Страна чудес без тормозов и Конец света
Часть 13 из 76 Информация о книге
– Если честно, то да, – подтвердил я. – С единственной разницей: я не требую, а прошу. – Значит, на жалость давишь? – Именно так, – сказал я. – Если б ты знала, сколько всего на меня свалилось… Между нами снова повисло молчание. Но это молчание не походило на отключенный звук – по крайней мере, я слышал в трубке мелодию, которой читателям дают понять, что рабочий день кончился. Мы просто не говорили ни слова. – Я здесь пять лет работаю, – наконец сказала она. – Но еще ни разу не встречала такого нахала, как ты. «Доставьте книги мне домой»… Где это видано, а? Тем более – при первой же встрече. Тебе самому не стыдно? – Стыдно, конечно. Но я сейчас не принадлежу себе. И все остальные пути перекрыты. Я могу лишь надеяться, что ты войдешь в мое положение. – Черт знает что! – с чувством сказала она. – Ладно. Рассказывай, как к тебе добираться. И я с радостью подчинился. 8 Конец света Полковник – Я думаю, тебе вернуть свою тень уже не удастся, – говорит мне старый Полковник, поднося к губам чашку с кофе. Как и многие, кто всю жизнь отдает приказы, Полковник разговаривает, держа спину прямо и выставив подбородок вперед. Однако в нем не чувствуется ни спеси, ни стремления повелевать окружающими. После многих лет в армии у него осталась только прямая осанка, любовь к дисциплине и неиссякаемый арсенал воспоминаний. Для меня Полковник, можно сказать, – идеальный сосед. Всегда приветлив, спокоен. Да еще и отличный шахматист. – Страж верно говорит, – продолжает он. – Ни теоретически, ни практически у тебя не остается никаких шансов. Жить в Городе с тенью нельзя. А покинуть Город, однажды попав в него, невозможно. Говоря по-военному – для обратного маневра места нет. Все входят, никто не выходит. По крайней мере, пока Город окружает Стена. – Но я не думал, что потеряю тень навсегда, – жалуюсь я. – Я-то полагал, это лишь на время. Никто мне не объяснил… – А здесь никто ничего не объясняет, – говорит Полковник. – Этот город живет по своим законам. Что ты знаешь, чего не знаешь – Городу все равно. Жаль, конечно, что у тебя все так вышло… – Но что будет с моей тенью? – Да ничего особенного. Поживет какое-то время там. Пока не помрет. Ты видел ее с тех пор? – Пока нет. Ходил проведать несколько раз, да Страж не пускает. Говорит, из соображений безопасности, – Ну, что ж… Ничего не поделаешь, – качает головой старик. – Все-таки присматривать за тенями – его работа. Он за них отвечает. Тут я тебе ничем не помогу. Нрава он крутого, других никогда не слушает. Остается одно – ждать, когда у него поменяется настроение. – Так я, пожалуй, и поступлю, – киваю я. – Но все-таки… Чего именно он боится? Допив кофе, Полковник ставит чашку на блюдце, достает из нагрудного кармана платок и вытирает губы. Как и его мундир, платок далеко не нов, но безупречно чист и отглажен до совершенства. – Того, что вы с тенью будете цепляться друг за друга. Тогда ему придется вас заново расцеплять… Он вновь сосредоточивается на игре. Эти шахматы немного отличаются от тех, что я знал, – и правилами, и фигурами, – так что старик побеждает в них чаще. – Моя обезьяна ест твоего епископа, не возражаешь? – Вперед, – соглашаюсь я. И, передвинув стену на левый фланг, отрезаю его обезьяне путь к отступлению. Старик кивает несколько раз и опять застывает над доской. Хотя мое положение безнадежно и его победа предрешена, он не устраивает расправы, но обдумывает ход за ходом. Игра для него – не борьба с противником, а проверка собственного интеллекта. – Расставаться с тенью, обрекая ее на смерть, всегда больно, – говорит Полковник, двигает по диагонали слона и ставит вилку моим королю и стене. Мой король уже совсем голый. До мата остается каких-нибудь два-три хода. – Эта боль у всех одинакова. Вот и со мною было так же. Но одно дело, когда расстаешься с тенью в детстве, толком к ней не привыкнув. У меня куда хуже: я позволил своей тени умереть, когда мне было шестьдесят пять. В таком возрасте, поверь, слишком тяжело кого-нибудь забывать… – Но сколько тень живет после того, как ее отрежут? – Смотря какая, – отвечает старик. – Чьи-то тени густые и сильные, чьи-то – не очень. Но в этом Городе никакие долго не живут. Слишком суровый для них климат. Очень долгие и холодные зимы. Ни одна тень не дотягивает до весны. Я надолго задумываюсь над доской – и, наконец, решаю сдаться. – Даю тебе фору в пять ходов, – говорит Полковник. – Попробуй, имеет смысл. Пять ходов – неплохой отрыв, чтобы повернуть ситуацию в свою пользу. Игра такая штука – никогда не знаешь, что будет, пока не победишь или не проиграешь окончательно. – Давайте попробуем, – соглашаюсь я. Пока я обдумываю ходы, Полковник встает у окна, чуть приоткрывает плотную штору и смотрит в щель на улицу. – У тебя сейчас самый тяжелый период. Как с зубами. Старые уже выпали, а новые еще не выросли. Понимаешь, о чем я? – Мою тень уже отрезали, но она еще не умерла? – Именно, – кивает он. – Я помню, каково это – между собой прошедшим и тем, в кого еще только превратишься. Мотает туда-сюда. Но как только вырастают новые зубы, о старых уже не вспоминаешь. – Значит, именно так теряют себя? – уточняю я. Старик молчит. – Извините, что задаю столько вопросов, – говорю я. – Но я почти ничего не знаю о Городе. Все время боюсь что-то сделать не так. Кто этим городом управляет? Для чего ему такая высокая Стена? Почему каждое утро зверей выгоняют, а вечером запускают обратно? Что такое старые сны? Ничего понять не могу… А кроме вас, даже не у кого спросить. – Я тоже не до конца понимаю, как здесь все устроено, – тихо отвечает Полковник. – К тому же, не все можно выразить словами. И еще есть то, о чем я не должен рассказывать. Но ты не волнуйся. В каком-то смысле, Город устроен справедливо. Постепенно он даст тебе все, в чем ты можешь нуждаться, и все, что тебе нужно знать. Ты должен всему научиться сам. Главное, знай – этот Город совершенен. В нем есть все что угодно. Но если этого не понимать, то в нем нет ничего. Абсолютный ноль. Хорошо запомни это. Что бы тебе ни рассказывали другие, оно так и останется чужими рассказами. Лишь то, чему ты выучишься сам, станет частью тебя. И поможет выжить. Открой глаза и уши, включи голову – и ты увидишь все, что Город может тебе передать. А коли помнишь, какой ты был, – пользуйся и этим, пока не исчезло. Больше я тебе ничего не скажу. * * * Если Фабричный Квартал, в котором живет Библиотекарша, утопил прежний лоск в безысходном мраке, то дома Резиденции в юго-западной части Города растеряли былую пышность в унылых сумерках. Все, что когда-то дышало весенней свежестью, давно расплавилось от летнего зноя, а потом задубело под зимним ветром. Двухэтажные коттеджи на склоне Западного Холма строились так, чтобы под одной крышей раздельно жило три семьи, и лишь узенький вестибюль под козырьком в середине здания был общим. Все дома в Резиденции белые. Полностью белые, куда ни глянь: от балок под крышей до оконных рам и балконных перил. Каких только оттенков белого цвета не встретишь, бродя по склону холма: белый – ослепительно-яркий от свежей краски, белый – порыжевший за много лет от солнца, и белый – вылизанный дождями и ветром до потери всякого цвета. Ни оград, ни заборов в Резиденции нет. Только у каждого входа – цветочная клумба в метр шириной. Ухаживают за клумбами всегда очень тщательно. Весной на них распускаются крокусы, ноготки и анютины глазки, а осенью цветут космеи. Утопая в живых цветах, эти здания еще сильнее напоминают заброшенные руины. Когда-то здесь был самый процветающий в Городе район. Всякий раз, спускаясь по тропинке с холма, я представляю себе, как носились по улицам дети, слышалось пианино, пахло горячим ужином. Моя память одну за другой распахивает прозрачные двери Времени, и прошлое Города оживает перед моими глазами. Когда-то здесь жили семьи государственных служащих. Люди не очень богатые, но и не самого низкого ранга, городские чиновники средней руки. И, как могли, берегли эту заводь своего размеренного благополучия. Потом они все исчезли. Не знаю, куда и почему. Теперь Резиденцию населяют отставные военные. Лишенные тени, никчемные, как опустевшие коконы насекомых, доживают они свою одинокую жизнь под всеми ветрами на склоне Западного Холма. Беречь им давно уже нечего. В каждом коттедже Резиденции ютится по семь или восемь старых вояк. Жилище, куда определил меня Страж, – небольшая комната в одном из этих домов. Под одной крышей со мной обитают полковник, два майора, два лейтенанта и сержант. Сержант готовит еду и следит за хозяйством, полковник отдает приказы. Точь-в-точь как в настоящей армии. Шесть стариков, которые всю жизнь занимались подготовкой к войне, ведением войны, устранением последствий войны, революциями, контрреволюциями – и не смогли найти ни времени, ни возможности создать собственную семью. Каждое утро, проснувшись, они наскоро завтракают и без всяких приказов отправляются каждый на свою работу. Кто соскребать облупившуюся краску с домов, кто выпалывать сорняки на газонах, кто ремонтировать старую мебель, кто – грузить на тележку продукты, которые распределяют у подножия Холма. Закончив утреннюю работу, старики садятся около дома на солнышке и предаются бесконечным воспоминаниям. * * * Доставшаяся мне комната находится на втором этаже и смотрит окнами на восток. Вид из окон не самый лучший: половину обзора закрывает вершина Холма и лишь сбоку просматриваются Река и Часовая Башня. Похоже, здесь не живут уже очень давно: штукатурка на стенах покрылась темными пятнами, а оконные рамы – толстым слоем белесой пыли. Всей мебели – старенькая кровать, небольшой обеденный стол и два стула. На окнах – тяжелые шторы с едким запахом плесени. Половицы рассохлись и стонут при каждом шаге. Каждое утро из соседней комнаты выходит Полковник. Мы вместе завтракаем, а потом задергиваем шторы как можно плотней и до полудня играем в шахматы. Кроме шахмат в обычный солнечный день заняться попросту нечем. * * * – В такой чудный день сидеть дома, задернув шторы, должно быть невыносимо для такого молодого, как ты, – замечает Полковник. – И не говорите… – Хотя мне, конечно, заполучить партнера по шахматам – только в радость. У здешних стариков игра не в почете. Я, наверно, последний, кому интересны шахматы. – Почему вы согласились лишиться тени? Старик долго разглядывает свои пальцы в ярком свете из расщелины между шторами. Затем отходит от окна и снова садится напротив меня. – Почему, говоришь? – повторяет он. – Наверно, я слишком долго защищал этот город. Наверно, мне казалось, покинь я его – вся моя жизнь потеряла бы смысл… Впрочем, так это или нет – сейчас уже не важно. – И вы никогда не раскаивались в том, что остались без тени? – Нет, – качает старик головой. – В этой жизни я не совершал ничего, за что бы теперь раскаивался. Я съел стеной его обезьяну и расчистил место для своего короля. – Отличный ход, – одобрил Полковник. – Защищаешь стеной единорога, а заодно высвобождаешь короля. Хотя, конечно, и даешь развернуться моему рыцарю… Пока старик размышляет над следующим ходом, я кипячу воду и завариваю свежий кофе. Сколько таких же полудней у нас еще впереди, думаю я. В городе, обнесенном высокой стеной, выбирать особенно не из чего.