Танец огня
Часть 31 из 51 Информация о книге
— Намир. — Я в дозоре, — она вдруг ощутила усталость. Было проще не смотреть на принца, а глядеть вперед, вниз, на сияющие улицы. Луны не было видно, ее скрывали облака. — Я ждал разговора, — сказал он. — Я не мог застать тебя одну. — То, что между вами и Рихаб Бет-Сорр — не мое дело, — сказала она. — Пока мы не погибли из-за этого, — она напряглась, хоть и просила себя держаться. — Мне важно, чтобы вы не погибли… но это все не мое дело. — Думаешь, я предал бы брата? — он звучал обиженно, а не гневно. — Между мной и Рихаб ничего нет, Хазан. Клянусь, это правда. Тот мужчина ничего не говорил мне о королеве, когда мы остались одни. Я не помню его слова. Помню, как ты меня нашла. И кровь на моих руках. Звучало слишком мягко, учитывая, как он вел, когда она его нашла. — Я могу вам поверить, — сказала она. — Но не я одна видела тот разговор. Люди будут говорить, говорили. Это дойдет до вашего брата. И не будет важно, делали вы это или нет, милорд. Люди будут подозревать худшее в ней и в вас. Конечно, преступление спишут на нее. — Думаешь, танцующие с огнем действуют против королевы? — это был не совсем вопрос, он звучал как внезапное открытие. Она поразилась тому, как логично это звучало, когда он произнес это вслух. — Возможно, — он хотел заговорить снова, но она подняла руку. — Погодите, — она увидела движение на одной из улиц. Что-то темное мелькнуло. Может, птица, но… — Что там? — Не знаю, — она впервые поняла, что ночь очень тихая. Комендантский час загнал жителей в дома, и в этой тишине должны были звучать птицы и насекомые. Их не было. — Что-то не так, — сказала она Мансуру, глядя на улицы. Она пошла к лестнице, чтобы спуститься в крепость. — Они могут уже быть… Он понял. — Внутри. Во дворе было темно, когда она спустилась. А не должно быть. Тут было светло раньше, она была уверена. Она не удивилась, увидев у лестницы лежащего лицом в землю Маллина. Кровь расплылась вокруг его головы. Годы тренировок и ее надежды тут же увяли. Тут было больше людей. Намир щурилась в темноте, различила темные силуэты на земле. Не меньше пяти их воинов. Это произошло быстро и тихо. Мансур спрыгнул рядом с ней с лестницы. Она не видела в темноте, были ли на него лице эмоции при виде Малина и других силуэтов во тьме. Сейчас они поднимут тревогу, побегут с мечами в крепость защищать то, что смогут. Это была ясная мысль, враг играл с ними, приходя по ночам, в кошки-мышки, и теперь она это понимала. К утру история Алмирии будет у всех на языках. Эта история разлетится на юг, по реке Гадлан, доберется до столицы. О красных реках на улицах, о головах пяти лордов на пиках над бойницами крепости, о телах, что были искалечены на улицах. Лорд Ферран среди них будет главным, и он будет выглядеть строгим, даже когда птицы выклюют его глаза. Смерти того дня исчислялись тысячами. Говорили, даже века спустя город не отмоют от крови и призраков. Глубоко в ночи Намир поскальзывалась на камнях, покрытых кровью, несла в руках раненого мужчину, рыдающего кровью. Она кричала, пробиваясь среди безликих воинов. Она увидела, когда на миг вышла луна, худое лицо мальчика в шрамах под капюшоном танцующих с огнем. Его глаза были большими, он выглядел почти невинно, словно резня вокруг его потрясала. Но он возвышался над ней, черты пропали под капюшоном, и его меч двигался, не показывая милосердия или страха. Намир Хазан не знала, что так будет, когда только спустилась с бойницы и обнаружила своих людей мертвыми. Она побежала во тьму крепости. Юный принц следовал за ней. * * * Он боялся приходить сюда, хоть и не сказал Джулиен. Не потому, что мог отдать жизнь за Лин Амаристот. Мужчина должен был осознавать свою ценность и место в мире, собираясь умереть. В последний раз в Другом мире Валанир Окун видел отражение этого: он не знал, что тогда была правда. Ритуал жертвы, который он делал ради любви, был еще и против этого изображения: о Пророке, которым он не хотел быть. Кто ты, Лин Амаристот? Он хотел знать, думал о том, как в ней сменялись огонь и лед, но он хотел, чтобы она узнала этот ответ сама. Не раскрыла его так поздно, как сделал он. Он был в коридоре, что тянулся бесконечно, он уже был тут раз. Он привел себя сюда песней. В этот раз он знал, куда попадет, ведь продумал этот путь: он найдет за одной из дверей Лин, которую сделал годы назад Пророком. Он не был уверен, знала ли она об его присутствии, и как это работало. Но Валанир Окун думал, что если чары вернулись, и Пророк мог так убить своего создателя, он мог и предложить жизнь. Ведь у всех чар был двойник — свет и тень. Он принесет так свет. В этот раз. Это была расплата за грехи. Вот она. Метка вокруг его глаза пылала, сияла сама по себе, не отражая свет луны. Его потянуло вперед, его звало эхо песни, которую он создал. Мелодия, элегия о жизни Лин, какой он ее видел, которая отличалась от того, как сама Придворная поэтесса это видела. Он слышал ноты своей музыки, они вели его вперед, и когда он выбрал дверь, он ждал, что она будет на другой стороне. Но Валанира Окуна встретил ледяной ветер, тишина, и песня резко пропала. Шок пронзил его, жертва была напрасной, а он не это планировал. Голос пропал, его искусство, слова и все остальное провалилось в воющую дыру боли. Там ждала не Лин. * * * Она увидела перемену в его глазах, зрачки расплывались, как чернила на бумаге, и зеленое почти пропало. Его лицо стало белым, испугав ее. Джулиен кричала ему в лицо. Его челюсть опустилась, звук, что вылетал из его рта, был жутким. С этим звуком трещала ветвь дерева, но звук продолжался, и он не должен был звучать изо рта человека. Его глаза все сильнее чернели, пропали уже и белки. Его глаза были дырами. И трещащий звук продолжался. Она шептала его имя. Ее ужас был абсолютным, она смотрела на него лицо, и ей казалось, что резьба на стенах оживает по сторонам: драконы и женщины, поэты и рыцари раскрывали рты, насмехаясь над ужасом в этой комнате. Лиры замерли на местах. Но хуже было, когда он ответил. Когда он произнес ее имя с этим хрипом. Он выдавил сквозь сжатые губы: — Я провалился. Ты попробуешь сделать, что… я не смог? — Валанир… как? — Ты принимаешь это? — Что… — Ты принимаешь это? Она смотрела в его глаза, задержав дыхание. — Да. Пророк схватил правой рукой Серебряную ветвь перед собой, охнул, словно она пронзила его светом. Серебро озарило его лицо, смягчившееся с жутким цветом. Его левая рука потянулась к Джулиен. Она пыталась схватить его за руку, но он тянулся вперед, мог вот-вот упасть. Но не упал. Он прижал ладонь к ее лбу. Его кожа была как высохшее дерево. Но Валанир Окун своим голосом произнес последние слова. Метка на его глазу вобрала в себя свет Серебряной ветви и пылала, как звезда. — Все, что во мне… тебе, — он обмяк, рухнул на колени. — Боги. Простите меня. Свет вокруг его глаза угас. Умер. Джулиен смотрела: метка Пророка пропала с лица Валанира. Сначала она онемела. Мир застыл вокруг нее. Она видела, как Валанир Окун с серым лицом склоняется вперед, замирает в воздухе. Она ощущала сухую мертвую ладонь на своем лбу. А потом время снова пошло, и начались изменения, и она словно оказалась на склоне скалы, споткнулась и не могла остановить падение. ГЛАВА 17 Он следовал за Этереллом весь день, но все пошло не по плану. Когда снаружи началось пение, Дорн подумал, что теперь Этерелл оставит свое место у Зала лир и займет место рядом с Элиссаном Диаром у костров, хоть цель и не была ясна. Планом Дорна было спасти друга от эффекта чар, даже если придется избить его на месте. Но Этерелл Лир расположился у двери — почему она была закрыта? — Зала лир и старался выглядеть спокойно. Дорн прятался на балконе выше и видел изменение. Ночью было темно, и коридор был залит луной. Дорн увидел, как друг осмотрелся с холодом, а потом расслабился. Принял скучающий вид. Дорн знал его достаточно, чтобы понять, что он играет. Он не знал, зачем. Время шло. Его друг расхаживал. Дорн чуть не задремал, где сидел. Он резко проснулся от раздраженного голоса внизу: — Ради небес, Дорн, можешь выходить. Он замешкался на миг. Но Этерелл смотрел на то место, где он был спрятан. Дорн склонился через перила балкона. — Я мог бы тебе сказать, почему я тут, но тогда ответишь и ты, — сказал он, — и это станет детской игрой. — Я знаю, почему ты здесь, — сказал Этерелл, отряхивая рукав. Дорн видел с высоты макушку друга, его волосы. — Ты следовал за мной. Я не знаю, зачем. Но догадка есть — ты хочешь спасти меня от меня же. Это трогательно. Но меня не нужно спасать. — Хорошо, — сказал Дорн. — Ты знаешь, почему я тут. У тебя преимущество. Как обычно, — он сжал перила, перемахнул через них на середину лестницы, схватился за перила там и спрыгнул к другу у двери Зала лир. Он исполнял этот трюк много раз за годы, в этом замке было много углов и лестниц для такого, и он совершал открытия в ранние годы. Теперь все изменилось, он стал старше, ощущал себя серьезнее. Этерелл наблюдал без эмоций — Я не думал направлять тебя. Его словно ударили. — Молчи, — сказал Дорн. — Все не так. Я… хотел убедиться, что с тобой ничего не случится. Эти люди… не такие, какими кажутся. — Я знаю, какие они. — Тогда почему… — он замолк. Они услышали протяжный крик из Зала лир. Этерелл ворвался в дверь и выхватил нож. Дорн ярко запомнил сцену, что встретила их. Ужас ее не вязался со спокойствием Зала. У Серебряной ветви Пророк Валанир Окун лежал на полу, скалясь, лицо было бескровным. Дорн ясно ощущал смерть в комнате. Рядом с Пророком сидела, упершись спиной в каменный пьедестал, Джулиен Имара. Она безжизненно смотрела в пустоту, раскрыв рот. Лунный свет ясно показывал метку Пророка вокруг ее глаза. Этерелл рычал ругательства. Его лицо побагровело. — Чертов Пророк, — он опустился перед Джулиен, провел рукой перед ее глазами. Он сжал ее запястье, проверяя пульс. — Она жива. Он что-то с ней сделал… Сердце Дорна колотилось. — Она — Пророк, — метку нельзя было спутать. Этерелл подошел к телу Валанира. Он потряс Пророка за плечи. Когда он повернулся, его гнев был таким сильным, что Дорн отпрянул. — Он знал, — рявкнул Этерелл. — Знал, что умрет. Теперь ясно. Конечно, он не сказал. А теперь слишком поздно.