Убийство под аккомпанемент

– Вы любите музыку, мисс Уэйн? – спросил Карлос и всем телом подался к ней. – В полночь, когда в воздухе витает аромат магнолии… О, чудесные ночи музыки. Конечно, вам покажется странным, что я… – пожав плечами, он понизил голос, – играю в танцевальном оркестре. В таком чудовищном костюме! Здесь, в Лондоне! Ужасно, верно?

– Не понимаю, что тут ужасного.

– Полагаю, – вздохнул мистер Ривера, – я, что у вас называется, сноб. Бывают времена, когда мне это кажется почти невыносимым. Но мне нельзя так говорить. – Он глянул на мистера Морено, с головой погрузившегося в беседу с их хозяином. – Золотое сердце, – шепнул он. – Джентльмен от природы. Мне не стоит жаловаться. Какими серьезными мы вдруг заделались, – добавил он игриво. – Не прошло и двух минут с нашей встречи, а я уже вам доверился. Вы simpatico[14], мисс Уэйн. Но конечно же, вам говорили это раньше.

– Никогда, – твердо отрезала Карлайл и обрадовалась, увидев, как входит Эдвард Мэнкс.

– Привет, Нед, – подмигнул ему лорд Пастерн. – Рад тебя видеть. Ты знаком…

Карлайл услышала, как мистер Ривера втянул в себя воздух с внушительным шипением. Мэнкс, махнув мистеру Морено, подошел с приятной улыбкой и протянутой рукой.

– Мы не встречались, мистер Ривера, – сказал он, – но по крайней мере я один из ваших поклонников в «Метрономе». Будь что-то способно научить меня танцевать, уверен, это был бы ваш аккордеон.

– Рад познакомиться, – процедил мистер Ривера и повернулся спиной. – Я говорил, мисс Уэйн, – продолжал он, – что всей душой верю в первые впечатления. Едва нас представили…

Карлайл посмотрела мимо него на Мэнкса, который застыл как вкопанный. При первой же возможности она обошла мистера Риверу и встала с ним рядом.

Мистер Ривера удалился к камину, перед которым встал с отстраненным видом, напевая себе под нос. И тут же его взял в оборот лорд Пастерн. Мистер Морено присоединился к ним со всеми проявлениями ошеломляющей сердечности.

– Относительно моего номера, Карлос. Я говорил Морри…

– Изо всех чертовски грубых… – забормотал Мэнкс.

Взяв под руку, Карлайл его увела.

– Он просто ужасен, Нед. Фелиситэ, наверное, выжила из ума, – поспешно шепнула она.

– Если кузен Джордж считает, что я буду стоять и смотреть, как меня оскорбляет чертов даго в карнавальном костюме…

– Бога ради, не впадай в ярость. Лучше посмейся.

– Ха-ха-ха…

– Так-то лучше.

– Он, скорее всего, плеснет мне в лицо шерри. Какого дьявола я спрашивал, будет ли он. О чем только думает кузина Сесиль?

– Это все дядя Джордж… замолчи. Идут дамы.

По пятам за леди Пастерн, облаченной во все черное, следовала Фелиситэ. Взаимные представления хозяйка дома стерпела с ужасающей вежливостью. Мистер Морено удвоил сердечность. Мистер Ривера имел вид человека, который расцветает лишь в присутствии великих мира сего.

– Я так рад, что мне наконец выпала честь быть представленным, – начал он. – Я столько слышал от Фелиситэ о ее матушке. И мне кажется, у нас, возможно, найдется немало общих друзей. Возможно, леди Пастерн, вы помните одного моего дядю, который, думаю, много лет назад занимал какой-то пост в нашем посольстве в Париже. Сеньор Алонза да Мануэлос-Ривера.

Леди Пастерн взирала на него безо всякого выражения.

– Не помню, – холодно ответствовала она.

– В конце концов, это было так давно, – галантно продолжил он, на что леди Пастерн бросила на него изумленный взгляд и отошла к Мэнксу.

– Дорогой Эдвард, – сказала она, подставляя щеку. – Мы так редко тебя видим. Это такая радость.

– Спасибо, кузина Сесиль. И для меня тоже.

– Мне бы хотелось с тобой посоветоваться. Ты ведь простишь нас, Джордж? Мне очень хочется знать мнение Эдварда о моей petit-point[15].

– Оставьте меня наедине, – похвалялся Мэнкс, – с petit-point.

Взяв под руку, леди Пастерн увела его к рабочему столику. Карлайл увидела, как Фелиситэ направилась к Ривере. Очевидно, она вполне держала себя в руках: приветствие ее было довольно официальным, зато к Морено и своему отчиму она повернулась от Риверы с видом самым что ни на есть заговорщицким.

– Кто готов со мной поспорить, что я не смогу угадать, о чем вы, умники, разговаривали?

Мистер Морено немедленно сделался сама веселость.

– Ах, мисс де Суз, вы слишком уж нам осложнили пари. Боюсь, вы чересчур много о нас знаете. Разве нет, лорд Пастерн?

– Меня беспокоят зонтики, – капризно гнул свое лорд Пастерн, и Морено и Фелиситэ заговорили разом.

Карлайл пыталась составить хотя бы какое-то мнение о Ривере, и никак не могла. Он влюблен в Фелиситэ? Если да, то была ли его ревность к Мэнксу искренней, а потому пугающей страстью? Или же он авантюрист до мозга костей? Неужели возможно, что он взаправду тот, за кого себя выдает? Неужели возможно, чтобы кто-то был настолько фальшивым, как мистер Ривера? И мыслимо ли подумать, что манеры отпрысков знатных испано-американских родов так сильно отдавали голливудскими стереотипами? У нее разыгралось воображение или его оливковые щеки действительно стали чуточку бледнее, когда он стоял и смотрел на Фелиситэ? Слабый тик, мельчайшее подергивание мышцы у него под левым глазом взаправду непроизвольное или, как остальное в нем, наигрыш? И пока догадки одна за другой проносились и роились у нее в голове, к ней подошел мистер Ривера собственной персоной.

– Ах, вы так серьезны! – воскликнул он. – Хотелось бы знать почему. В моей стране есть поговорка: «Женщина бывает серьезной по одной из двух причин: она вот-вот влюбится или она уже влюблена без надежды на взаимность». А поскольку второе немыслимо, я спрашиваю себя: кому эта милая леди вот-вот отдаст свое сердце?

Карлайл подумала: «А мне интересно, не на эту ли фразу клюнула Фелиситэ?» – но вслух сказала:


– Боюсь, ваша пословица за пределами Южной Америки неприменима.

Он рассмеялся, словно она произнесла гениальную остроту, и запротестовал, мол, ему лучше знать, честное слово, лучше. Карлайл поймала обращенный на них бесцветный взгляд Фелиситэ и, быстро повернувшись, удивилась точно такому же выражению на лице Эдварда Мэнкса. Ее охватывала все более острая неловкость. От мистера Риверы было никак не избавиться. Его лесть и лукавое подшучивание набирали обороты с прямо-таки непристойным напором. Он восхищался платьем Карлайл, ее скромными драгоценностями, ее прической. Самое безобидное его замечание было произнесено в такой убийственной манере, что тут же приобрело оттенок непристойного комплимента. Смущение перед такими эксцессами быстро уступило место раздражению, когда она увидела, что, расточая ей множество растапливающих душу взглядов, мистер Ривера одновременно внимательно следил за Фелиситэ. «Будь я проклята, – подумала Карлайл, – если позволю, чтобы ему сошла с рук эта пакость». Выбрав подходящий момент, она улизнула к тете, которая увела Эдварда Мэнкса в дальний конец комнаты, где шептала анафемы прочим своим гостям. Когда Карлайл подошла, Эдвард как раз пустился в неловкие протесты.

– …но, кузина Сесиль, честно говоря, думаю, я мало что могу поделать. Я хотел сказать… А, это ты, Лайл, наслаждалась оргией латиноамериканских словесных ласк?

– Не слишком, – ответила Карлайл, склоняясь над тетиной вышивкой. – Какое чудо! Как вам такое удается?

– Я подарю тебе ее на вечернюю сумочку. Я говорила Эдварду, что сдаюсь на его милость и, – добавила штормовым шепотом леди Пастерн, – твою, моя дорогая девочка. – Она повыше подняла вышивку, словно чтобы ее рассмотреть, и они заметили, как ее пальцы бесцельно шарят по стежкам.

– Вы же оба видите эту отталкивающую личность. Заклинаю вас… – Ее голос прервался. – Смотрите, – шепнула она, – вот сейчас смотрите. Посмотрите на него.

Карлайл и Эдвард тайком взглянули на мистера Риверу, который как раз вставлял сигарету в нефритовый мундштук. Он поймал взгляд Карлайл, но не улыбнулся, а залоснился под взглядами, словно бы от высочайшей похвалы. Его глаза расширились. «Где-то он вычитал, – подумала она, – про джентльменов, которые умеют раздевать дам взглядом». Она услышала, как Мэнкс вполголоса выругался, и с удивлением отметила, что сама довольна этим обстоятельством. Мистер Ривера направился к ней.

– О господи! – пробормотал Мэнкс.

– А вот и Хенди, – громко возвестила леди Пастерн. – Она с нами обедает. Я совсем забыла.

Дверь в дальнем конце комнаты открылась, и внутрь тихонько вошла просто одетая женщина.

– Хенди! – эхом откликнулась Карлайл. – Я забыла про Хенди. – И поспешно направилась к ней.





Глава 4

За обедом и после него




I




Мисс Хендерсон была гувернанткой Фелиситэ и осталась в семье после того, как девочка выросла, заняв пост на полпути между компаньонкой и секретарем Фелиситэ и ее матери разом. Карлайл называла ее контролером дома и знала, что множество раз та совершала буквально невозможные подвиги, подразумеваемые этим титулом. Это была седоватая женщина лет сорока пяти, приятной, но ничем не примечательной наружности и с безмятежным голосом. Карлайл, которая ее любила, часто удивлялась ее верности этому бурному семейству. Для леди Пастерн, которая всех людей разносила по аккуратному ранжиру, мисс Хендерсон была, без сомнения, служащей с большим тактом и прекрасными манерами, чье присутствие на Дьюкс-Гейт необходимо для ее собственного душевного спокойствия. Мисс Хендерсон занимала собственные комнаты на верхнем этаже, где обычно принимала пищу в одиночестве. Однако иногда ее приглашали на ленч или обед с семьей – либо потому, что не явилась какая-нибудь гостья, либо потому, что хозяйка дома полагала уместным время от времени таким образом подчеркнуть ее положение. Она редко выходила из дома, и если имела интересы или связи вне его, то Карлайл о них ничего не слышала. Она прекрасно приспособилась к своей изоляции, и если ее когда-либо терзало одиночество, никоим образом не давала этого понять. Карлайл полагала, что мисс Хендерсон имеет влияние на Фелиситэ больше кого-либо другого, и теперь ей показалось странным, что леди Пастерн не упомянула о ней сразу же как о возможном заслоне против мистера Риверы. Впрочем, семья не часто вспоминала про Хенди, если только не могла найти ей для чего-нибудь применения. «Да и я тоже, – виновато подумала Карлайл, – хотя и так ее люблю, забыла о ней справиться». И из-за этого упущения тем теплее ее приветствовала:

– Как я вам рада, Хенди! Сколько мы не виделись? Четыре года?

– Думаю, чуть больше трех.

Как это похоже на Хенди! Она во всем была незаметно аккуратной и точной.

– Ты ничуть не изменилась, – сказала Карлайл, нервно сознавая, что прямо у нее за спиной маячит мистер Ривера.

Леди Пастерн ледяным тоном их представила. Мистер Морено кланялся и бросал улыбки с коврика у камина, а мистер Ривера, стоя рядом с Карлайл, произнес:

– Ну да, конечно, мисс Хендерсон, – и вполне мог бы добавить: «Гувернантка, я полагаю».

Мисс Хендерсон сдержанно поклонилась, и Спенс объявил, что обед подан.

Общество расселось за круглым столом – озерцо света в полной теней столовой. Карлайл оказалась между своим дядей и Риверой. Напротив нее, между Эдвардом и Морено, сидела Фелиситэ. Леди Пастерн, справа от Риверы, сперва сносила его реплики с ужасающей любезностью – вероятно, подумала Карлайл, чтобы дать Эдварду Мэнксу, другому своему соседу, свободу рук с Фелиситэ. Но поскольку мистер Морено совершенно игнорировал мисс Хендерсон, сидевшую справа от него, а всю свою искрометность обратил на все ту же Фелиситэ, этот маневр оказался недейственным. Через несколько минут леди Пастерн завела с Эдвардом разговор, показавшийся Карлайл весьма зловещим. Она улавливала лишь обрывки, поскольку Ривера возобновил свою тактику нахрапа и блеска. Подход у него был очень простой. Он почти спиной повернулся к леди Пастерн, наклонился к Карлайл так близко, что ей видны стали поры его кожи, заглянул ей в глаза и – со множеством инсинуаций – противоречил всему, что бы она ни сказала. Об убежище в разговоре с дядей нечего было и мечтать, поскольку лорд Пастерн погрузился в раздумья, из которых выныривал время от времени, лишь чтобы бросить замечание невпопад, ни к кому, в сущности, не обращаясь, а на еду набрасывался со свирепым пылом, уходившим корнями в его период «Назад к природе». Застольные манеры у него были вопиюще и намеренно омерзительные. Он жевал с открытым ртом, оглядываясь вокруг, точно хищник, у которого грозят отобрать добычу, к тому же жевал, не переставая говорить. Спенсу и слуге, который ему помогал, а также мисс Хендерсон, которая приняла изоляцию с обычной своей сдержанностью, беседа, вероятно, напоминала диалог из сюрреалистической радиопостановки.

– …мы подумали, Эдвард, какая хорошая вышла ваша фотография с Фелиситэ в «Тармаке». Она получила такое удовольствие, что ты вывел ее в свет…

– …но я совсем немузыкальна…

– …вы не должны так говорить. Вы сама музыка. Ваши глаза полны музыки, ваш голос…

– …а вот это весьма удачная мыслишка, мисс де Суз. Надо бы выпустить вас с «Мальчиками»…

– …значит, договорились, мой милый Эдвард.

– …спасибо, кузина Сесиль, но…

– …вы с Фелиситэ всегда столько всего делали вместе, верно? Только вчера мы смеялись, перебирая старые фотографии. Помнишь, как в Глочмере…

– Си, где мое сомбреро?

– …с этим платьем вы должны носить цветы. Каскад орхидей. Вот тут. Позвольте я вам покажу…

– …прошу прощения, тетя Сесиль, боюсь, я не расслышал, что вы сказали…