Тайная жизнь пчел

Покинув старое гнездо, рой, обыкновенно, пролетает всего несколько метров и опускается. Пчелы-разведчики ищут подходящее место для новой колонии. В конце концов одному из мест отдается предпочтение, и весь рой вновь поднимается в воздух.

«Пчелы мира»



Полицейского, который вез нас в тюрьму, звали мистер Эвери Гастон, но люди на заправке называли его Туфля. Загадочное прозвище, поскольку его туфли (и даже его ноги, насколько я видела) были ничем не примечательны. Но что в нем было примечательно, так это маленькие уши, уши, как у ребенка, уши, похожие на кусочки кураги. Я смотрела на них с заднего сиденья и думала, что его следовало бы прозвать «Ухо».

Трое мужчин ехали за нами в зеленом пикапе с подставкой для ружья в кузове. Они двигались вплотную к нам и сигналили каждые несколько секунд. Я всякий раз подпрыгивала, и Розалин похлопывала меня по ноге. В какой-то момент они затеяли новую игру: ехали рядом с нами и что-то выкрикивали, но нам почти ничего не было слышно, поскольку окна были закрыты. Людям, сидящим на заднем сиденье полицейской машины не полагалось дверных и оконных ручек, так что нам пришлось ехать в тюрьму в удушающей жаре.

Розалин глядела прямо перед собой и вела себя так, словно эти люди были мелкими мушками, жужжащими за оконной сеткой. Я лишь могла чувствовать, как дрожат ее ноги — все заднее сиденье ходило ходуном.

— Мистер Гастон, — спросила я, — ведь эти люди не едут с нами?

В зеркале заднего вида появилась его улыбка.

— Трудно сказать, что будут делать люди, разозленные до такой степени.

Перед Главной улицей они устали от своих развлечений и умчались вперед. Я вздохнула с облегчением, но когда мы въехали на пустую автостоянку перед полицейским участком, они уже ждали нас на крыльце. Заправщик постукивал фонариком по ладони. Двое других помахивали нашими церковными веерами.

Когда мы вылезли из машины, мистер Гастон надел на Розалин наручники, защелкнув их у нее за спиной. Я шла так близко за ней, что чувствовала горячий пар, идущий от ее кожи.

Она остановилась в десятке ярдов от мужчин и отказалась двигаться с места.

— Послушайте, не заставляйте меня доставать оружие, — сказал мистер Гастон. Обычно полиция Силвана использовала оружие только тогда, когда их призывали отстреливать гремучих змей у кого-нибудь во дворе.

— Пойдем, Розалин, — сказала я, — что они тебе сделают, когда рядом полицейский?

Именно в эту секунду заправщик подошел к нам, поднял свой фонарик и опустил его на голову Розалин. Она упала на колени.

Я не помню, как я кричала, но помню, как мистер Гастон зажал мне рот.

— Тихо, — сказал он.

— Может, сейчас ты захочешь извиниться, — сказал заправщик.

Розалин пыталась встать, но без рук это было бесполезно. Вдвоем с мистером Гастоном мы поставили ее на ноги.

— Твоей черной жопе все равно придется извиняться, — сказал заправщик и сделал шаг к Розалин.

— Погоди, Франклин, — сказал мистер Гастон, ведя нас к двери, — сейчас не время.

— Я не успокоюсь, пока она не извинится. Это последнее, что мы услышали, прежде чем оказаться внутри, где я ощутила непреодолимое побуждение встать на колени и поцеловать тюремный пол.





* * *


Если я и знала что-то о тюрьмах, так только из вестернов, но эта была совсем не похожа на те, что показывали в кино. Тут стены были покрашены розовым, а на окнах висели занавески в цветочек. Оказалось, что мы зашли через жилое помещение. Жена мистера Гастона вышла из кухни, на ходу смазывая форму для оладий.

— Привел тебе еще два рта на прокорм, — сказал мистер Гастон, и его жена вернулась к работе, даже не улыбнувшись и не проявив никакого сочувствия.

Мы прошли в переднюю часть здания, где находились два ряда пустых тюремных камер. Мистер Гастон снял с Розалин наручники и дал ей полотенце. Она прижимала его к голове, пока полицейский, сидя за столом, заполнял бумаги, а затем рылся в ящиках стола в поискахключей.

Из камер доносился запах винного перегара. Туфля поместил нас в ближайшую камеру, где на скамейке, прикрепленной к одной из стен, кто-то нацарапал: «Трон для дерьма». Все выглядело почти нереально. Мы в тюрьме, думала я. Мы в тюрьме.

Когда Розалин убрала полотенце, я увидела двухсантиметровую ранку на вспухшем месте над бровью.

— Сильно болит? — спросила я.

— Так себе.

Она обошла камеру два или три раза, прежде чем сесть на скамейку.

— Т. Рэй вытащит нас отсюда, — сказала я.

— Угу.

Она не произнесла больше ни слова, пока, полчаса спустя, мистер Гастон не открыл дверь камеры.


— Вперед, — сказал он.

В глазах у Розалин мелькнула надежда. Она даже начала подниматься. Но он покачал головой.

— Ты остаешься здесь. Только девочка.

У двери я схватилась за прут решетки, словно это была рука Розалин.

— Я вернусь. Ладно?.. Ладно, Розалин?

— Не волнуйся, я справлюсь.

У нее на лице было такое выражение, что я едва не расплакалась.





* * *


Стрелка спидометра на грузовике Т. Рэя дрожала так сильно, что я не могла понять, показывает она на семьдесят или на восемьдесят. Сгорбившись над рулем, Т. Рэй давил на газ, отпускал, затем снова давил. Несчастный грузовик грохотал так, что, казалось, капот вот-вот отлетит, срубив по пути несколько сосен.

Я воображала, что Т. Рэй так торопится домой, чтобы поскорее начать сооружать по всему дому пирамиды из крупы — продуктовую камеру пыток, где я буду ходить от одной кучки к другой, стоя на коленях по четыре часа кряду, с перерывами на туалет. Мне было все равно. Я не могла думать ни о чем, кроме Розалин, которая осталась в тюрьме.

Я скосила на него глаза:

— Что же будет с Розалин? Ты должен ее вытащить…

— Тебе еще повезло, что я тебя вытащил! — заорал он.

— Но она не может там оставаться…

— Она облила трех белых табачным соком! О чем она вообще думала, черт бы ее подрал?! Да еще самого Франклина Пози, прости Господи. Она не могла найти кого-нибудь понормальней? Это самый сволочной ненавистник черномазых в Силване. Он ее прикончит и глазом не моргнет.

— Ты хочешь сказать, что он действительно ее убьет? — сказала я.

— Именно это я и хочу сказать.

У меня задрожали руки. Франклин Пози был тем мужчиной с фонариком, и он собирался убить Розалин! Но, по большому счету, разве я сама не понимала этого еще прежде, чем спросила Т. Рэя?

Он шел за мной, пока я поднималась по лестнице. Я специально шла медленно, и во мне нарастала злость. Как он мог вот так оставить Розалин в тюрьме?

Когда я вошла в свою комнату, Т. Рэй остановился в дверях.

— Я должен пойти насчитать сборщикам зарплату, — сказал он. — Не выходи из комнаты. Ты меня поняла? Сиди здесь и думай о том, как я приду, чтобы с тобой разобраться. Думай об этом изо всех сил.

— Не пугай меня, — произнесла я себе под нос. Он уже уходил, но теперь резко обернулся.

— Что ты сказала?

— Не пугай меня, — повторила я громче. Что-то высвободилось внутри меня, какая-то дерзость, до тех пор запертая в моей груди.

Он сделал шаг ко мне, подняв руку, словно собираясь ударить меня по лицу тыльной стороной ладони.

— Давай, попробуй, ударь меня! — крикнула я. Когда он ударил, я отпрянула назад. Мимо!

Я подбежала к кровати и забралась на ее середину, тяжело дыша.

— Моя мама больше не позволит тебе ко мне прикасаться! — крикнула я.

— Твоя мама? — его лицо было пунцовым. — Ты думаешь, этой проклятой женщине было до тебя хоть какое-то дело?

— Моя мама меня любила! — крикнула я.

Он откинул голову и издал неестественный смешок.

— Это… это не смешно, — сказала я.

Тогда он наклонился к кровати, упершись кулаками в матрас и поднеся свое лицо так близко к моему, что я могла видеть поры на коже. Я отодвинулась назад, к подушкам, упершись спиной в стенку.

— Не смешно? — простонал он. — Не смешно? Отчего же, это самое смешное дерьмо, какое я слышал в своей жизни: ты думаешь, что твоя мать — твой ангел-хранитель. — Он опять засмеялся. — Она не смогла бы наплевать на тебя сильнее, чем она это сделала.

— Это неправда, — сказала я. — Нет.