Тень горы

– Фи-и-и! – завизжали обе.

– Мне вас рекомендовали, – с невинным видом продолжил я. – Дидье сказал, что вы свободны по понедельникам, средам и пятницам, за двадцать рупий в час.

Они фыркнули и вприпрыжку отбежали к двум симпатичным парням, игравшим у Рагхава на таблах.

– Что ты наделал! – огорчился Дидье.

– Ты же собирался им объяснить, кого я убил, – напомнил я.

– Я хороший рассказчик, это всем известно, – недовольно забормотал он. – Подумаешь, преувеличил немного, из любви к искусству. Приукрасил. Если бы я про тебя только правду рассказывал, то никто, кроме меня, тобой бы не интересовался. Ну, может быть, еще Навину ты был бы любопытен, но в этом я не уверен.

– Что происходит, Дидье?! – с притворной обидой спросил я. – Что, на этой неделе положено Шантарама пинать почем зря? Прекрати, с меня на сегодня хватит.

Ответить он не успел.

– Пожар! – раздался пронзительный крик.

На берегу, чуть поодаль, плясали языки пламени.

– Рыбацкие хижины горят! – воскликнул Навин.

Я бросился к мотоциклу.

– Оставайся с Дивой! – велел Навин Дидье.

– Со мной они в безопасности, – воскликнул Дидье и сгреб в охапку Диву и Дивушек. – А вы поосторожнее там!





Глава 56




Мы с Навином обогнули толпу людей, бегущих из трущоб к пожару в бухте, и оставили мотоциклы у бетонного разделителя посреди шоссе. Горящие лодки видны были даже с трассы. Рыбацкие хижины теснились на темном берегу, но неподалеку от бухты находился ярко освещенный перекресток, и холодный свет фонарей оттенял буйство пожара. Прочные, надежные рыбацкие лодки уже превратились в сморщенные, почерневшие развалины. По краям деревянных бортов окровавленными губами тлели угли.

Лодки спасать было поздно, но пожар еще не перекинулся на хижины. Мы с Навином повязали лица носовыми платками и присоединились к цепочке людей, передававших друг другу ведра с водой. Я стоял между двумя женщинами; ведра мелькали с такой быстротой, что за ними трудно было уследить. С берега доносились крики людей, отрезанных полосой огня, – дети и женщины искали спасения на мелководье. Пожарные бросились к ним на помощь, они вбегали в горящие хижины, выводили жителей. Там и сям вспыхивали лужи пролитого масла и керосина, огонь лизал защитные костюмы пожарных. Неподалеку от меня из вихрящихся клубов дыма выскочил охваченный пламенем человек с ребенком на руках. Мне хотелось броситься на помощь, но я не мог разорвать цепь водоносов.

Сколько страданий и катастроф можно перенести за одну жизнь? Ответ прост: достаточно одного раза, но лучше, если этого не случится никогда.

Внезапно подача ведер прекратилась. Кто упал на колени, кто с надеждой смотрел в небо. Я даже не заметил, как начался дождь. Запах гари и обожженной кожи почему-то напомнил мне об отрубленной голове на обочине дороги в Шри-Ланке. Меня преследовали воспоминания о джунглях.

Дождь превратился в ливень; огонь зашипел под хлещущими струями. Пожарные разламывали остовы хижин. Пожар потушили. Все вокруг заплясали от радости. Я бы тоже заплясал, если бы со мной была Карла.

Я пошел вдоль берега, мимо сожженных лодок, к деревьям в дальнем конце пляжа, где в клубящихся тенях мелькали, приближаясь, чьи-то серые силуэты: то ли призраки, то ли демоны. Вокруг все еще витал иссиня-черный дым – тлели остовы деревянных лодок, за десятки лет насквозь пропитавшихся рыбьим жиром. Из черного дыма и дождя нам навстречу шли люди, посеревшие от дыма и пепла, – это они подожгли лодки, а потом спрятались за деревьями. Потеки ливня оставили черные полосы на перепачканных физиономиях, – казалось, серые тигры вышли на охоту в дымных джунглях. Я с удивлением сообразил, что это «скорпионы». Верзила Хануман, прихрамывая, вышел из тени последним.

Когда страх и любовь сливаются с историей, пусть даже с историей крошечного рыбацкого поселка в Колабской бухте, время по-настоящему замедляется. Биение сердца становится ударами молота, и видишь все одновременно. Здесь тебя уже нет, ты в ином мире, среди мертвых, однако замечаешь мельчайшие подробности, каждую черточку, каждый завиток дыма.

«Скорпионы» шли к нам. За нашими спинами плясали люди. На песке сидели дети, старики и собаки. Среди обугленных хижин стояли пожарные, от обгорелых защитных костюмов струился дымок.

До нас «скорпионам» оставалось метров шестьдесят. Они были вооружены ножами и тесаками. Пожар был первым актом пьесы, и «скорпионы» жаждали достойно завершить представление. Я выхватил ножи и побежал навстречу врагам, не соображая, что делаю. В тот миг мне хотелось предупредить остальных, дать им время убежать, укрыться от нападения. Я отчаянно завопил, сделал три или четыре шага, и все мысли меня покинули. Все звуки исчезли. Я ничего не слышал. Бесплотные крылья напрасных желаний пронзили меня копьями света. Сжимая рукояти ножей, я несся по призрачному беззвучному туннелю, не слыша даже собственного дыхания. Время замерло, превратившись в вечность. Я знал, что, как только достигну цели, все ускорится.

Рядом со мной кто-то бежал. Навин нагнал меня, схватил за футболку, потянул на землю. Я с размаху упал на песок и от боли вернулся в действительность. Крики, сирены и вопли оглушали. Навин, споткнувшись, повалился на меня, вытянул руку, тыкал куда-то пальцем. Я поглядел в том направлении и увидел толпу полицейских. Копы бежали и стреляли на ходу. «Скорпионы» падали наземь, просили пощады. Дилип-Молния уже кого-то пинал.

Мы с Навином по-прежнему лежали на песке. Навин плакал и смеялся одновременно, придерживая меня за плечо. После этой ночи он стал моим настоящим, верным другом. Иногда подвиг – всего лишь отважное безрассудное намерение, и часто именно эта искра отваги разжигает в мужчинах костер дружбы, связывает их крепкими братскими узами.

Мы патрулировали бухту до тех пор, пока не приехали Абдулла, Ахмед и Дылда Тони. Я рассказал им о случившемся, и мы вернулись на концерт, к заливу Бэк-Бей.

Музыканты уже уехали, но студенты остались и передали нам весточку от Дидье, любимца курильщиков, – он отправился навестить Джонни Сигара.

Мы помчались в трущобы, в хижину Дивы.

– Идиот, ты лучше ничего не придумал?! – воскликнула девушка.

– Все в порядке, – ответил я.

– Да я не тебя спрашиваю, а другого идиота. Какого черта ты бросился пожар тушить? У тебя мозги совсем расплавились?

Навин счастливо улыбнулся.

– И с чего это ты такой веселый? – не унималась Дива.


– Ты обо мне волнуешься, – объяснил Навин, шутливо грозя ей пальцем.

– Конечно волнуюсь. Ты только сейчас сообразил? А еще сыщик! Болван ты!

– Ого! – удивился Навин.

– Тебе больше нечего сказать?

– Ого!

– Повтори еще раз, горшком по башке получишь! – завопила Дива. – Лучше заткнись и поцелуй меня.

Поцелую помешал внезапный звон посуды и громкие голоса на улице: по трущобам кто-то шел не разбирая дороги.

Навин велел Диве оставаться с Ситой и в случае опасности уходить из трущоб на берег. Джонни Сигар, Дидье, Навин и я заняли оборону на единственной тропке, ведущей к центру трущоб. В общем гомоне выделялся женский голос, выкрикивавший что-то по-английски. К хижине Дивы, в окружении восторженной толпы, подошла Кавита Сингх.

– Вот, специально для тебя, – сказала журналистка, протянув Диве газету. – Только что из типографии. Я решила, что ты должна первой об этом узнать.

Дива прочла статью на первой полосе, увидела фотографии отца, отдала газету мне и обессиленно прильнула к Навину.

Убийц Мукеша Девнани поймали и посадили в тюрьму. Преступники признались в содеянном. В убийстве обвиняли китайско-африканскую преступную группировку, специализирующуюся на транспортировке наркотиков из Бомбея в Лагос. Полицейские с гордостью объявили о полном уничтожении банды. В раскрытии преступления участвовали правоохранительные органы разных стран. Раджеш Джайн, временно возглавивший группу компаний Девнани, умолял пропавшую наследницу объявиться и вступить в свои законные права. Диве больше ничего не грозило – из мира керосиновых ламп она могла вернуться в мир электрического света.

– Лин, выпить хочешь? – предложил Дидье, отрываясь от разговора с Кавитой.

Журналистка недовольно взглянула на меня.

– Кавита, откуда ты знаешь, что Дива здесь? – спросил я.

– Вы с Карлой связаны незримыми духовными узами, – усмехнулась она, взяла у Дидье фляжку и сделала глоток. – Сам догадайся.

– Что ты имеешь в виду?

– Лин, шел бы ты домой, а? – вздохнула она. – У тебя же дом есть.

Я так и не понял, что ее рассердило, пожал плечами и ушел. Едва я уселся на байк, ко мне подъехал Рави, один из людей Санджая.

– Меня Абдулла прислал, – сказал он, сжимая высокий руль мотоцикла. – «Скорпионы» Амира убили. И Фарид погиб.

– Да снизойдет на них покой, – ответил я. – Что случилось?

– «Скорпионы» волоком вытянули Амира из дома, на улице прирезали.

– Черт возьми!

– А Фарид взбесился, ворвался в полицейский участок и…

– Что?

– Копы разбежались, а Фарид пристрелил трех «скорпионов», которых за поджог в кутузку посадили. Вишну чудом удалось спастись: Хануман его своим телом прикрыл, шесть пуль от Фарида принял. Данду-усача тоже прикончили.

– А сам Фарид как?

– Копы вернулись с подкреплением и в перестрелке убили Фарида. Говорят, шестьдесят пулевых ранений…

– Й’алла.

– Тебе лучше не высовываться, дружище. Там такая заваруха, прямо ковбои и индейцы. Лучше уж я индийцем побуду.

Он завел мотоцикл и уехал, как вестовой в зоне военных действий, – встревоженный и озлобленный. Такие люди, как Рави, есть в каждой банде. До этого он не ведал страха и всегда был невозмутим, однако сейчас его напугала и смерть сорвиголовы Амира, который первым лез в любую драку, и гибель боксера Фарида, доверенного человека Санджая. Да, «скорпионов» убили, но погибли и люди Санджая. Кровавый водопад смертей не прекращался. Сам Рави жил от ночи к ночи. Шла жестокая, бессмысленная война.

Я вернулся в «Амритсар» – сначала надо было выспаться, а потом узнать, что еще происходит в городе, кто из моих торговцев продолжает работу, а кто сбежал. Байк я оставил в переулке за гостиницей – я часто там парковался и на этот раз тоже не заметил ничего подозрительного. Как выяснилось, напрасно. Я стер с боков мотоцикла дорожную пыль и пепел пожара, разогнулся – и передо мной возникла мадам Жу со своими близнецами-телохранителями. Чуть поодаль, сунув руки в карманы курток, стояли два невысоких худощавых парня с голодными глазами: плескуны.

– Мадам, не сочтите за дерзость, – начал я, – но, если ваши плескуны шевельнутся, я за себя не отвечаю. И неизвестно, кто из нас останется в живых.

Она рассмеялась и включила под черной кружевной вуалью фонарик – гибкую светящуюся трубку на батарейках, ожерельем обвивавшую шею. Вуаль крепилась к высокому узорному гребню из чего-то блестящего и черного – наверное, из панцирей громадных пауков. Черное кружево ниспадало на черное шифоновое одеяние, окутавшее мадам Жу от ворота до самых пят. По-видимому, на ногах у нее были туфли на высоченной платформе, потому что скрытое вуалью лицо находилось на уровне моих глаз. Сквозь кружевную завесу струился призрачный свет, призванный подчеркнуть легендарную красоту мадам Жу, но, по-моему, тщетно. Смех не прекращался.

– Мадам, я очень устал, – вздохнул я.

– Сегодня ночью умер твой приятель Викрам, – заявила она, выключая фонарик.

И тут меня осенило: фонарик служил не для освещения, а для выключения. Внезапная темнота превратила лицо мадам Жу в живую, дышащую тень.

– Викрам?

– Он самый, ковбой. Умер.