Стеклянные дома

На организаторе. Заводиле, который всех завел в эти дебри.

– Расскажите мне об убийстве Кэти Эванс, – сказала судья.

– У этого убийства, как у большинства других, долгая история, – заговорил Гамаш. – Но если начало уходит в далекое прошлое, то место, где завязался сюжет, расположено совсем рядом. – Он бросил взгляд влево. – Всего в двух кварталах отсюда. В Монреальском университете. Один из студентов покончил с собой. Одурманенный, потерявший разум от наркотика, проданного ему студентом третьего курса, изучавшим политические науки. Этого студента звали Антон Баучер.

Судья Корриво хорошо знала это имя.

В материалах по делу, слушавшемуся в суде, Антон Баучер упоминался как мойщик посуды в бистро.

В отчетах, которые она прочла только что, Антон Баучер назывался главой квебекского наркосиндиката.

– Его дядюшка – Морис Баучер, – сказала Корриво, которой хотелось показать, что она проделала кое-какую домашнюю работу. – Он был главой местной банды «Ангелы ада». Сейчас отбывает срок за убийство и наркотрафик.

Бовуар кивнул:

– Верно. Когда его отправили за решетку, его место занял племянник. Сделал работу, которую не смог сделать Мамочка Баучер.

Бовуар упомянул кличку старшего Баучера. Прозванного так потому, что он опекал членов своей банды. Хотя это и не мешало ему убивать других детей.

– Антон рос быстро, – сказал Жан Ги. – Под крылом лучшего друга дядюшки, Антонио Руиса, он объединял картели. Он понимал возможности организованной преступности.

– И что это за возможности? – спросила Корриво.

– Картель грозил в ближайшем будущем стать гораздо крупнее, гораздо богаче, гораздо влиятельнее, чем какая-либо из преступных организаций в прошлом, – сказал Гамаш. – И катализатором ее роста стали опиоиды.

– Вроде фентанила, – сказал Залмановиц. – Я все про них знаю. Моя дочь была наркоманкой. Мы ее лечили, но… – Он развел руками. – Это не острая реакция родителя, узнавшего, что ребенок принимает какой-нибудь легкий наркотик, – продолжил он. – Это не легкий наркотик для приятного времяпрепровождения. Он действует жестоко. Он меняет личность. Он изменил мою дочь. И ей еще повезло. Она жива.

– Фентанил первым из этой группы попал на улицы, – сказал Гамаш. – Но были и другие. А теперь появляются все новые и новые. С такой скоростью, что нам не удается их все отслеживать. С такой скоростью, что мы не успеваем включать их в список запрещенных. Небольшое изменение формулы – и он уже разрешен. Становится легальным. Пока мы не включим его в список.

– Дырка в законе, – кивнула судья. – Необходимо точно описать химический состав. Даже небольшие изменения лишают нас возможности противодействовать им. Приходится отпускать торговцев.

– Это современная разновидность черной смерти, – заявил Залмановиц. – А синдикаты – чумные крысы.

– Антон Баучер предвидел это, – сказал Гамаш. – И он действовал быстро, ни перед чем не останавливался, чтобы оказаться наверху.

– Новое поколение преступников, – заметила Корриво. – Для нового поколения наркотиков.

– Oui, – согласился Гамаш.

– И Кэти Эванс была частью картеля? – спросила Корриво.

– Non. Ее преступление состояло в том, что она была однокурсницей молодого человека, который покончил с собой. Она была его любовницей несколько месяцев, потом рассталась с ним. Его звали Эдуард Валькур. Брат Жаклин.

– Я помню его имя по материалам дела.

– Мадам Эванс, ее муж Патрик, Матео Биссонетт и Леа Ру были друзьями Эдуарда. Однокурсниками, – сказал Бовуар. – Леа и Матео участвовали в вечеринке на крыше, когда Эдуард прыгнул вниз.

Морин Корриво никак не прореагировала, а Барри Залмановиц опустил глаза.

То был его кошмар. Может быть, они слишком поздно начали спасать дочку. Может быть, они вообще не в силах ее спасти. Может быть, отрава проникла в нее слишком глубоко и родительская любовь теперь бессильна.

– Антон был их дилером, но он совершил ошибку, – сказал Бовуар. – И серьезную. Он решил сам попробовать наркотики. Он подсел, а потом, как и большинство наркоманов, потерял всякую осторожность. Когда Эдуард покончил с собой и началось следствие, Антон бежал. В конечном счете попал в больницу. Его вылечили, но он познакомился с другими наркоманами. Некоторые искренне хотели начать жизнь заново, другие – нет. Последние стали пособниками Антона. Они, как и он, имели определенный козырь, потому что освободились от наркозависимости. И знали, к чему может привести употребление наркотиков.

– Это было несколько лет назад, – сказал Гамаш. – Наркотики набирали силу, становились более опасными, а вместе с ними крепли и картели.

– Так с какого боку тут мадам Эванс? – спросила судья Корриво. – Она знала этого Эдуарда в университете и, предположительно, знала Антона Баучера.

– Да, – подтвердил Гамаш. – Они все его знали. Он поступил на два года раньше их. Они покупали у него наркотики. В основном травку. Немного кокаина. Но не аптечные наркотики. Их покупал только Эдуард.

– Вы хотите сказать, что поводом для убийства мадам Эванс стал случай многолетней давности?

– Да, – сказал Гамаш. – Большинство убийств объяснить просто. Мотив ясен, но разглядеть его сложно, потому что корнями он уходит в далекое прошлое. Кэти Эванс убили из-за того случая в университете. Из-за старого долга. И вот тут-то и появляется кобрадор. Эта идея пришла в голову Жаклин, сестре Эдуарда, но в жизнь ее воплотили его друзья.

– Они по очереди изображали Совесть, – продолжил Бовуар. – Стояли на деревенском лугу. Обвиняли Антона. Но ничего большего не планировалось. Они собирались простоять там несколько дней, напугать мойщика посуды до смерти и уехать.

– И что же случилось? – спросила Морин Корриво.

Подробности были нужны ей не просто как судье, ведущей дело. Речь шла и о ее карьере.

Утром ей позвонили из канцелярии премьер-министра и пригласили на встречу с ним в Квебек-Сити на следующей неделе. Разумеется, не для объявления благодарности за участие в этом деле.

И прежде чем пойти на встречу, ей требовалось выяснить, в чем именно она участвовала.


– Постойте, – сказала она. – Дайте я догадаюсь. Они не понимали, что Антон там не для того, чтобы мыть посуду. Он обосновался в Трех Соснах, чтобы контролировать движение наркотиков.

– Они даже не представляли, с кем имеют дело, – подтвердил Залмановиц.

– Они думали о самоубийстве друга. Ни о чем больше, – сказал Гамаш. – Частный детектив, которого они наняли, работал с перерывами в течение года и наконец нашел Антона в доме Антонио Руиса. Руис был другом его дядюшки. В честь его и назвали Антона.

– Этот Руис тоже имел отношение к организованной преступности? – спросила судья Корриво.

– В Европе. Он обосновался в Испании, – сказал Гамаш. – Но судам, кажется, не удается вынести ему приговор.

– Вот еще работа для кобрадора, – заметил Залмановиц.

– Я сделаю вид, что не слышала этого, – сказала судья Корриво. – Но разве детектив не знал о родственной связи Антона и Мамочки Баучера? Мне это кажется невероятным.

– Фамилия распространенная, – ответил Гамаш. – К тому же документы были слегка подделаны. Мы знали, что Квебекская полиция коррумпирована. Чиновники разных уровней в полиции, в правительстве получали взятки. Поэтому-то так и буксовали все наши попытки бороться с организованной преступностью.

– Преступность была организована лучше, – вставил Бовуар.

Корриво улыбнулась, потом посерьезнела:

– А откуда вы знали, что я не коррумпирована?

– Мы этого не знали. Откровенно говоря, нам приходилось исходить из предположения о поголовной коррумпированности.

Гамаш и судья разглядывали друг друга, и на мгновение в его глазах появилась жесткость.

– А прокурор? – спросила она, посмотрев на месье Залмановица.

– Наши расследования свидетельствовали о проникновении порчи и в прокуратуру.

– Вы собирали на меня досье? – спросил у него Залмановиц.

– Конечно. Прежде чем обратиться к вам, я должен был убедиться, что вы чисты.

И теперь, поняла Корриво, они подходили к главному. К центру, к сердцевине проблемы.

– Как и о чем вы, – она указала на того и на другого, – договорились?

– Мне требовалась помощь, – сказал Гамаш. – И я попросил главного прокурора о встрече.

– В Галифаксе, – уточнил Залмановиц.

Удивить Морин Корриво было не просто, но она удивилась:

– В Новой Шотландии?

– Да. Мы летели туда разными рейсами и встретились в какой-то забегаловке на берегу, – сказал Залмановиц. – Впрочем, они делают прекрасный пирог с лимонным безе.

– Правда? – спросила Корриво. – Это вам и запомнилось?

– Прекрасный был пирог, – ответил прокурор, чуть улыбаясь при виде ее раздражения. – Я никогда не симпатизировал месье Гамашу. Не в профессиональном плане. В личном.

– Наши чувства взаимны, – сказал Гамаш. – Я считал месье Залмановица самодовольным трусом.

– А я его – самоуверенным пнем. Désolé, – сказал он, обращаясь к мадам Гамаш.

– Но пирог вам обоим понравился, – заметила она.

– Вообще-то, пирог – это первое, на чем мы сошлись, – сказал Гамаш с улыбкой, которая грозила ему трещиной на незажившей губе. – Я поделился своими мыслями, рассказал, что мне необходимо и чего я хочу от него.

– И чего он хотел от вас? – спросила судья у прокурора.

– Я думаю, вы знаете, – сказал Залмановиц.

– А я думаю, вы знаете, что мне надо услышать это от вас.

– Месье Гамаш просил, чтобы я утаил важнейшее свидетельство, которое ставило под вопрос их расследование по картелю. Ему требовалось время и отвлекающий маневр. Чтобы Антон Баучер поверил: он свободен от всяких подозрений, а полиция под началом Гамаша некомпетентна.

Барри Залмановиц откинулся на спинку кресла и положил руки на мягкие подлокотники. Теперь он напоминал памятник Линкольну.

– И я согласился.

Вот оно. Только в отличие от Авраама Линкольна Залмановиц совершал самоубийство. И никто не стал бы ставить ему памятники за безупречную службу.

Барри Залмановиц знал, что, перечисляя свои прегрешения, он, возможно, подписывает себе приговор. И наверняка губит свою карьеру. Наносит ущерб семье.