Страна чудес без тормозов и Конец света

Она приносит откуда-то сразу несколько одеял, закутывает меня и укладывает на пол перед печкой. Ее волосы касаются моего лица. «Я не хочу ее потерять», – проносится в голове, но мне непонятно, моя это мысль или отголосок утраченной памяти. Я слишком многое потерял и слишком устал. В навалившемся бессилии сознание понемногу оставляет меня. Тело же, чувствуя это, сопротивляется, и я никак не пойму, на чьей стороне мне остаться.

Она держит меня за руку.

– Засыпай скорей, – доносится до меня ее голос. Далеким эхом из непроглядной тьмы.





15

Страна Чудес без тормозов

Виски. Пытка. Тургенев




Верзила отправил в мойку всю мою коллекцию виски – и переколошматил ее от первой бутылки до последней. Несколько лет я дружил с хозяином винного магазина по соседству. С каждой распродажи он присылал мне по бутылке импортного виски, что позволило собрать очень внушительный бар. Увы…

Для разминки изувер расколол, точно пару яиц, две бутылки «Уайлд Тёрки». Затем, войдя в раж, отправил в небытие одну «Катти Сарк», три «Харперса», двух «Джеков Дэниэлсов», превратил в груду мокрого стекла «Фор Роузис» и «Хейг», а напоследок приберег полдюжины «Шивас Ригал». От грохота содрогался весь дом, но вонь была еще хуже. Шутка ли – запас, который я мог бы уничтожить не меньше чем за полгода, улетел в тартарары за какие-то пять минут. Мое бедное жилище, похоже, провоняло спиртным на века.

– Теперь здесь можно окосеть за пару вздохов! – с азартом прокомментировал Коротышка.

Подпирая щеки ладонями, я с глухой обреченностью наблюдал, как мойка наполняется битым стеклом. Все, что пыталось торчать, трамбовалось. Все, что имело форму, перемалывалось в мелкую крошку. Сквозь грохот бьющегося стекла было слышно, как Верзила насвистывает какой-то мотивчик. Какой – непонятно, ибо мелодия отсутствовала в принципе: на слух больше напоминало скрип нити для чистки зубов. Проклятая нить елозила по щели между зубами то вверх, то вниз, и от ее заунывного скрежета сводило челюсть. Я помотал головой и сделал очередной глоток пива. Желудок разбух и затвердел, точно кожаный портфель клерка из соседнего банка.

Закончив с бутылками, Верзила продолжил погром. Несомненно, для чертовой парочки в подобном действе заключался какой-то смысл. Но только не для меня.

Перевернув кровать, здоровяк исполосовал ножом матрас, вышвырнул из гардероба одежду, вытряхнул на пол содержимое письменного стола, отодрал от стены панель кондиционера, опрокинул урну и, опорожнив ящики шкафа, раскурочил все, что, по его мнению, в этом нуждалось. Работал он профессионально, с огоньком.

Вслед за гостиной и спальней, Верзила принялся за кухню. Мы с Коротышкой перешли в гостиную, перевернули обратно диван с развороченной спинкой и, примостившись на нем бок о бок, стали смотреть, как моя кухня превращается в преисподнюю. Слава богу, хоть сиденье дивана почти полностью уцелело. Диван был дорогой, качественный, сидеть на нем – одно удовольствие. Мне удалось купить его по дешевке у приятеля-фотографа. В свое время приятель снимал классное рекламное фото, но доработался до нервного срыва, бросил столичную карьеру и осел в глухом городишке где-то под Нагано, перед самым отъездом продав мне за бесценок диван из своего офиса. Я искренне переживал за его расшатанную психику, но приобрести такой диван было большой удачей. И теперь я пробовал радоваться тому, что хотя бы диван не придется покупать заново.

Я сидел на его правой половине с банкой пива в руках, а Коротышка – на левой, закинув ногу на ногу и опираясь о подлокотник. Несмотря на страшный грохот, никто из соседей не звонил в мою дверь и не спрашивал, что происходит. Почти все жильцы на моем этаже – одинокие холостяки, и обычным будним днем здесь просто никого не бывает. Неужели мои визитеры об этом знали – и именно потому резвятся на полную катушку? Похоже на то. Парни только выглядели дикарями, но каждый свой шаг рассчитывали до миллиметра.

Время от времени Коротышка поглядывал на «ролекс», проверяя, укладывается ли работа в намеченный срок, а Верзила методично, без лишних движений продолжал выводить из строя все до последней мелочи в моей квартире. Пожелай я здесь что-нибудь спрятать – бесполезно. От их внимания не ускользнул бы и карандаш. Но в том-то и дело: они с самого начала ничего не искали. Просто ломали и все.

Зачем?

Чтобы кто-то третий подумал, будто искали.

Кто этот третий?

Плюнув на всякие попытки разобраться, я допил пиво и поставил банку на обломки журнального столика. Верзила, распахнув кухонный шкаф, перебил об пол сначала стаканы, потом тарелки. Отправил туда же чайник, кофейник, следом – банки с солью, сахаром и мукой. И аккуратно рассыпал по всей кухне рис.

Та же участь постигла продукты из холодильника. Дюжина замороженных креветок, говяжье филе, несколько порций мороженого, пачка сливочного масла высшего качества, шмат красной икры длиною в локоть, банка домашнего томатного соуса – все расплющилось о линолеум с тяжким уханьем метеоритного дождя по асфальту.

Затем Верзила поднял холодильник над головой – и жахнул его об пол, распахнутой дверцей книзу. Контакты замкнуло, из радиатора брызнули мелкие искры. От одной мысли, что придется объяснять электрику причину поломки холодильника, у меня заболела голова.

Все закончилась так же внезапно, как и началась. Безо всяких «да, кстати», «а вот еще» или «забыл кое-что» – вакханалия прекратилась в одну секунду, и квартира погрузилась в вязкую тишину. Верзила перестал свистеть и замер на пороге гостиной, уставившись на меня невидящими глазами. Сколько времени ему потребовалось, чтобы разгромить мое жилище, точно сказать не могу. Больше пятнадцати минут, меньше получаса. Но судя по удовлетворению, с которым Коротышка взирал на свой «ролекс», темпы соответствовали норме. Среднестатистическому времени, необходимому для разгрома обычной двухкомнатной квартиры. От часов и минут в марафоне до длины туалетной бумаги, отматываемой за раз, – этот мир просто битком набит нормальными среднестатистическими показателями.

– Кажется, с уборкой придется повозиться, – предположил Коротышка.

– Да уж, – согласился я. – Денег, опять же, потрачу…

– Деньги тут ни при чем. Это война. Будешь деньги считать – войну не выиграешь.

– Это не моя война.

– Чья война – неважно, как и чьи деньги. Война есть война. Сдавайся, приятель. Руки вверх.

Коротышка вынул из кармана белоснежный платок, приложил ко рту и пару-тройку раз кашлянул. Затем изучил платок и сунул обратно в карман. Хотя это всего лишь мой предрассудок, я никогда не верю мужчинам с носовыми платками. Во мне вообще полным-полно предрассудков подобного рода. Поэтому люди обычно меня сторонятся. И чем дальше сторонятся, тем больше у меня предрассудков.

– После того, как мы уйдем, сюда прибегут людишки Системы. Скажи им, что мы заходили. И разворотили тебе всю квартиру, пытаясь что-то найти. И спрашивали у тебя: «Где череп?» Но ты ни о каком черепе не слыхал. Понял, нет? Чего не знал – не сказал, чего не имел – не отдал. Даже под пыткой. Поэтому мы ушли с пустыми руками.

– Под пыткой? – не понял я.

– Подозревать они тебя не станут. Они же не знают, что ты спускался к Профессору в лабораторию. На сегодняшний день это знаем только мы. Поэтому они вреда тебе не причинят. Ты – первоклассный конвертор, тебе поверят. Решат, что мы – Фабрика, и закопошатся. Все просчитано.

– Минуточку, – не унимался я. – О какой пытке речь?

– Потом объясню как следует, – ответил Коротышка.

– А что если меня заставят сказать всю правду?


– Если ты это сделаешь, – прищурился Коротышка, – они сотрут тебя в порошок. Это не ложь, не угроза. Так и будет. Сам прикинь: не сообщив Системе, ты спускался к Профессору и делал для него запрещенный шаффлинг. Уже одного этого хватит, чтобы ты из проблем до конца жизни не выпутался. Но ты еще и позволил Профессору использовать себя в экспериментах. Думаешь, это сойдет тебе с рук? Да ты просто не представляешь, в какой заднице оказался. Посмотри на себя. Ты стоишь на перилах моста на одной ноге. Думай хорошенько, в какую сторону падать. Свалишься не туда, покалечишься – никто за тебя и гроша ломаного не даст.

Мы взглянули друг на друга с двух концов одного дивана.

– У меня вопрос, – сказал я. – Предположим, я помогу вам и совру Системе. Но какая мне от этого выгода? Ведь я прежде всего – конвертор Системы, а о вас вообще ничего не знаю. Зачем же мне врать своей организации и сотрудничать с кем попало?

– Это просто, – ответил Коротышка. – Мы знаем твою ситуацию, но оставляем тебя в живых. Система пока не знает твоей ситуации, но если узнает – тебе конец. Значит, на нас делать ставку гораздо разумнее. Очень просто, не так ли?

– Но рано или поздно Система тоже все разнюхает. Уж не знаю, о какой ситуации вы говорите, но не может не разнюхать. Слишком мощная организация, и очень неглупые люди ею управляют.

– Наверное, – согласился он. – Однако до тех пор у нас есть немного времени. Повезет – и тебе, и нам удастся решить свои проблемы. Вот он, твой выбор. Если какой-то шанс хоть на один процент выше других – пробуй его. Как в шахматах. Тебе ставят шах – ты убегаешь. А пока убегаешь – противник, возможно, допустит ошибку. Ведь от ошибок не застрахован никто, даже самые сильные игроки… Итак!

Он посмотрел на часы, перевел взгляд на Верзилу и щелкнул пальцами. От щелчка тот включился, как робот, отвесил челюсть, подошел к дивану и, нависнув надо мной, заслонил всю гостиную, точно ширма. Да что там ширма – киноэкран «драйв-ина».[41] Его туша отбрасывала на меня угрюмую тень, закрывая свет люстры. И я вспомнил, как еще подростком наблюдал на школьном дворе солнечное затмение. Всему классу выдали вместо фильтров стеклышки, которые мы коптили на свечке. Давно это было. Четверть века назад… Знал бы я тогда, в какой заднице окажусь двадцать пять лет спустя.

– Итак, – повторил Коротышка. – Сейчас нам придется тебе доставить небольшие неприятности. Тебе, возможно, они даже покажутся очень большими неприятностями. В любом случае, ты должен знать, что все делается ради твоего же блага, и немного потерпеть. Снимай штаны.

Я обреченно повиновался. А что мне еще оставалось?

– Спустись на пол и встань на колени.

Я сполз с дивана и встал коленями на ковер. Стоять в такой позе, когда на тебе только футболка и спортивные трусы – ощущение, что говорить, престранное. Однако задуматься об этом всерьез мне не дали. Примостившись сзади, Верзила пропустил ручищи у меня под мышками и заломил мои локти за спину. Он проделал это быстро, легко и почти безболезненно. Я совсем не чувствовал, что на меня давят. Но как только я шевельнулся, руки от плеч до запястий пронзила такая боль, словно их выкручивали из тела. Затем, навалившись коленями на мои лодыжки, он запер меня в замок с головы до пят. И я застыл, как мишень в детском тире. Картонная утка с задранными крыльями, по которой могут палить все кому не лень.

Коротышка сходил на кухню и принес забытый братцем на столе карманный нож. Нажал на кнопку, выпустил лезвие сантиметров семь длиной и, достав из кармана зажигалку, начал прокаливать острие. Короткий и компактный нож вовсе не выглядел смертоносным оружием, но то, что это не безделушка из скобяной лавки, я понял с первого взгляда. Ножа такого размера вполне достаточно, чтобы нарезать из человеческого тела бефстроганов. Человек, в отличие от медведя, мягкий, как персик, так что семи сантиметров хватит с лихвой.

Завершив стерилизацию, Коротышка дал лезвию немного остыть. Затем подошел ко мне, сунул левую руку под резинку спущенных трусов и вытащил наружу мой пенис.

– Сейчас будет немного больно. Терпи, – предупредил он.

Сгусток воздуха размером с теннисный мяч поднялся со дна желудка и подкатился к самому горлу. На носу выступила испарина. От мысли, что меня сейчас кастрируют, я затрясся как припадочный. Прощай, эрекция. Во веки веков, аминь…

Но Коротышка не стал увечить мой пенис. Подняв руку с ножом, он сделал на моем животе – пальца на три ниже пупка – глубокий надрез сантиметров пять или шесть длиной. Кончик лезвия, еще горячий, мягко вошел в мою плоть и ровнехонько, как по линейке, раскроил ее слева направо. Я было попытался увернуться от ножа, но Верзила распял меня так, что я не мог шелохнуться. Не говоря уж о том, что левая рука Коротышки мертвой хваткой сжимала мой пенис. Я покрылся холодным потом. И тут все тело, точно иглою, пронзила острая боль. Коротышка стер бумажной салфеткой кровь с лезвия, сложил нож – и Верзила отпустил меня. Мои белые спортивные трусы спереди побурели от крови. Верзила принес мне из ванной новенькое полотенце, и я прижал его к ране.

– Каких-то семь швов – и ты в порядке, – сказал Коротышка. – Шрам, конечно, останется. Но в глаза бросаться не будет, не беспокойся. Мне жаль, что пришлось с тобой так обойтись. Но так устроен мир. Остается только терпеть.

Я отнял полотенце от живота и исследовал рану. Порез оказался не таким глубоким, как я боялся, но нежно-розовая плоть разлезлась под лужей крови совершенно отчетливо.

– Сейчас мы уйдем, – продолжал Коротышка. – Когда припрутся людишки Системы, покажешь им царапину. Скажешь, что мы тебе угрожали: дескать, не вспомнишь, где череп, – отрежем кое-что пониже. А потом плюнули и ушли. Понял теперь, что такое пытка? Хотя на самом деле, если нас раззадорить, мы резвимся гораздо круче. Но с тебя пока и этого хватит. Даст бог, еще при случае узнаешь, как мы развлекаемся – с толком, не торопясь…

Прижимая к животу полотенце, я молча кивнул. Не знаю, с чего, но мне очень сильно казалось, что лучше выполнять все, что они говорят.

– Значит, этого бедолагу, газ-инспектора, наняли вы? – спросил я. – Специально подстроили так, чтобы у него ничего не вышло, а я перепрятал череп с данными понадежнее?

– Все-таки котелок у него что надо, – сказал Коротышка, глядя на Верзилу. – Будет и дальше так варить – живой останется. Все зависит от него самого…

И чертова парочка двинулась к выходу. Ни провожать их, ни закрывать за ними дверь необходимости не было. Моя дверь с изуродованным косяком и сорванными петлями была теперь распахнута для всего мира.





* * *


Раздевшись догола, я выкинул в мусор окровавленные трусы, намочил бинт и вытер кровь с живота. При малейшем наклоне вперед или назад рана дико болела. Рукава футболки тоже оказались в крови, и я отправил ее в мусор вслед за трусами. Из кучи тряпья на полу выудил белье потемней, чтобы не было видно крови, и не без труда надел его.

Затем поплелся на кухню, выпил один за другим два стакана воды и сел дожидаться агентов Системы.

Они пришли через полчаса. Втроем. Один – молодой нахал, которого то и дело присылали ко мне за результатами конвертирования. Одетый, как всегда, в темный костюм и белую рубашку с галстуком, точно мелкий банковский клерк. Двое других, в комбинезонах и кроссовках, смахивали на грузчиков из мебельного магазина. С одной лишь разницей: никто из них не выглядел настоящим грузчиком или клерком. Они только старались так выглядеть. Но в бегающих глазах было слишком много напряга, а в жестах – готовности мгновенно среагировать на что бы то ни было.

Как и прежние визитеры, эти трое ввалились без стука и тоже не сняли обуви. Грузчики занялись изучением моей квартиры, а клерк принялся за меня. Достал из кармана черный блокнот и остро заточенным карандашом конспектировал все, что я говорю. Я рассказал ему, что приходили двое, искали какой-то череп. И показал ему рану на животе. Он долго разглядывал рану, но комментировать не стал.

– Череп? Какой еще череп? – спросил он.

– А мне откуда знать? – развел я руками. – Я у вас собирался спросить.

– Ты что – действительно не знаешь? – невозмутимо продолжал он. – Это очень важно, подумай хорошенько. Позже твои показания уже не исправить. Кракеры не делают резких движений без особых причин. Коль скоро они искали в твоем доме череп – значит, у них были основания думать, что он здесь. Нет дыма без огня. И коль скоро они его ищут – значит, в нем есть некая ценность. Трудно поверить, что ты здесь ни при чем.

– Коль скоро вы такой умный – может, расскажете, что это за череп и какой в нем смысл?

Клерк задумчиво постучал карандашом по блокноту.

– Это мы скоро выясним, – ответил он. – Проведем расследование и выясним. Если постараемся, можем узнать что угодно. Но не дай бог окажется, что ты нам не все рассказал. Тогда тебе будет плохо, очень плохо. Это тебя не пугает?

– Да нет, – пожал я плечами. Кто ж его знает, что с нами будет? Тоже мне прорицатель.