Стеклянные дома

Постояльцы гостиницы усаживались за обед, когда появилась Изабель Лакост.

– Извините, что прерываю, – сказала она, хотя было непохоже, чтобы она прервала что-то.

На всех тарелках лежал практически нетронутый пастуший пирог, издававший соблазнительный аромат.

– Не хотите к нам присоединиться? – спросил Матео. – У нас много.

Изабель восприняла его слова правильно – как совершенно неискреннее приглашение – и подумала, в каком неловком положении она оказалась бы, если бы приняла его.

Это был ужасный день. По крайней мере, для большинства из них.

Они смотрели на нее, а старший инспектор Лакост – на них, подозревая, что один из них – убийца. Только она не знала, кто именно.

– Merci. Но у меня маленький вопрос. Мы должны выяснить кое-что, чтобы поставить на этом точку. – Она обратилась к Патрику: – Насколько я понимаю, вы не теряли контакта с семьей Эдуарда Валькура. Это так?

– Да.

– Я бы хотела с ними поговорить, и мне нужен их адрес или номера телефона – все, что у вас есть.

– Но зачем? – спросила Леа.

Лакост улыбнулась ей:

– Я забыла, вы ведь пытались провести закон его имени, верно? Должно быть, вы тоже не теряли связь с его семьей. У вас есть какие-нибудь контакты?

– Безусловно, – ответила Леа. – При мне их, конечно, нет, но я могу связаться со своим помощником в Национальном собрании и попросить его найти для вас эту информацию. Ваш электронный адрес у меня вроде бы есть.

По окончании допроса Лакост раздала всем им свои визитки.

– Merci. Я бы хотела попытаться связаться с ними еще сегодня. – Она снова посмотрела на Патрика. – У вас есть при себе их контактные данные?

– Кажется, я их стер, когда делал апгрейд, – пробормотал он.

– Зачем они вам понадобились? – снова спросила Леа. – Вы же не думаете, что они каким-то образом причастны к убийству Кэти?

– Нет, – заверила ее Лакост. – Не думаю, но у нас есть вопросы о прошлой жизни мадам Эванс, и один из таких неясных вопросов связан со смертью вашего друга Эдуарда.

– Там нет ничего не ясного, – сказал Матео. – Он накачался наркотиками и упал с крыши. Кэти не имела к этому никакого отношения. Ее там даже не было. Как и Патрика. – Он посмотрел на него.

Но Патрик только сидел, молча уставившись перед собой.

Матео подавил в себе сильное желание отвесить ему подзатыльник, чтобы стряхнуть это идиотское щенячье выражение с его лица.

– У меня нет никаких возражений – я могу вам дать их контактные данные, но только утром. Это вас устроит?

– Если раньше не получится – да.

Лакост оставила их заканчивать обед, а сама снова вышла в снегопад.

Она ушла, не получив контактных данных Валькуров, но зато у нее теперь имелось кое-что другое. Уверенность в том, что Леа Ру так или иначе находилась в центре событий. Она несла ответственность.

И Лакост вспомнила совет, который получают агенты Моссада. Совет, который вызывал у нее ужас и неприятие, совет, против которого восставало все ее существо. Пока ей не объяснили.

Израильских агентов инструктировали: если они сталкиваются с сопротивлением во время атаки, сначала нужно убивать женщин.

Потому что, если женщина доведена до такого состояния, что взяла в руки оружие, она будет драться до последнего и вряд ли сдастся.

Сначала убивать женщин.

У Лакост до сих пор вызывал неприятие этот совет. Его простота. Откровенность. Но ее возмущало и то, что психология, лежащая в его основе, верна.





* * *


Гамаш сделал несколько шагов по снегу в лес. Недалеко.

Потом повернулся к задней стене церкви, и в этот момент загорелся фонарь, осветив площадку вокруг него. Снежинки засверкали, как кристаллы.

Он остановился на мгновение, запоминая яркую картину, затем развернулся и посмотрел в сторону мрачного леса.


Бросив последний озадаченный взгляд на заднюю стену, Гамаш прошел по своим следам в теплую церковь, где Жан Ги отряхивал перчатки о куртку.

– Мадам Гамаш сказала, что вы хотите видеть меня здесь. – У него заурчало в желудке, и он положил руку на живот, с возмущением глядя на Гамаша. Сейчас они могли бы наслаждаться едой, а не стоять в прохладной церкви. – Что вы делали снаружи? Что-то искали?

– Бутлегеров.

– Они скрылись в том направлении. – Бовуар указал в сторону кладбища.

Гамаш повернулся к кладбищу, наморщил лоб и задумался. Снег таял, словно расплавленный мыслительными усилиями. Струйки стекали по голове, лицу, затылку. Ручеек пробрался за воротник и потек вдоль позвоночника, заставляя Гамаша поеживаться, пока он спускался по ступеням в оперативный штаб.





Глава двадцать девятая




Тонкая струйка пота просачивалась сзади за воротник старшего суперинтенданта Гамаша.

В управлении Квебекской полиции, оборудованном мощными кондиционерами, он чувствовал, как его пропитанная влагой рубашка начинает прилипать к телу.

Жаль, что у него не было времени принять по-быстрому душ и переодеться, но это может подождать до конца совещания.

Офицеры встали, когда Гамаш вошел в конференц-зал, но он взмахом руки усадил их обратно и занял свое место во главе стола.

Гамаш обвел их взглядом – мужчин и женщин разного возраста, разных званий. Тех, кто вот уже почти год по меньшей мере раз в неделю сидел здесь на одних и тех же местах.

Он помнил приватные собеседования, которые провел, отбирая людей для этого узкого круга. Из тысяч полицейских он выбрал этих немногих за их ум и решительность. За их способность к командной работе. За умение как руководить, так и подчиняться. Выбрал за их храбрость и отвагу. За их преданность.

Не Гамашу. И не Квебекской полиции. И даже не Квебеку. А квебекцам. С целью защитить их. Возможно, заплатив за это немалую цену.

Он выбрал самых многообещающих и попросил их – возможно, вероятно, почти наверняка – погубить свою карьеру. И они согласились.

Нужно признать, не все согласились без сопротивления, поскольку дальняя перспектива заслонялась неотложными делами, которые молили, взывали, кричали о себе. А также мешали профессиональная подготовка и нравственные принципы. Отойти в сторону, ничего не делать, когда на твоих глазах совершаются преступления, – это уничтожало душу.

Но они все это время держались вместе. Гамаш их убедил.

И вот теперь они сидели здесь.

В течение почти целого года они понемногу реализовывали план. Какой бы продуманной, целенаправленной, скрытой ни была деятельность картеля, они пытались его разрушить.

Стеклянный дом, сказала про картель судья Корриво. Прозрачный.

Таким он и был. Такими стали и они. Теперь.

Гамаш знал, что хороший охотник учится у своей жертвы. И он научился у картеля быть рациональным. Целеустремленным. Невидимым.

Казаться слабым, но на самом деле накапливать силы.

Однако теперь пришло время открыть карты. Для обеих сторон. К концу этого дня один из них должен одержать победу. А другой – быть повержен.

Взяв салфетку, он отер потное лицо, не думая о том, как это может выглядеть со стороны.

– Расскажите мне, что вы знаете.

Он прошелся взглядом по присутствующим, и наконец его глаза остановились на суперинтенданте Туссен, у которой был обеспокоенный вид.

– Кажется, мы ошибались, patron.

– Вот как? В чем же?

Он знал, насколько важно сохранять спокойствие и контроль, хотя его сердце начало колотиться.

– Это насчет матрешек. Мы теперь узнали, что было сделано две поставки. Одна с хлорокодидом, другая – без.

– Понятно. И?..

– Та, которая с наркотиком, покинула Мирабель вчера вечером. Как только огромная партия фентанила пересекла границу.

– Хлорокодид тоже пересек границу? – спросил Гамаш.

Голос его оставался спокойным, хотя вся операция теперь зависела от ответа на его вопрос.