — выгнула поясницу, потянулась связанными руками… Скоро сорок лет стукнет, говорите? А вот фигушки вам! Ни лишних кило, ни хрустящих суставов! За спиной опять что-то звякнуло, что-то ударило по копчику, как будто по спине скатился небольшой обломок кирпича…

Мгновнная — несильная! — боль в плечах — и обмотанные скотчем руки оказались спереди!

Правую как будто тянуло что-то назад, но Мирра упрямо подтащила обе руки к лицу, вцепилась зубами в мерзкий пластик… Косточки под большими пальцами больно уперлись в нос… Ничего, ничего, еще немного…

Спереди лента вскоре лопнула. Чтобы освободить руки окончательно, пришлось несколько раз провернуть сомкнутые кисти — это было почти радостно, одно из упражнений, которые приходилось делать, когда нужно было разогреть руки. Ободранные о стену тыльные стороны саднили, но боль перестала пугать. Это просто кожа. Мышцы и связки в порядке.


Размяв пальцы и кисти, Мирра «проиграла» прямо на стене несколько шопеновских пассажей.

В голове ощутимо прояснилось.

Отодрать скотч с лодыжек оказалось проще.

Держась за холодные кирпичи, Мирра попыталась встать, зацепилась за что-то ногой — и упала прямо на это «что-то». Жесткое, гораздо жестче кирпичей, похожее на перепутанный железный трос. Пальцы сообщили: нет, не трос — цепь. Вот что показалось прокатившимся по спине обломком кирпича. Довольно длинная — будь она покороче, не удалось бы протащить руки вперед. Один конец вделан в стену — Мирра подергала массивное, в палец толщиной, кольцо. Медленно, стараясь отогнать сжимающий горло страх, провела ладонью вдоль цепи… Пальцы уперлись во что-то жесткое, похожее на край ботинка.

Только этот «ботинок» был там, где никакого ботинка быть не могло.

И не ботинок это был вовсе.

Талию Мирры обхватывал широкий и толстый ремень, на ощупь кожаный. Пряжки не было. Оба конца завершались металлическими полукольцами. Рядом пальцы нащупали холодный — тоже железный — прямоугольник. Замок! Его дужка схватывала и два замыкающих ремень полукольца, и последнее звено цепи. Замок был не слишком большой, но…

Но. Ясно, что Мирре сломать его не под силу. Это тебе не скотч разгрызть. И вскрыть его она не сможет. Она же не взломщик! Она не умеет! А даже если бы и умела — что использовать в качестве отмычки? Тот, кто ее здесь запер, даже часы с нее снял! Даже — она потянулась к голове — заколки из волос вытащил!

Стена. Цепь. Замок. Ремень.

Вцепившись обеими руками, она попыталась втащить его повыше, жесткий край больно уперся в ребра. Нагнула голову, потянулась вниз… Нет. И вверх не втащить, и вниз не дотянуться. А то она и ремень бы перегрызла! Толстый, жесткий, кожаный… отвратительный… Но она справилась бы!

Во рту, как будто она уже начала грызть ремень, стоял мерзкий, едко-кислый вкус. И немного почему-то сладкий. Гадость какая! Погоди, сладкий?

Они с Миленой провожали Чарли на тренировку. Потом отправились в соседний торговый центр «кутить» — есть вредное мороженое и пить еще более вредную газировку. Милка принялась рисовать фантазию на тему спящей на подоконнике кошки… потом…

Потом… что же было потом? Девушка-туристка спросила дорогу… нет, не дорогу… у нее была карта Питера, и она попросила помочь… обычное дело. Русоволосая, в джинсах и футболке, из тех, кого запомнить невозможно, и из-за этого кажется, что ты человека где-то уже видел. Типовая внешность.

Ах, нет, не карта! Но девушка точно просила помочь. Кажется, она подвернула ногу…

Дальше в голове клубился туман. Кажется, Мирра села за руль — да, точно, она же вспомнила мешавшую выехать «газель»! Но, значит, Милена должна была сидеть рядом?

— Милена, — позвала Мирра почему-то шепотом. Вряд ли похититель — или похитители? — мог ее слышать, но говорить громче было страшно. — Милена! — повторила она, леденея от подступающей к горлу паники. Что, если дочь не отзовется?

И — еще страшнее — что, если отзовется?!





* * *


Профессор Васильев, встретив Арину на крыльце, махнул, сморщившись, равнодушным охранникам, сопроводил ее в приемную комиссию, коротко о чем-то переговорил с невзрачной женщиной в сером костюме и стоял над душой все время, пока Арина перебирала личные дела отсеянных абитуриентов.

На одно из «диковинных» имен он покачал головой:

— Этого я помню. Леопольд Штейн. Затюканный такой юноша. Папа у него ресторатор, очень скандалил, когда мальчику отказали в приеме.

— Почему вы думаете, что это не он?

— Я помню, что он исполнял на прослушивании, — равнодушно сообщил Васильев, подошел к пианино в углу (Арина подумала: сколько же здесь инструментов, в каждой комнате, что ли?) и проиграл мягкую, почти слащавую мелодию. — Ноктюрн. Ничего собственного, сплошные цитаты из немецких романтиков. Не то чтобы плагиат, но очень близко. Причем даже со словами.

— Понятно, — кивнула Арина.

Перебрав все личные дела, она отобрала троих — по принципу нестандартности имени. Стефан Подолянский, Юлий Минкин и Харитон Седых. Переписала и на всякий случай сфотографировала данные, поблагодарила серую женщину и кивнула Васильеву — пойдемте, мол.

За дверью кабинета стоял высокий, чуть седоватый брюнет, за руку которого держался мальчик лет семи-восьми.

— Женя! — бросился к ним профессор Васильев и, обернувшись к Арине, пояснил. — Это Женя, Евгений Васильевич Строганов.

— Я догадалась, — Арина кивнула на мальчика. — С Чарли мы уже виделись. А вы муж Мирры.

— Именно, — подтвердил брюнет. — Антон Палыч, чего ты панику развел? Можно подумать, в первый раз. Ты что, Мирку не знаешь? Она, если ее что-то увлечет, про все на свете может забыть. Может, встретила кого-то, к вам же вечно то итальянцы, то французы, то австрийцы приезжают. Даже если ты не в курсе, ты же не можешь обо всех делегациях знать. Особенно, если это не делегация, а так, самостоятельное путешествие. Может, Мирра столкнулась с кем-то, ее позвали… ну не знаю, в какой-нибудь пансионат, поэтому телефоны недоступны, мало ли у нас в области таких мест. Тем более, машины тоже нет, значит, она своим ходом оттуда уехала. Может, у тех, кого она встретила, машина сломалась, Мирка, конечно, рада помочь коллегам, повезла их куда-то…

— И Милену с собой потащила? У девочки занятия в школе…

— Чтобы школу прогулять, Милка на что угодно согласится. Объявятся они к вечеру, ну максимум завтра, никуда не денутся, Чего сразу про ужасы всякие выдумывать?

Интересно, подумала Арина, он и впрямь уверен, что подобное исчезновение жены (да еще с дочерью) — в порядке вещей? Или исповедует популярную доктрину: надо делать вид, что все в порядке, тогда оно и будет в порядке, а если думать в плохом направлении, как раз плохое и накликаешь?

— Чарли, — она присела перед на корточки перед мальчиком. — Тебе когда-нибудь уже приходилось одному домой добираться, потому что мама на что-то отвлеклась?

Тот мотнул было головой — нет, но тут же набычился, вздохнул глубоко-глубоко, прикусил губу и едва заметно кивнул. Ясно, подумала Арина, тебе, малыш, очень не хочется признаваться, что мама может про тебя забыть. То ли самому от этого тошно, то ли кто-то в твоем окружении уже обвинял Мирру в легкомысленном отношении к родительским обязанностям, и теперь ты ее защищаешь. Потому что мама — это все равно мама, и, быть может, легкомысленная (точнее, увлеченная своим делом) мама — лучше, чем нудная клуша, у которой все заботы о том, чтобы чадо поело и переменило носки.

— Часто такое бывает?