У любви пушистый хвост, или В погоне за счастьем

— Лу Глафира из Шварта! Клан прислал четыре подводы солонины и сушеной рыбы…

Закончить ему князь не дал, резко подался вперед и с горящим в глазах интересом предвкушающе мурлыкнул:

— Так это вы, любезная моя, уже известная на весь Аверт, та самая главная княжеская невеста?

Глаша плавно, медленно оправила сарафан на крутых бедрах, картинно повела округлым плечом, привлекая внимание к высокой полной груди, и молча скромно кивнула. Ей Маран вчера строго-настрого наказал рот не открывать, пока не скажут. И умница Глаша даже в подпитии запрет не нарушила, почуяв, что это для ее же пользы!

— Открой личико, красавица, — в голосе князя, залюбовавшегося Глашиной фигурой, проступила хрипотца; глаза у него заметно потеплели.

Я кожей ощутила, как замерли все наши спутники, даже дышать перестали в ожидании. А Глаша, бесхитростная душа, нисколько в своей красоте не сомневаясь, даром, что ли, мы с Марийкой столько сил на нее потратили, сняла кружевную накидку и тряхнула блестящей белоснежной гривой, помогая волосам красиво лечь на плечи и спину. Сзади смотрелось прекрасно! Но будущий жених сидит впереди.

Сперва он засмотрелся на ослепительный водопад светлых волос, а потом разглядел Глашино лицо. Я краем глаза тоже видела и одиноко торчащий зуб, отчего якобы таинственная охмуряющая улыбка гиены была похожа на ехидный оскал. И красноватые глазки-буравчики. И… в общем, все разглядела, как и князь. Вон как левый глаз у него нехорошо задергался. Особенно когда Глафира не сдержалась и по-мужицки грубо хохотнула. Следом мы с Марийкой захихикали — крепкая, видно, настойка у Вита получилась. Тихо-тихо кругом, и мы ехидно хихикаем: я — дурная и Марийка — глупышка молоденькая.

Швартовский посланник, отметив, как князь в лице переменился, торопливо зачастил:

— Четыре телеги лучшей на севере солонины и рыбы сушеной, значит. Всем миром собирали, все, что смогли найти, отдали. После войны-то голодно, да подчистую и…

— Следующие! — оборвал князь гиену.

Вперед вышел насупленный паренек от клана шакалов, но сказал по-мужски твердо и четко:

— Лу Марийка из Призрачного хвоста. В придачу телега лучших тканей — шелка да шерсть тонкой работы.

Сама Марийка походила на сгорбленную тростиночку, испуганно жалась к парню, как ребенок к матери. И, наверное, только мне, лучше знакомой с этой отчаянной девчонкой, было известно, насколько это напоказ.

— Плат сними! — строго, не допуская неповиновения, сказал ей Валиан, принюхавшись.

Маран, застывший рядом со мной, теперь словно и вовсе окаменел. Его надежда на то, что меня не будут разглядывать, таяла, как снег по весне.

— Кроме несозревшей девчонки у вас, шакалов, больше совсем женщин не осталось? — проревел князь, бешено взирая на Марийкиного сопровождающего.

— Светлый князь, война забрала много народу, — ровным голосом, без нытья и не пробивая правителя на жалость, ответил тот. — И мужчин, и женщин!

Я прямо уважением прониклась к этому молодому, худощавому шакалу. За ним любая девчонка будет в безопасности, особенно когда он заматереет. Кажется, и Валиан это понял и выглядеть против парня чудовищем перед всеми не захотел. Сразу успокоился и на нас посмотрел бесстрастно.

Маран тяжело вздохнул и, выступив вперед, произнес:

— Приветствую вас, ваша светлость Валиан Северный. Лу Савери из Волчьего клыка. И наша дань: золото и ковры.

— Насколько я слышал, ваша лу уже вышла из малолетства, — мрачно ответствовал князь. — Так почему же до сих пор носит плат?

Я внутренне усмехнулась, предвкушая ответ, но Маран заставил меня проглотить усмешку:

— По традициям нашего клана лу снимает плат, только выйдя замуж!

Князь смерил злобным взглядом нашего волка, скривился в недоверчивой ухмылке, не обещающей ничего хорошего, и распорядился:

— У нас в Аверте иные традиции. И жен с мешками на головах мы не выбираем! Снимите его немедля!

Я не стала ждать разрешения Марана и аккуратно сняла плат, тряхнув волосами и невольно пошевелив ушами.

— Хороша девица — медноволосая, ликом пригожа, — улыбнувшись, расслабился в кресле князь. — Говорят, к тому же и знахарка отменная.

От лестной похвалы, да из уст самого князя, еще совсем недавно я бы прыгала от счастья. Сегодня же ничего не ощутила, кроме раздражения. Словно не меня хвалили. А ведь так хочется, так нужно, просто необходимо радоваться встрече с будущим мужем. Без любви не родятся дети! И не бывает счастья! А я очень хочу быть просто счастливой…

Натянуто улыбнувшись, я поклонилась князю и, как вчера в трактире, отринула посторонние запахи и настроилась на один. На запах мужчины, который, возможно, станет моим мужем. Вдох, другой, третий — глубокий, изучающий, жадный, — чтобы добраться до сути своего каракала, разбудить ее, заинтересовать. Ничего не вышло! Обычный мужской запах у Валиана, как и сам его обладатель, ничем не примечательный.

Может, самое важное не в запахе и внешности кроется? А в других достоинствах? Которые глубоко внутри князя таятся? Если я с первой встречи их не разглядела, то, может, со временем раскроются?

И тут вперед выступил волк, который неосторожно напомнил всем о том, что жен у князя будет несколько. Жестом указал на свою подопечную — ушастую девицу-сервала — и с гордостью сказал:

— Моя племянница лу Эльса из клана Серых охотников. Вы же знаете, князь, Серые — самый большой клан Аверта!

— Не знаю про клан, а уши точно большие! — за спиной внезапно раздался надменный женский голос. — Надо же, сразу две лопоухие на смотрины пожаловали, эдакая сладкая парочка, а то я думала, Эльса одна такая милашка на все княжество. Вот потеха: теперь, если кому душно станет, обе помашут ушами.

Оскорбляла нас обеих вернувшаяся в зал драчливая пума — вертлявая, чернявая девица в красном платье. За ней гордо вышагивала полноватая девица, та самая, не особо поворотливая рысь, и кривила губы в усмешке. Обе кошки остановились в паре шагов от нас и с вызовом уставились на сервала с нахваливавшим ее волком.

Пока я обдумывала достойный ответ, Эльса не осталась в долгу:

— У моего сервала, к твоему сведению, не только уши, но и мозги есть, и соображение. А твоя пума под стать размерам казны вашего клана — весьма и весьма скромная. Впрочем, как и твой умишко!

Похоже, умом пуму Луна точно обделила, наградив лишь скверным, драчливым нравом. Она злобно ощерилась, дальше все опять происходило, словно время замедлилось. Пума оборачивалась еще в прыжке, ее разорванное платье тряпьем оседало на пол. Прямо на меня неслась черная, приличных размеров разъяренная кошка. Крепкая настойка мешала быстро действовать, но я сообразила увернуться и присесть, а черная скандалистка пролетела над моей головой, сверкнув пушистым, более светлым брюхом.

Будто щелчок — и время вновь побежало как положено, а пума-летяга, миновав меня, стрелой врезалась в рядом стоящую Эльсу, сбила ее с ног. В следующий момент по гладкому полу из дубовых кирпичиков покатились золотоволосая девица и пума. Черная кошка не давала сопернице времени и возможности сменить ипостась и успешно драла ее когтями и клыками.


Мужчины в женские потасовки обычно не вмешиваются, дабы не срамиться, а вот мне, тоже получившей по ушам от наглой пумы, никто не мешает. Поймав момент, я ловко наступила нахалке на длинный толстый черный хвост и про себя порадовалась ее возмущенному воплю. «Больно? А ты, дрянь, как хотела? Уши ей наши не нравятся, видите ли!»

Я уже изготовилась отражать нападение драчуньи, присев и прижав уши к макушке, но в этот момент на помощь неожиданно пришла Глаша:

— Ты на наших свою пасть не разевай, кошка драная! Вишь, забесилась тут! Не в кабаке, чай.

Да взревела при этом так, что боевой пыл пумы мигом остудила. Мало того, остальные невольно пригнулись с испугу.

Я сначала зажмурилась, а потом, сообразив, что кошкой драной не меня обозвали, выпрямилась, поведя плечами, и, будучи под парами крепкой настойки, задорно подмигнула северной подруге. Сама Глаша выглядела при этом восхитительно залихватски: руки в боки, глаза горят, румянец на щеках — прямо на загляденье!

— Приветствую дорогих гостей от лица покорного слуги его светлости Валиана Северного… — время снова неожиданно приостановилось, изменив ход дела и общий настрой. На сильно пришептывающий, непривычно свистящий голос, словно громом поразивший, дружно обернулись все «дорогие гости». — С вашего позволения, князь, прошу любить и жаловать, Шан Гадючный к вашим услугам.

Из неприметной дверцы напротив главного входа, через который мы шли сюда, к князю направлялся — змей. По всей видимости, тот самый, не раз клятый мелкий гаденыш, как его в народе называют, а по жизни, оказывается, — Шан Гадючный. Вон оно как!

Я впервые в жизни живьем увидела жителя Желтой стороны. Невольно затаив дыхание, вытаращилась на него, разглядывая во все глаза. Если не считать хвоста, то невысокий, худощавый, какой-то изнеможенный, блеклый, невзрачный. Серые зализанные волосенки, заплетенные в тонкую куцую косицу. Узкое бледное лицо с резкими скулами, высокий лоб, губы-ниточки, поверх которых выпирают тонкие клыки-иглы. Приплюснутый нос, карие, с красноватым отливом, широко поставленные круглые глаза с узким зрачком. Бе-е-е…

Этот, в общем-то, молодой змей, облаченный в молочный суконный кафтан до пола, богато украшенный золотым шитьем по высокому вороту обшлагам и вдоль полочек, плавно двигался к князю. Нарядный гаденыш, но при этом худосочный, ничем не примечательный и, вправду говорят, слишком мелкий.

Гадский княжеский советник почти дополз до возвышения, но тут взглядом натолкнулся на Глафиру, все еще грозно взиравшую на окружающих, уперев внушительные кулаки в восхитительно круглые бока. Грудь ее, словно сама по себе, гневно, но зазывно подымалась-опускалась, выдавая боевой настрой.

И вот тут случилось нечто непредсказуемое: Глаша вдруг засветилась лицом, все в ней будто зашлось от упоения и восторга, даже рот влажно заблестел, неужто слюна капает?! Привлекавшая мужские взгляды грудь затрепетала, как будто у девицы дыхание перехватило.

Я ошарашенно перевела взгляд на советника — может, пропустила чего важное в нем?! И совсем растерялась: Гадючный настолько засмотрелся на Глафиру, едва не с сумасшедшим восторгом облизав ее глазами с ног до головы, да так, что споткнулся о возвышение, на котором стоит трон откровенно забавляющегося зрелищем нашего замешательства Валиана Северного.

Змей, с трудом удержав равновесие, сконфуженно улыбнулся… Глаше и почтительно встал за троном. А я дивилась еще больше, увидев под задравшимся подолом кафтана советника хвост в красном, длинном, толстой вязки чулке. Видимо, в нашей холодной Зеленой стороне хвост у гадюки подмерзает, вот он его и утеплил ярким чулком. Щеголь, однако!

— Вот, значит, какая главная Князева невеста! — восхищенно, но в то же время с грустным придыханием выдал иноземец Шан, заинтересованно разглядывая покрасневшую, смущенную Глашу.

У «жениха» же при этих словах задергались желваки и глаз. Он метнул убийственный взгляд на своего советника. Да только тот не внял, все его внимание было отдано одной девице.

«А ведь у них есть общие приметы, — неожиданно подумалось мне. — Оба белобрысые, с красными глазами, жутковатые, только гад худой и точнехонько мерзнет постоянно, вон и полукафтан на нем для тепла, и хвост в чулке, а наша гиена — девица пышная и горячая».

— Страсти божьи друг к дружке тянутся, — шепнула мне Марийка, дернув за рукав.

— Значит, так! — вернул всех из-за облаков на землю князь. — Ждали только вашего прибытия, уважаемые лу. Отдыхайте и осматривайтесь до завтра. А потом начнем смотрины.

— Мы…

Не знаю, о чем хотел просить Маран, но его жестко оборвал Валиан:

— Здесь все девицы на время смотрин под моей надежной защитой. Посему сопровождающие могут ждать в городе моего решения, чья… чьи… женщины каких кланов войдут в мой… гарем. Сейчас невестам покажут покои и проводят. А мужчин, всех, прошу покинуть дворец!

Дальше в зал стремительно вошли слуги — с десяток лисов, которые ловко выводили девиц из толпы, предупреждая, что баулы заберут и принесут сами.

Маран меня напоследок успел предупредить:

— Мы будем ждать тебя на постоялом дворе сколько надо! И караулить у дворцовых ворот каждый день. Как сможешь уйти, кликни: «Волчий клык!» — и мы тут как тут, отвезем домой как миленькую. — Отметив мой мрачный, осуждающий взгляд, добавил: — Плат с тебя снять легко, но отсутствие запаха — твоя единственная защита. Не вздумай прекратить пить настойку, пожалеешь! Здесь вокруг одни… гады, слишком опасно!

Пока меня вели под белы рученьки прочь, я растерянно оглядывалась на хмурого Марана. Как-то неожиданно страшно стало и грустно. Рядом с ним было покойно, хоть он все равно бы меня брату отдал — что ему мое право на счастье и семью. Но этот волк надежный, как скала, правильный, без гнили в душе, сильный!





Глава 11




Во дворце мне досталась большая гостевая горница, почти как моя покоевая в Волчьем клыке. Здесь ее назвали опочивальней. Только пустовато в ней. Большая кровать да лавка со столом, ну еще мои дорожные сундуки-баулы. Ни поставца, ни стульца. И перина моя гораздо пышнее и мягче, на гусином пуху, не то что дворцовая (соломенный матрас да тощая перинка из утиного и куриного пера). Невольно тоска-печаль взяла: тяжело все-таки расставаться с домом, где всю жизнь жила, где привычно, но и возвращаться в долину нет желания.

«Только вперед! В погоне за счастьем!» — шепнула я утру с улыбкой.

Спалось на удивление крепко и покойно: сказались и настойка, и прием у князя, и переживания перед смотринами. Свесив ноги с кровати, я потянулась и глубоко вздохнула, как всегда окунаясь в окружающие запахи и звуки. Жизнь за украшенным занавесками окном бурлила. Не знаю, где во дворце кухня, но запахи и в комнату доносились вкусные, даже в животе заурчало. И звуки были вполне обычные: блеяние овец, петушиный крик. Видно, где-то в дворцовых закромах своего часа мелкая живность дожидается перед отправкой в печь. Ржание лошадей, лай сторожевых собак, окрики стражников, где-то по соседству прислуга носится. Лишь я дрыхну, ой нет, почиваю. Как-то непривычно, ведь дома мне приходилось вставать ни свет ни заря, а сегодня прямо поздняя пташка.

Неспешно умывшись, я тщательно привела себя в порядок. Расчесала длинные волосы до гладкого блестящего полотна, полюбовалась их насыщенным медным цветом, доставшимся от мамы, и подвязала расшитой лентой. Пригладила черный мех на ушках, чтобы не топорщился и чтобы кисточки были завлекательными, а не лохматыми. Пальцами провела по бровям, похлопала густыми, длинными, пушистыми ресницами. Слегка отдают рыжиной, но зато красиво осеняют большие зеленые глаза. Нежная кожа от природы мягкого золотистого цвета после хорошего отдыха и «наведения красоты» сияла. Синяков под глазами от походных неудобств как не бывало. Только веснушки опять лезут после «зимней спячки».

Эх, не бывает без ложки дегтя.

Для хорошего настроения широко улыбнулась сама себе в зеркальце, показав клыки. А что такого? Это в Волчьем клыке за подобное проявление второй ипостаси старшие непременно отчитали бы, а здесь все разрешают себе гораздо больше. Даже непримиримый Маран. Даже во дворце под носом у правителя. Интересно, как там мои волки, Вит. Ждут, небось…

Хвост ласково прильнул к коленям, словно успокаивая. Люблю я свой хвост за то, что радует глаз солнечно-рыжим цветом, мягким, пушистым мехом. Ой, кажется, он со мной согласился и высоко поднял подол ночной рубахи, мол, хватит рассиживаться, хозяйка, пора одеваться. Вон и наряд, с вечера приготовленный, ждет.

Еще вчера я решила надеть не сарафан, а рубаху с вышитыми рукавами и горловиной вместе с длинной юбкой в складку, очень красивого, насыщенного коричневого цвета. Подол тоже расшит зелеными листиками-веточками. Новые полусапожки, полученные в подарок при отъезде, очень даже кстати пришлись. Пару раз пристукнула о пол каблучками — впору! — и, довольная собой, покрутилась налево-направо. Поправила ленту на голове. На всех, может, и не угодишь, но не хуже столичных лу. И еще подумала, что сегодня непременно случится что-то. Если не важное, то необычное точно.