Траектория полета

– Привет, тетя Джорджия! Я написала список всего, что хочу тебе показать, и на это нужно четыре дня. Можешь остаться хотя бы на столько?

Джорджия склонила голову над головкой Бекки, их волосы смешались так, что их невозможно было различить, и Мейси вспомнилось, как в детстве она смотрела на Берди и Джорджию, чувствуя себя лишней.

– Мне очень жаль, но не могу, дорогая. Я должна возвращаться на работу. И мистер Граф тоже. Может, в другой раз? Хорошо?

Личико Бекки вытянулось от разочарования.

– Но я уже с-сказала Британи Бэньон, что т-ты п-приехала нас навестить, и она тоже хочет т-тебя увидеть. Она сказала, ее п-папа учился с т-тобой в старшей школе.

Мейси положила руку Бекки на плечо, напоминая ей сделать глубокий вдох, прежде чем говорить. Не замечая этого, Бекки продолжала:

– Я п-приведу ее к нам после школы. Может, расскажешь нам какие-нибудь смешные истории про ее п-папу.

Пока Джорджия подыскивала слова для ответа, Мейси спросила:

– Ты взяла домашнюю работу?

– Да. И теннисную ракетку. Мне не нужен ланч, я сегодня куплю в буфете. – Дочь широко улыбнулась, став настолько похожей на свою тетю и бабушку, что сердце у Мейси заныло еще больше.

– Хорошо. Увидимся после школы. – Она тоже улыбнулась, и Бекки обняла ее, как будто понимала, как ее мать в этом нуждается.

Лайл открыл дверь, затем снова повернулся к Джорджии:

– Надолго приехала?

– Если все пойдет по плану, надеюсь уехать завтра.

Лайл медленно кивнул.

– Ну, не пропадай, – сказал он с той же улыбкой.

Мейси отвернулась.

– Рад был познакомиться. – Он кивнул Джеймсу, вышел за дверь и направился к патрульной машине с Бекки на руках.

Мейси держала Берди под локоть, изо всех сил желая уйти. Она думала о том, что придется позвонить в школу, предупредить, что опоздает, и попросить, чтобы ее классу дали замену. Однако Берди, сопротивляясь, вырывала руку.

Дедушка тяжело опустился в кресло, на его лице все еще оставались красные пятна от жары на улице. Он потер запястье, и Мейси заметила розовую припухлость возле кисти. Его ужалила пчела, что было большой редкостью. Дед всегда твердил, что знает, как общаться с пчелами, как ходить среди них так, чтобы они его не трогали. Всегда говорил, что, если вас ужалили, значит, вы сделали что-то неправильно.

Мейси двинулась было к нему, хотела помочь вытащить жало, но затем остановилась. Дед взял чашку и блюдце, которые Джеймс оставил на столе возле кресла, поднес их близко к глазам, увеличенным за толстыми линзами очков. Мейси и Берди внимательно за ним наблюдали.

Берди сделала шаг вперед. Дед коротко взглянул на нее, и затем, как в замедленном кино, они наблюдали за тем, как блюдце накренилось, чашка скользнула по нему и упала, рассыпавшись на осколки. Замерло все: каждое движение, каждый удар сердца, даже тиканье больших часов на столике, как будто сама Земля внезапно остановилась, решив повернуть в обратном направлении.

Затем возникли звуки – звон бьющегося фарфора и крики. Дедушка соскользнул с кресла, повалился на яркие белые осколки, держась за грудь. Берди кричала, Джорджия бросилась на пол, пытаясь положить голову деда себе на колени. Мейси схватила телефон, думая набрать 911, и дважды промахивалась, пока Джеймс не отобрал у нее телефон. Он набрал правильный номер и четко изложил диспетчеру службы помощи, что произошло.

Берди присела на колени рядом с Джорджией. Она вытащила кусочек блюдца из-под руки отца, вгляделась в летающих пчелок. И принялась раскачиваться вперед-назад, не замечая, как с глубокого пореза на большом пальце красная кровь капает на ее розовую юбку.





Глава 8




«В холодных климатических зонах самцы-трутни зимой умирают, а рабочие пчелы собираются вокруг своей царицы и машут крылышками, согревая ее до весны».

Из «Дневника пчеловода» Неда Бладворта



Берди

Внутри моей головы – занавес, как тот, что на сцене. Он разделяет то, что можно видеть, и то, что видеть нельзя. Я знаю это, потому что сама повесила его десять лет назад, когда выбрала жизнь на видимой стороне. Я улыбаюсь, притворяюсь, играю роль. И держу занавес всегда опущенным, чтобы не видеть, что за ним скрыто. Кто-то назовет это трусостью, но только благодаря занавесу я пережила эти годы. Моя мать хотела, чтобы я научилась петь и заботиться о своей красоте, однако она не научила меня противостоять страху и быть сильной. Часть меня хочет поднять занавес, заглянуть за него, встретиться с тем, что прячется в темноте. Но я пока недостаточно сильная. Так что я выжидаю, и учусь, и жду, что между полотнищами возникнет луч света и мелькнут картинки, как в кинопроекторе.

Кажется, сегодня я увидела проблеск. Все началось с ярких пчелок и тонкого фарфора, на котором они нарисованы. Я где-то их видела. Ощущение тонкой чашки в руках мне было знакомо. На миг всю меня заполнило воспоминание, и я затаила дыхание, стоя на лестнице перед Джорджией, Мейси и отцом, видя картинки за занавесом моего разума.

Я очень маленькая. Я знаю это, потому что болтаю ногами, сидя на стуле, и они не достают до пола. Кухня, пол выложен крупной черной и белой плиткой, и от вкусного аромата пекущегося в духовке хлеба у меня текут слюнки. Я знаю, что скоро получу толстый ломоть с холодным сливочным маслом, и хотя я не голодна, в животе урчит.

Дверь кухни открывается, и входит папа, пахнущий солнцем, теплым воздухом и медом. Он берет мою руку и ведет меня на улицу. Он хочет показать что-то в ульях, и я иду с ним охотно, позабыв про хлеб и масло.

Моя рука очень маленькая в его большой ладони, и я ощущаю знакомые мозоли. Я говорю ему, что даже если мы побежим в темноте, я все равно его узнаю по прикосновению руки. Я знаю, я сказала что-то очень смешное, потому что он смеется.


Скоро вечер. Мы подходим к ульям, и я представляю в них пчелок. Их дневная работа окончена. Несколько пчел задержались в теплом вечернем воздухе, маленькие стражи висят у входа, жужжат вокруг нас. Но нас не укусят. Они нас как будто знают, признают за часть своего мира. И я люблю этот мир. Я чувствую солнце на лице, мои босые ноги – и я счастлива.

Я хотела бы задержать это воспоминание – как лето хранит теплые дни, когда осень уже теребит его за рукав. Маленький кусочек реальности, который я отрицала. Доктора пытались определить мое состояние, классифицировать, дать ему название. Но они не могут меня вылечить. Только я сама могу это сделать. Я как фарфоровая тарелка, которую разбили на мелкие кусочки, и, кажется, я слишком стара, чтобы у меня оставалось желание их склеить.

Когда я встретила Джорджа, я подумала, что нашла то единственное, что могло бы снова сделать меня целой, вернуть давно забытое ощущение счастья. Однако меня, как и все разбитые предметы, склеить можно только на время.

Как большинство парней в Апалаче, Джордж вырос возле залива. Его отец и дед были ловцами устриц. Они называли свой ялик «Леди Мэри» – в честь бабушки Джорджа. Когда лодка стала принадлежать ему, он назвал ее «Берди».

Я любила Джорджа. Он мог заставить меня позабыть обо всем. Мы поверяли друг другу секреты, только он и я. Я любила его так же сильно, как ненавидела, наша любовь походила на кирпичную стену, о которую мы оба бились головой. Как будто мне было необходимо причинять себе боль, чтобы убедиться, что я все еще чувствую, и в надежде, что боль разбудит меня от моих кошмаров. Удержит меня от темноты, запятнавшей мои воспоминания. Уже тогда я чувствовала темный занавес за моей спиной, полной нераскрытых тайн, которые я не хотела помнить.

Я думала, дети отгонят темные тучи. Какое-то время так и было. Когда я держала в своих руках обеих дочерей, я будто перенеслась в тот деревенский дом, снова стала счастливой. Только ненадолго. Потом темные тучи вернулись и заволокли все вокруг.

Хотела бы я объяснить Джорджии и Мейси, как их люблю. Что все это – не их вина. Но я продолжаю думать о своем отце, и теплом летнем вечере, и моей руке в его ладони, и не могу забыть о том, что случилось потом, многие годы назад, когда я была совсем маленькой.

Вот почему сегодня утром я бросила помаду на пол, пытаясь мысленно вернуться в ту счастливую часть себя, пытаясь сосредоточиться на цветных тюбиках, катающихся по полу. Мейси буквально дымилась от гнева, но я была этому рада, я хотела этого, мне это требовалось, чтобы вернуться в роль женщины, которую я совсем не знаю. Она – не я. Она – персонаж, которого я играю. Кто-то сказал, что жизнь – театр. И это правда. У всех нас есть роли. Моя роль – безумная женщина, которой кажется, что она всегда на сцене. Помнить реальность намного труднее.

Я бы хотела рассказать об этом дочерям. Им было бы легче, если бы они поняли, что во всем виновата только я. Что я прячусь от своих воспоминаний, чтобы спастись. Как сейчас. Я помню пчел, и ульи, и дом, но потом он взял чашку и блюдце, и занавес чуть приподнялся, в мою голову хлынул свет, и я не могла остановить его из-за звона бьющегося фарфора, и крика Мейси, и печали на лице Джорджии. И вдруг темная часть памяти вернулась ко мне, и я вот скольжу, словно та чашка, только не могу разбиться, потому что уже разбита.





Глава 9




«Чтобы собрать всего одну чайную ложку меда, пчела облетает тысячи цветов».

Из «Дневника пчеловода» Неда Бладворта



Джорджия

Я очнулась, когда кто-то потянул из моих рук пустой стаканчик из-под кофе, и не сразу осознала, что нахожусь в зале ожидания больницы «Вимс Мемориал», куда моего дедушку доставили с инсультом. Я подняла голову, увидела синие глаза Джеймса и выпустила из рук стаканчик, вспомнив, что он принес его несколько часов назад.

Джеймс, сообщив все необходимое службе 911 и отдав трубку Мейси, догадался выбежать на улицу, надеясь, что Лайл не уехал еще слишком далеко и сможет отвезти дедушку в больницу раньше, чем придет машина «Скорой помощи».

Я печально ему улыбнулась.

– Спасибо. За все. Думаю, теперь вам поздно жалеть о своем решении приехать сюда.

Он поставил пустую чашку на стол, опустился в соседнее кресло и вытянул перед собой длинные ноги.

– Да, поездка определенно оказалась не такая спокойная, как я представлял.

Я посмотрела в другой конец комнаты, где сидела Мейси рядом с матерью. Берди, прикрыв глаза, положила голову ей на плечо. Пятно крови на юбке подсохло и стало цвета ржавчины. Когда Лайл увез дедушку, Мейси перевязала ей руку. Берди отдала ей осколок блюдца только после того, как Мейси пообещала, что оставит его на столе и больше не тронет.

Я потерла ладонями лицо. Казалось, мы провели в Апалачиколе не всего один день, а уже несколько недель.

– Приношу свои извинения. У меня есть человек, который сможет склеить блюдце так, что вы даже не заметите трещины. Но вот чашка… – Я замолчала, вспомнив, как мелкие фарфоровые осколки разлетелись по полу. – С ней, боюсь, уже ничего не сделаешь.

– Не беспокойтесь. У меня таких еще одиннадцать, и, если хотите, я найму именно вас на поиск замены. Сейчас у вас другие тревоги.

Бекки, которой разрешили пропустить школу, вернулась с шоколадкой и кока-колой после очередного похода к торговому автомату и снова села рядом со мной. Она почти не отходила от меня с тех пор, как мы прибыли в больницу, и я могла лишь гадать, что думает об этом Мейси.

– Как д-дедушка? – спросила Бекки дрожащим голоском.

Она поднесла банку кока-колы ко рту, и я заметила ее обкусанные ногти. Почувствовав чей-то взгляд, я подняла голову – Берди смотрела на нас едва ли не осуждающе. «Леди всегда узнают по рукам», – сказала она однажды, увидев за обеденным столом, что я обгрызла ногти. Тогда я пнула Мейси под столом, чтобы она догадалась спрятать свои руки, но сестра намека не поняла и стала громко жаловаться, что я ее пнула.

Услышав, как Бекки заикается, я хотела сказать что-нибудь уместное, как-то успокоить ее. Я заправила прядку волос ей за ухо, узнавая его мягкий изгиб, узнавая это шелковое ощущение, и слова застряли у меня в горле. Я вспомнила, как видела ее в последний раз – крошечную, розовую, вопящую. Все эти годы я почему-то думала, что здесь ничего не меняется. Однако время, конечно же, не стоит на месте. Бекки выросла. Мы все стали старше. Только не мудрее.

Я улыбнулась Бекки.

– Счастье, что твой папа смог так быстро доставить дедушку в больницу. Это спасло ему жизнь. А еще нам повезло, что не пришлось ехать в больницу в Панама-Сити, потому что здесь как раз оказался очень хороший невролог. Дедушка болен, и врачи оставят его в больнице на некоторое время.

Она посмотрела на меня с тревогой.

– А как же пчелы? Он собирался на следующей неделе перевозить ульи на болото.

Я на краткий миг встретилась глазами с Мейси.

– Уверена, мы что-нибудь придумаем. Наверняка твоя мама знает, что делать.