У любви пушистый хвост, или В погоне за счастьем

Следом на крыльцо вышел Дин. Я обернулась, взглянула в его сияющие желтые глаза и задорно, счастливо развела руками:

— Живем!

— Папина задумка сработала. Скоро тебя тут так полюбят, что сама прятаться начнешь.

— Зато месяц готовить не надо, вон сколько пирогов! — хихикнула я.

Дин нежно поцеловал меня. Я обняла его, с улыбкой думая, куда девать столько подарков, и о том, что жизнь хороша и дарит все, что нужно, просто надо ценить ее дары.





Эпилог




5 лет спустя



— Лада-а-а!!! — заорала я, рванув к знакомой до боли женщине у трактира, — не могла поверить своим глазам, что вижу свою любимую подругу.

— Савери, — всхлипнула Ладушка, прижав ладони к щекам.

Мы крепко обнялись.

— Ну здравствуй, Савери, далеко ты забралась, долго же мы тебя искали, — раздался знакомый глухой голос Родиона, мужа Лады.

Мы наконец разомкнули объятия, и я взглянула на него. Словно и не было пяти лет разлуки, Родя-Родион по-прежнему огромный, хмурый, лохматый, при оружии, в любой момент готовый отразить нападение. Рядом с ним двое его волчат-подростков.

— Вы к нам насовсем? — сжав руки на груди, с робкой надеждой спросила я у старых друзей.

Они вчетвером сразу расслабились. Подруга положила на небольшой живот ладони и с улыбкой пожала плечами:

— Родя боится за меня, вот и решил, что на юге живется легче, чем на севере.

— Да-да, замечательно живется! — зачастила я. — У нас тут тепло, хорошо, народ самый лучший. А как весело: то ярмарки, то свадьбы, то посиделки.

— Савери, доченька, ты так рванула, что мы за тобой не поспеваем, — подошла Лизавета, крепко держа за «руки» двух моих четырехлетних пострелят.

Оба тигренка вырвали лохматые лапки из рук бабули и, юркнув ко мне, вцепились в мои юбки, с любопытством разглядывая чужаков. Лада с Родионом одобрительно оглядели моих близнецов, которые испытывали бабушкино терпение тем, что отказывались принимать одну из ипостасей. Вот и безобразничали сегодня в промежуточном мохнатом виде: ходили «полутиграми», босиком на двух лапках, но в штанах на лямках.

Мои маленькие полосатики, похожие на отца и деда как две капли воды, недобро зыркали исподлобья на незнакомцев, из-за которых я «бросила» их, когда принесли весть о гостях.

— Ама Лизавета, это мои единственные в Волчьем клыке друзья, которые очень помогли мне в свое время. И бежать в том числе. Я буду просить главу за них, чтобы их тоже приняли в клан.

— Тоже? — удивились северяне.

— Маран весь свой род к нам перевез, — похвалилась я.

— А скоро весь Волчий клык к нам не переедет? — пошутила свекровь.

— Нет, — неожиданно улыбнулся Родион, редко радовавший жителей Волчьего клыка улыбками.

— Матушка, я Ладушку с семьей у себя поселю, пока они отстроятся, — предупредила я. — Дин против не будет.

— Ой, я и не сомневаюсь. Мой сынок против ни словечка тебе сказать не может. Любит без меры, — вроде и ворчала свекровь, да только явно одобряла нас. И сама любит без меры.

— Вы, главное, как Дин с Мироном и Мараном вернутся из Ручейного, к нам на ужин приходите, очень хочется новости послушать, — предложила Лизавета и перехватила сорванцов за лапки: — А я пока внучат к себе заберу, чтобы под ногами не мешались.


— Мы помогаем, мы не мешаем, — буркнули сынули.

— Ну вот мне и поможете, — строго сказала Лизавета.

Уж она-то знает, как с этими полосатыми надо говорить, иначе они ею командовать начинают. Тигры, они такие, властители всего Фарна.

Вечером мы сидели в саду у хлебосольных хозяев большой компанией. Кроме родных пришли Маран с Дамирой, за пять лет волк сдружился с Дином и Мироном, пожаловавшим с Хвесей. Еще супружеская пара из близких друзей Матео и Лизаветы пришла. И Далей, прикативший в Еловый по делам. Все дружно засыпали вопросами Родиона и смущенную Ладу.

Я ловила каждое их слово о своем бывшем клане и брате.

— Так вот, Савери, за пять лет жизнь в клане сильно изменилась, а все благодаря жене твоего брата.

— Амаль женился? — потрясенно выдохнули мы с Мараном.

— Ага, — хмыкнул Родион. — Были мы в горах, охотились на душников. Больно расплодились эти твари после войны. Дальнюю деревушку подчистую вырезали. Одну девчонку только и успели спасти. Амаль ее буквально из лап вырвал. Душник огромный, злобный попался, силы немереной. Ох и лихо они подрали друг друга. Вот тогда-то Шаечка — девица спасенная — и поселилась в доме Амаля. Выхаживала своего спасителя с неделю. Удивительно: он на нее орет, как бешеный душник, а она на него круглыми карими глазами смотрит и облизывает взглядом.

— Амаля? Облизывает? — не поверил Маран.

А Родион хохотнул, качнув головой:

— Никто не мог понять, что она в нашем главе нашла, ведь такая нежная, робкая, пригожая девица. А она за ним хвостиком бегает и словно нарывается на грубость. Носит ему то квас, то покушать, а то бедняжка Амаль весь в трудах, весь в заботах, никто же о нем не беспокоится. А тот срывается и орет на нее. Долго все гадали, как же она его терпит? Амаль слюной брызгает и рычит на нее, а Шаечка дрожит, словно сейчас в обморок упадет от страха.

— Как же они супругами стали? — озадачились мы с Мараном на пару.

Родион совсем развеселился:

— А так. Чуть позже мы догадались, что волчица Шаечка не менее странная, чем наш глава. Только Амаль любит делать больно, а Шаечка любит, когда ей делают больно. И пока Амаль на нее орет, Шаечка аж дрожит от удовольствия. Запах возбуждения-то не скрыть…

— Любит боль? — пораженно выдохнули все женщины, кроме Лады. Та только посмеивалась.

— Ага, — кивнул Родион. — Теперь только и слышно из их дома, как Амаль рычит, а Шаечка просит: ну накажи меня, ну накажи, любимый, я плохо себя вела.

Пока все хохотали, Лада добавила:

— Но вы бы видели, как Амаль изменился. Успокоился, подобрел. Нашел повитуху новую, сильную. Платит ей кучу денег. Уважает. Потому что Шаечку свою, на всю голову больную, любит сильнее всего на свете. Орет, шлепает, но бережно и любовно, лишь бы доставить ей удовольствие. Когда узнал, что мы к тебе собрались, просил подарки передать и на словах, что просит прощения. За все. Правда, Шаечка услышала, разоралась от ревности, а потом, как обычно, просила наказать за грубость…

К концу рассказа я не знала, плакать ли от счастья, потому что у брата жизнь наладилась — уберегся от грани и не стал душником, или смеяться над его странным семейным счастьем.

А разговор перекинулся на другую тему. Выяснилось, что на севере теперь полный мир и благодать. Наученные горьким опытом северяне тщательно оберегают покой родного края.

Под конец вечера Далей невзначай рассказал слухи, доставленные с дальнего юга. Больше всех поразившие нас с Хвесей. Оказалось, что судьба Глаши из Шварта сложилась самым невообразимым образом. Говорят, что гораздо дальше на юг, где жарко почти как на Желтой стороне, на берегу океана пять лет назад появилась странная супружеская пара. Гиена-альбинос с косыми красными газами и потрясающей фигурой, и невзрачный серый змей-гадюка. Зовут их Глафирия и Шан Гадючные на «желтый» манер. Так вот, явились ниоткуда, построили огромный постоялый двор — таверну, как в тех краях говорят, и назвали ее «Жена на час». Поначалу местные оборотни и змеелюды с Желтой стороны, пристающие к тому берегу, думали, что «Жена на час» — это дом, где живут женщины легких нравов. У змеев так называется публичный дом для любовных утех. А оказалось — все далеко не так.

Теперь туда со всего берега ходят и холостые, и женатые, чтобы душу отвести да настоящей женской заботы узнать. Кому рубаху зашьют, кого в бане попарят да выслушают. А кого, непутевого, могут и любовно, по-родственному сковородой отходить по загривку. В общем, каждый там найдет себе отраду. Заботу и нежность, уход или слово доброе. И за всем там ведет пригляд гиена с крутым нравом и крепким кулаком. Хозяйство у нее процветает, а мужа она почитает почище высших. Трое ребятишек народилось, двое в отца пошли — чешуйчатые, хвостатые змеи, а одна — гиена беловолосая, но, говорят, хорошенькая девчушка.

Сам хозяин таверны известен как целитель душ и великий мудрец. Каждого выслушает, посоветует, как лучше поступить да с кланом управиться. Или как невесту завоевать, но не силой, а хитростью. Главное, что советы его ведут по хорошему, правильному пути. И хочет гадюка эта мелкая, чтобы край его процветал в мире и покое, чтобы дети и любимая жена Глафирия жили долго, счастливо.

Далей замолчал, хлебнул холодного кваску, а потом со смехом добавил:

— Представляете, Шан этот Гадючный свою гиену называет «моя птичка счастья»!

— Ту страшную гиену — птичкой? счастья? — засомневалась Хвеся.

— Сказывали, змей говорит, что птица счастья не обязательно должна быть красивой, главное — отлично отпугивает беды и неприятности. И судя по тому, как хорошо эта пара живет, Глафирия — настоящая птица счастья!

За столом все весело расхохотались, одобряя «хорошую, полезную в хозяйстве птицу». Вскоре вернулась бабушка Даша с моими тигрятами. Они обступили ее и просили новую сказку. Старая тетушка Дина улыбалась и отмахивалась: устала она от них скоро. Сыночки быстро забрались к отцу и деду на колени и с горящими любопытством желтыми глазенками принялись слушать взрослых.

Я обняла за плечи мужа, легонько поцеловавшего меня в ухо, и с любовью смотрела на наших детей, родных и друзей. И не могла нарадоваться, как же мне в жизни повезло. Сжала мамин амулет, что с детства висит у меня на шее, и мысленно поблагодарила и ее, и высших за оберег. За жизнь, за любовь, за семью.