Свободные отношения

Варенька


На следующее утро проснулась разбитой, размотанной на тонкие нити, с одной единственной мыслью — почему я еще жива? Это такое мучение, такая боль, что больше не хочется продолжать. Хочу сдаться. Сложить руки на груди и больше никогда не просыпаться.

Вчерашняя пробежка по лужам без шапки под студеным ветром не прошла без последствий. Заболела. Лоб горячий, глаза режет, в горле сухо и першит так, что то и дело срываюсь на сухой, болезненный кашель.

Понимаю, что сегодня я не работник. Я не могу идти туда, в то здание, где несколькими этажами выше располагается кабинет Неманова. Я боюсь столкнуться с ним в коридоре, потому что не смогу укрыться, спрятаться. Если я его увижу — умру. Мне не хватит сил гордо отвернуться и уйти. Перед ним я безоружна, он сорвал с мясом мою мягкую броню, залил кислотой глубокие раны, и наблюдал, цинично усмехаясь.

Превозмогая слабость позвонила в поликлинику и вызвала врача. Потом набрала Юрия Константиновича и предупредила его о том, что ухожу на больничный. Он не обрадовался, но препятствовать не стал. Наоборот сердечно пожелал скорейшего выздоровления.

Со слезами на глазах попрощалась с ним, чувствуя, как снова поднимается волна жгучего отчаяния. С трудом поднялась с постели и побрела на кухню — нестерпимо хотелось пить, в горло будто мелко битого стекла насыпали. В коридоре споткнулась, замерла в изнеможении привалившись к стенке. На полу Ромкины вещи, которые он вчера играючи, без сожаления оставил. Как и меня саму.

Наскучившую вещь, старомодную, бесполезную.

Проще выкинуть, чем нести с собой.

По стеночке, словно это не вещи, а ядовитые змеи, обошла, не сводя затравленного взгляда. Я их уберу. Потом, позже. Только не сейчас. Сейчас мне страшно к ним прикоснуться, меня это добьет.



На кухне наливаю воды, прямо из-под крана в широкий стакан и медленно пью, не ощущая удовлетворения. Внутри выжженная пустыня, которую не оживить несколькими глотками. Внутри тьма.

Обернувшись, уткнулась взглядом в стол. Обычный, кухонный, к которому я привыкла. На котором ела!

А они, оказывается, на нем трахались! Словно на живую представила, как они это делали здесь, в моем доме. На МОЕМ столе! Невыносимо.

Привалилась задом к раковине, закрыла лицо руками и заплакала. Так тихо, жалобно, обреченно. На большее просто не было сил.

Как же больно, когда тебя предают.

Ужасно.

Я не понимала почему он так со мной поступил. За что? Ну раз не нравилась, не нужна была, так ушел бы! Просто ушел! Зачем надо было делать вот так? Зачем причинять такую изощренную боль?

Я все для него делала! Все!!!

«Мне этого не надо» — звучит в голове равнодушный ответ, снова разрывая душу в клочья.

В этот момент я его ненавидела. До дрожи, до посинения, до рвущихся из груди криков. Его, суку-подругу, себя саму — тупую наивную курицу. Ненавидела этот проклятый стол, комнату в которой они тоже трахались, его вещи на полу.

Ненависть немного взбодрила, придала сил. Я схватила большой мусорный пакет и ринулась в коридор. Собрала Немановское барахло, зло, даже свирепо затолкала в пакет и понесла выбрасывать. С трудом затолкала объемный пакет в ковш трубопровода, и с силой его захлопнула. Надеясь, что теперь станет легче, что боль утихнет. Отпустит. Хоть немного.

Стало только хуже.

Выбросив то, что осталось в моей жизни от Ромы я почувствовала себя, как птица, которой оторвали крылья. Меня разом покинули и злость, и ненависть, и силы. Осталась только я — несчастная, брошенная, погибающая от тоски девушка.

Девушка, которая считала себя самой счастливой, а оказалась всего-навсего скучной, никакой, ненужной.

Господи, о чем я думала, когда связывалась с ним? Почему поверила в то, что сказка может стать реальностью, что принц может увлечься убогой золушкой? Дурочка.

Вернувшись домой, пошла в ванную мыть руки. Мылила их, ревела, снова захлебываясь слезами, а из зеркала на меня смотрело несчастное создание. С красным носом, глазами, щеками и такой мукой в глазах, что снова захотелось умереть.

— За что он со мной так? — в очередной раз задаю Вселенной бессмысленный вопрос, — за что?

Наверное, за то, что была слишком наивна и позволила себе сунуться в тот мир, где для меня места нет.

Когда врач приходит — только качает головой. Я выгляжу ужасно, температура упрямо ползет наверх, а кашель такой, что сгибает пополам, когда начинаются болезненные спазмы. За грудиной ломит и я не знаю от чего именно: то ли от того, что сердце ели бьется, то ли от того, что серьезно заболела.

Усатый, пожилой медик посмотрел горло, послушал, еще раз измерил температуру. Потом выписал несколько лекарств — жаропонижающее, антибиотики, капли, назначил день приема и ушел.

А я снова осталась одна, со стопкой бумажек, зажатых в руке.

Сил нет, самочувствие ужасное, а надо идти в аптеку, потому что позаботится обо мне не кому. Да, вот так живешь для другого человека, делаешь для него все, а потом оказываешь у разбитого корыта и даже лекарства принести некому.

Кое-как одеваюсь и бреду в соседнюю аптеку, хорошо, что она в соседнем доме, на больший марш-бросок меня бы не хватило.



Болезнь растянулась почти на две недели. Ослабленный организм, после стресса не хотел исцеляться, а ежедневные истерики и депрессия так же не способствовали выздоровлению.

За это время похудела вдвое, осунулась, даже постарела. Мне кажется, если бы Неманов сейчас пришел и увидел меня, он был бы в тихом ужасе оттого, что вообще когда-то имел со мной дело. Но он не приходил. Не звонил.


Просто исчез из моей жизни, так словно и не было никогда. Я для него больше не существовала. Безумно хотелось дожить до того момента, когда и мне удастся сказать про него тоже самое.

Пока не выходило. Пока что я умирала, день за днем. Изводила себя мыслями, переживаниями. По ночам не спала, потому что стоило только прикрыть глаза и мне являлся Неманов, то говорящий мне, что я полной ничтожество, то увлеченно имевший Ирину, при этом глядя мне в глаза и смеясь.

И каждый раз просыпалась с криком, чувствуя, что рана в груди снова разодрана и из нее рекой льется черная кровь.

Мне так хотелось передышки, хотелось все забыть, но это было невозможно. Просыпалась с мыслью о нем, о них и засыпала с этими же размышлениями, надеясь, что на следующий день станет легче, хоть немного. Чуда не происходило.

Он сломал меня, убил. Я ненавидела его, особенно за то, что никак не получалось разлюбить. Хотела увидеть его, до дрожи мечтала прикоснуться, но знала, что никогда не смогу этого сделать. Потому что не прощу. Такое не прощают.

Выплыву как-нибудь. Справлюсь. Но не прощу.

Проблема в том, что на хрен ему не сдалось мое прощение, как и я сама целиком.



Выписки я ждала с паническим ужасом, ведь придется идти на работу. На ту самую работу, которую я раньше обожала, а теперь она превратилась вместо, где живут огнедышащие драконы, демоны, черти, и гребанные усмехающиеся клоуны с кровавым оскалом.

Надо увольняться! Искать что-то на другом конце города, а лучше на другом конце Земли, что бы вероятность случайного столкновения с ним была равна нулю. И плевать, что Неманов обо мне подумает, что обзовет скучной трусихой… Я опять себе льщу, он обо мне ничего не подумает, ему плевать. Этот жестокий человек уже забыл о моем существовании.

Когда иду на прием в голове крутится множество идей как продлить больничный. Снять шапку, наесться мороженого, промочить ноги, прыгнуть под автобус.

Естественно ничего из этого я не сделала. Так ведь нельзя, так неправильно, нечестно.

Неманов был прав. Я скучная.

Поэтому смирившись со своей незавидной судьбой покорно позволила себя выписать, взяла больничный лист и понуро побрела домой.





***


Когда возвращаюсь у меня нет сил шевелиться. Сажусь на диван и растерянно смотрю по сторонам. Дом опустел, осиротел без него. С каким рвением я поддерживала чистоту и порядок, когда мне казалось, что наше гнездышко — лучшее место на 3емле, с такой же апатией я относилась теперь к этому помещению, где я перестала себя чувствовать, как дома.

Беспорядок, немытая посуда, слой пыли на мебели — все кажется таким бессмысленным, таким пустым, когда твоя жизнь летит под откос.

Со слезами я справилась, перестала выть, рвать волосы на голове от тоски, но что делать с тем равнодушием, что расползалось темной кляксой внутри?

Звонит телефон. Весёлая мелодия кажется неуместной в моей обители скорби. Я игнорирую звонок, даже не делаю попыток посмотреть кто там. Мне все равно. Единственный человек, чей голос я бы хотела услышать, никогда мне не позвонит. Никогда!

Звонивший оказывается настойчивым. Мелодия повторяется раз за разом, начиная раздражать.

Ну кто там такой упрямый!

— Нет меня, — произношу, обращаясь к невидимому собеседнику, — сдохла!

Снова звонок, уже откровенно действующий на нервы. В результате злюсь, завожусь до небес и хватаюсь за трубку с намерением высказать все что думаю, вылить свой гнев, свою боль на этого человека.

Однако стоит мне нажать кнопку ответа, как раздается веселое:

— Варька, опять не слышишь ни черта?

И моя злость сдувается как воздушный шарик.

Это Мартынов.

— Привет, — выдыхаю слабо.

— Что за скорбный тон? Я вернулся, а тут прием такой тухлый.

— Извини, я маленько не в форме, — отвечаю уклончиво.

— Бывает, — беспечно произносит он, — ты на работе?

— Нет. Дома.

— Дома? В середине дня? На неделе? Что-то странное.

— Я на больничном была, вот сегодня только выписали.

— Чего с тобой приключилось? А впрочем, не важно. При встрече расскажешь.