Тень горы

– Активисты индусского и мусульманского молодежного движения подняли своих людей, чтобы поддерживать порядок. Когда в индусском районе начинаются пожары, туда прибывают студенты-индусы на грузовиках и выставляют свои кордоны, которые следят, чтобы не было никакого насилия. То же самое делают и мусульмане. Они не хотят, чтобы повторилось то, что было во время недавних бомбейских волнений.

– И как, им удается обеспечить спокойствие?

– Пока что это у них выходит очень хорошо. Надо организовать набор студентов в полицию. Нам очень нужны такие парни.

– А кто устраивает эти поджоги?

– Когда в Бомбее сгорает целая улица, на ее месте возникает торговый комплекс или группа новых жилых зданий, – ответил он, в сердцах сплюнув.

Иногда спекулянты, воспользовавшись напряженными отношениями между соседями на какой-либо торговой улочке, сжигали ее целиком, избавляясь от конкурентов. Они нанимали гангстеров, которые повязывали головы оранжевыми платками, когда сжигали мусульманские улицы, или зелеными, когда громили магазины индусов.

Доминик не мог отнестись к этим фактам равнодушно. Он был тридцатилетним отцом троих детей – девочек десяти и восьми лет и четырехлетнего мальчика. Он честно трудился, надев полицейскую форму и ежедневно рискуя жизнью, хотя уже успел разувериться в системе, обмундировавшей его и снабдившей пистолетом, чтобы он ее защищал.

Он рассказывал о своей работе с горечью. Я много раз выслушивал подобные рассказы в трущобах, на улицах, в магазинах. В них звучала обида на несправедливый режим социального неравенства, обиравший неимущих и убеждавший их, что такова их карма.

Когда был жив дедушка Доминика, семья исповедовала индуизм. Они приняли христианство на волне крещений, спровоцированных блестящими, этически безупречными речами доктора Амбедкара, первого индийского министра юстиции, защитника касты неприкасаемых.

Поначалу после обращения в новую веру семья переживала нелегкие времена, но к тому моменту, когда Доминик завел собственную семью, они уже полностью интегрировались в христианское сообщество, тогда как другие, также стремившиеся скинуть цепи кастовых ограничений, стали буддистами или мусульманами.

Сами они оставались такими же, как прежде, жили рядом с теми же соседями, но в поисках путей к началу начал двигались в разных направлениях. Все религиозные общины болезненно воспринимали сокращение своих рядов и ущемление своих прав, порой яростно противясь этому; переход из одной веры в другую решительно осуждался.

Мы с Домиником колесили по территории между Нейви-Нагаром и Ворли-Джанкшн, избирая самые разные маршруты. Нам встречались грузовики с поющими индусами и мусульманами, на них развевались оранжевые либо зеленые флаги.

Политики и богачи игнорировали локдаун и разъезжали по городу с вооруженным эскортом на такой скорости, словно их преследовали. Изредка попадались прохожие, рискнувшие выйти на улицу. Увидев нас, они обращались в бегство. Но в целом предрассветный город был пуст.

Зомби мы не видели, но собаки и крысы встречались в изобилии. Они были голодны – люди не выбрасывали никаких отходов – и выли или пищали на пустынных улицах.

Доминик правил очень осторожно. Индийцы любят и собак, и крыс. Они любят почти все сущее. Одну из улиц перегородило целое полчище крыс, словно отара овец на сельской дороге.

Доминик остановился. Он начал газовать, мигать фарами дальнего света и сигналить. Крысы не обращали на это внимания.

– Что будем делать? – спросил Доминик.

– Может, выстрелить в воздух? – предложил я. – Вы же разгоняете так людей.

– Не пойдет, – ответил он.

В это время появился тощий бродячий пес. Он весь трясся, его тонкие лапы дрожали при ходьбе. Бездомные собаки бродили по дорогам Индии уже не одну тысячу лет, и пес знал свои права. Он остановился и наполовину прорычал, наполовину пролаял какую-то сложную фразу.

Крысы засуетились, заметались и двинулись серой массой на поиски пропитания в другое место.

Пес тявкнул нам что-то – очевидно, «убирайтесь, откуда прибыли».

Мы поехали дальше.

– Симпатичный пес, – бросил мне Доминик через плечо.

– Да. Но хорошо, что он не привел с собой своих друзей. В Индии ежегодно умирают от бешенства тридцать пять тысяч человек.

– Ты как-то мрачно смотришь на жизнь, – заметил он, сворачивая в сторону Ворли-Наки.

– Я смотрю, как бы выжить.

– Тебе надо открыть сердце Иисусу, – сказал Доминик.

– Иисус и так живет в каждом сердце, братишка.

– Ты так думаешь?

– Конечно. Я люблю этого парня, как и все остальные.

– Вовсе не все, – рассмеялся он. – Многие ненавидят Его.

– За что Его ненавидеть? Блестящий ум, любящее сердце, искупление общих грехов. Иисус был парень что надо. Возможно, они ненавидят христиан, но не Иисуса.

– Во всяком случае, надеюсь, что сегодня здесь нет таких, кто ненавидит Его, – сказал Доминик, заглядывая во все переулки, которые мы проезжали.

Мы доехали до Ворли-Наки, где на ярко освещенном перекрестке величиной с футбольное поле пересекались пять магистралей и посредине стоял дозором одинокий коп.

Доминик подрулил к нему и выключил двигатель.

– Дежуришь тут в одиночестве, Махан? – спросил он на маратхи.

– Да, сэр. Но теперь уже не в одиночестве, сэр, потому что подъехала ваша добрая личность. А белый парень – это кто?


– Это переводчик, волонтер.

– Волонтер?

Махан с подозрением оглядел меня, очевидно опасаясь, что я начну чудить, потому что только ненормальный может добровольно разъезжать по улицам в такое время.

– Волонтер, вы говорите? Он что, спятил?

– Махан, я жду от тебя отчета! – рявкнул Доминик.

– Сэр! Здесь все тихо, сэр, с тех пор как я заступил на пост точно в…

Справа донесся тяжелый двойной удар, и мы увидели приближавшийся к нам перегруженный людьми грузовик, который перескочил через «лежачего полицейского».

Огромный грузовик тащил за собой прицеп с высокими деревянными бортами, доходившими до уровня груди людям, битком набившимся в кузов. Когда грузовик проезжал под фонарями, оранжевые флаги сияли на свету, как маленькие солнца.

Грузовик перевалил через очередного «лежачего полицейского», и по толпе в кузове пробежала волна: сначала передние поднялись на ее гребне, затем те, что были прижаты к заднему борту.

«Рам Рам»[99], – пели они.

Позади нас послышался автомобильный гудок, и, обернувшись, мы увидели еще один грузовик, подъезжавший слева. В нем размахивали зелеными флагами и кричали: «Аллаху акбар!»

Грузовики должны были встретиться примерно в том месте, где мы стояли посреди дороги.

– Так-так, – спокойно произнес Доминик, поставив мотоцикл на боковой упор. – Помилуй нас, Дева Мария.

– Нарайани! – пробормотал Махан, избравший в качестве защитницы другую богиню.

Я стоял рядом с полицейскими. Мы смотрели то на один, то на другой грузовик, сближавшиеся друг с другом на черепашьей скорости.

Махан, в одиночестве следивший за порядком на перекрестке, был вооружен дубинкой и рацией. Я посмотрел на него, он поймал мой взгляд.

– Все в порядке, – сказал он. – Не напрягайтесь. Бог с нами.

– Все в руках Божьих, – ответил я ему на маратхи.

– Это точно! – сказал он тоже на маратхи. – Вам нравится дешевый самогон?

– Кому ж он может понравиться? – рассмеялся я, и он засмеялся вместе со мной.

Водители грузовиков решили блеснуть своим мастерством и проехать как можно ближе друг к другу. Сидевшие в кабинах рядом с водителями убрали выступавшие в сторону зеркала заднего обзора и подняли флаги вертикально. Стоявшие в кузове давали указания водителям, перегнувшись через борт и стуча по нему.

Оба грузовика очень медленно ползли навстречу друг другу, словно слоны, забравшиеся на черепах, сходясь бортами так близко, что не зацепиться друг за друга можно было, разве что помолившись. Недалеко от нас они остановились, и обе команды, не меньше сотни вопивших человек с каждой стороны, оказались лицом друг к другу. Люди под зелеными знаменами вопили «Аллаху акбар!», под оранжевыми – «Рам! Рам!».

Они с неистовством отстаивали свою веру, проходя обряд очищения пóтом. Но постепенно имена богов стали переплетаться и сливаться в общем хоре, где оранжевые прославляли зеленое, а зеленые оранжевое и все вместе прославляли единого Бога.

Я держался настороже и был готов ко всему. Но в людях на грузовиках не было ожесточения. Молодые студенты видели в членах противоположной команды своих братьев и чувствовали такую же преданность вере.

Они возложили на себя миссию. Толпа не давала пожарным возможности остановить огонь ни в индусских, ни в мусульманских кварталах, а молодые люди выступали в защиту своих сограждан и с риском для жизни преграждали путь злу, помогая городским властям выполнить их задачу.

Их миссия, спасение жителей, была священна, и они не поддавались на провокации. Грузовики разъехались в разные стороны; люди продолжали исступленно воспевать своих богов, но без какой-либо враждебности к поклонникам других.

Когда грузовики, приводившиеся в движение пением, исчезли из виду, в дальнем конце площади осталась одинокая фигура. Карла. Один из грузовиков подвез ее.

На ней были черные джинсы, черная трендовая рубашка без рукавов и легкая красная куртка с капюшоном, накинутым на ее темные волосы. С плеча свисала сумка, к которой были прицеплены ее туфли. Она была босиком и махала на прощание грузовику с зелеными флагами.

Я побежал к ней.

– Слава богу! – воскликнула она. – Я уж думала, что этого никогда не произойдет.

– Что не произойдет? – спросил я, обнимая ее.

– Я думала, что никогда тебя не найду, – ответила она, блестя зелеными глазами в свете фонарей. – Я боялась, что ты застрял где-то с какими-нибудь несимпатичными типами, и решила, что надо тебя избавить от них.

– Забавно. А я боялся, что ты застряла где-то с какими-нибудь симпатичными типами, и решил, что надо тебя избавить от них. Поцелуй меня.

Она поцеловала меня и откинула голову назад, разглядывая:

– У тебя была… практика?

– Все, что с нами происходит, – практика.

– Да ну тебя, Шантарам, ты выдвигаешь против меня мои же фразы. Это нечестно.