Тревожные люди

В гардеробную постучали.



Тук-тук-тук.



– Войдите! – крикнула Анна-Лена в надежде, что это Рогер, но ее ждало разочарование.

– Можно? – робко спросила Юлия.

– Зачем? – отвернувшись, спросила Анна-Лена, почувствовав, что плач – дело куда более интимное, чем отправление естественных потребностей в туалете.

Юлия пожала плечами:

– Устала я от них. Похоже, вы тоже. Значит, у нас есть что-то общее.

Анна-Лена подумала, что за долгое время у нее не было ничего общего ни с кем, кроме Рогера, и что со стороны Юлии это очень мило. И молча кивнула, высунувшись из плотного ряда вешалок с допотопными костюмами.

– Извините, что я плачу. Я знаю, что не права, – прошептала она.

Юлия оглянулась в поисках подходящего места, куда можно сесть, достала из глубины гардеробной стремянку, расставила ее и уселась на нижнюю ступеньку.

– Когда моя мама узнала, что я беременна, она первым делом сказала мне: «Теперь тебе надо научиться плакать в гардеробе, а то дети будут пугаться».

Анна-Лена вытерла слезы и высунулась из-за костюмов:

– Это было первым, что сказала ваша мама?

– Я была сложным ребенком, поэтому у мамы сформировалось специфическое чувство юмора, – улыбнулась Юлия.

Анна-Лена слегка улыбнулась. Дружелюбно кивнула в сторону живота:

– Как себя чувствуете? Я имею в виду вы и… малыш.

– Спасибо, ничего. Писаю тридцать пять раз на дню и ненавижу компрессионные чулки. Начинаю думать, что террористы, которые подкладывают бомбы в общественный транспорт, на самом деле беременны и по-настоящему чувствуют, как пахнет в автобусах. Там все пукают! Понимаете, я чувствую, что мужик рядом со мной сегодня наелся салями! Хотя вообще-то у нас с малюткой все хорошо, спасибо.

– Ужасно в таком состоянии попасть в заложники, – посочувствовала Анна-Лена.

– Да ладно, вам тоже несладко. У меня просто двойная ноша.

– Боитесь грабителя?

Юлия спокойно покачала головой:

– Не особо. Честно говоря, я думаю, пистолет ненастоящий.

– Я тоже так думаю, – кивнула Анна-Лена, хотя не имела на этот счет ни малейшего понятия.

– Полиция может спасти нас в любую минуту, главное – соблюдать спокойствие, – пообещала Юлия.

– Будем надеяться, – кивнула Анна-Лена.

– Похоже, грабитель напуган больше, чем мы.

– Тут вы правы.

– Вы сами-то как себя чувствуете?

– Я… даже не знаю. Я очень обидела Рогера.

– Да ладно, что-то мне подсказывает, что за столько лет вам пришлось ради него такого дерьма нахлебаться, так что теперь вы квиты.

– Вы его просто не знаете. Сразу не скажешь, но он очень ранимый. Просто принципиальный.

– Ранимый и принципиальный, знаем мы таких, – кивнула Юлия и подумала о том, что это отличная характеристика всех мужиков в мировой истории, которые начинали войны.

– Однажды в гараже молодой человек с черной бородой попросил Рогера уступить ему парковочное место. Прежде чем уступить, Рогер прождал двадцать минут. Из принципа!

– Миленько, – сказала Юлия.

– Вы его не знаете, – продолжала настаивать Анна-Лена с мокрым от слез лицом.


– При всем моем уважении: если он у вас такой чувствительный, то в гардеробной сейчас плакал бы он, а не вы.

– Он ранимый… внутри. Вот только не понимаю, как… он увидел Леннарта и сразу подумал, что у нас с ним был… роман. Как он мог обо мне такое подумать?

Юлия попыталась усесться поудобнее на стремянке и посмотрела на свое отражение в металлической стенке. Н-да, так себе.

– Если он подумал, что вы ему изменяли, то это его проблема, а не ваша.

Анна-Лена изо всех сил прижала ладони к коленям, чтобы пальцы не дрожали. И перестала моргать.

– Вы его не знаете.

Подбородок Анны-Лены двигался туда-сюда.

– Он прождал двадцать минут, из принципа. Утром мы по телевизору видели одного мужчину, политика, который сказал, что нам пора перестать помогать мигрантам. Они сюда понаехали и думают, будто все им положено бесплатно, а общество так не может. Он очень ругался и сказал, что все они одинаковые, эти мигранты. И Рогер проголосовал за партию, в которой состоит этот политик. У Рогера свой взгляд на экономику, нефтяные ресурсы и всякое такое, и ему не нравится, что стокгольмцы за всех решают, как люди будут жить в других городах. Рогер может быть очень ранимым. Иногда он бывает немного бестактным, что есть, то есть, но он очень принципиальный. Никто не может упрекнуть его в отсутствии принципов. Так вот, на следующий день после этой передачи мы были в торговом центре – как раз накануне Рождества, гараж был переполнен, и машины выстроились в длинную очередь. Очень длинную. И вот этот молодой человек с черной бородой увидел, как мы идем к нашей машине, опустил стекло и спросил, собираемся ли мы уезжать и может ли он занять наше место.

На этих словах Юлия встала, направляясь к выходу.

– Знаете что, Анна-Лена? Я не уверена, что хочу услышать конец этой истории…

Анна-Лена понимающе кивнула. Для нее было не в новинку, что мало кто хочет слушать ее истории. Но она так привыкла выражать свои мысли вслух, что все равно закончила свой рассказ:

– Очередь была такой длинной, что тот мужчина подъехал к нашей части гаража только через двадцать минут. Рогер отказывался двигаться с места, пока не подошла его очередь. На заднем сиденье у того мужчины сидело двое детей – я не видела, но Рогер заметил. Когда мы уехали, я сказала Рогеру, что горжусь им, а он ответил, что это вовсе не значит, что он изменил свое мнение об экономике, нефтяных ресурсах или стокгольмцах. А потом добавил, что в глазах мужчины с бородой Рогер выглядел так же, как тот политик из телевизора – они были примерно одного возраста, с волосами похожего цвета, говорили на одном диалекте и все такое. И Рогер не хотел бы, чтобы бородатый мужчина подумал, будто мы все одинаковые.



Анна-Лена высморкалась в рукав висевшего рядом пиджака. Как бы ей хотелось, чтобы это был пиджак Рогера!



Надо сказать, что все оставшееся время Юлия пыталась встать с лестницы, а этот маневр занял немало времени – примерно столько же, сколько последующая попытка снова принять сидячее положение. Когда она наконец открыла рот, чтобы что-то сказать, оттуда раздался кашель, перешедший в смех.

– Это самая прекрасная и сумасшедшая история, давно такого не слышала!

Анна-Лена смущенно подвигала кончиком носа.

– Мы с Рогером часто ругаемся из-за политики, у нас совершенно разные взгляды, но, понимаете… можно ведь быть заодно, хоть мы и не согласны друг с другом. Многие считают, что Рогер хам, но он не всегда хам в их понимании этого слова.

– Я и Ру тоже голосуем за разные партии, – согласилась Юлия.

Она хотела прибавить, что, когда речь заходит о политике, Ру занимает позицию чокнутого хиппи, а такое обнаруживается иной раз, уже когда отношения зашли чересчур далеко. Так что приходится любить несмотря на.

Анна-Лена вытерла рукавом пиджака все лицо.

– Напрасно я действовала у Рогера за спиной! Он столького добился на работе, он должен был стать начальником, но ему так и не представился шанс. И с этими квартирами он всегда так расстраивался, что… не может выиграть. Мне так хотелось, чтобы он чувствовал себя победителем. Вот я и позвонила этому «Леннарту-Без-Границ» и сказала себе, что попробую один разочек, но… с каждой новой квартирой это становилось все проще. Я говорила себе, что это только ради Рогера, но я делала это для себя. Я обставила много квартир так, чтобы люди чувствовали себя в них как дома, чтобы человек, переступивший порог, подумал: «О, я хочу здесь жить!» Мне хотелось, чтобы когда-нибудь таким человеком стала я. Человеком, у которого есть дом. У нас с Рогером давно не было постоянного жилья. Мы только и делали, что переезжали с места на место.

– Сколько лет вы вместе?

– С тех пор, как мне исполнилось девятнадцать.

Юлия долго обдумывала свой вопрос, прежде чем произнести его вслух:

– Неужели такое возможно?

Анна-Лена ответила не задумываясь:

– Пока вы любите, вы не можешь жить друг без друга. А как только любовь ослабевает… чуточку… то можно немного пожить отдельно.

Пару минут Юлия молчала. Ее мама всю жизнь прожила одна, а родители Ру были женаты сорок лет. Как бы Юлия ни любила Ру, она всегда приходила в ужас от этой мысли. Сорок лет. Как можно любить друг друга так долго? Махнув рукой на дверь гардеробной, Юлия улыбнулась Анне-Лене:

– Моя жена доводит меня до ручки. Она хочет делать вино и хранить сыр в гардеробной.

Анна-Лена выглянула между двумя парами брюк одинаковой расцветки и ответила так, будто раскрыла страшную тайну:

– Рогер иногда тоже доводит меня до ручки. Он использует фен… как бы сказать… он дует им себе под полотенце. Понимаете, фен не для этого. Мне хочется наорать на него.

Юлия вздрогнула.

– Надо же! Ру делает то же самое. Это так гадко, что мне блевать хочется.

Анна-Лена прикусила губу:

– Признаться, я никогда бы не подумала, что у вас те же проблемы. Я всегда думала, что проще было бы жить с… женщиной.

Юлия громко захохотала.