Срединная Англия

— Приходится держать их внутри по двадцать минут, пять раз в день.

— О-ой… Бедняжка. Это все равно что…

— Давайте оставим тему моих новых гениталий, может?

— Отличная мысль, — сказала Софи.

— Я видела одну телепрограмму с вашим участием. Здорово. Вы очень хорошо держитесь перед камерой.

— Спасибо.

— Надеюсь, универ доволен? Повышает им престиж немножко, надо полагать.

— Кстати сказать, — проговорила Софи, — они вам сообщали, что жалобу Кориандр на меня в конце концов отставили?

— Нет.

— Мне тоже. Я просто получила сообщение, что слушание прошло в мою пользу и все мои курсы восстановили. Меньше чем через неделю после того, как я написала им, что собираюсь вести телепрограмму. Возможно, совпадение.

— Ух ты, — сказала Эмили. — Весь стыд люди растеряли.

— У вас усталый вид, — сказала Софи. — Может, мне пора.

— Я и впрямь в лоскуты. Такое ощущение, что уже никогда не сможешь ни ходить, ни есть, ни делать что бы то ни было нормально. Но приятно быть вместе с кем-то. Больницы — места очень одинокие. Вы первый человек, с которым я за весь день поговорила, если не считать медсестру, которая заходила сменить мне капельницу.

— Вы тоже первый человек, с которым я сегодня поговорила.

Получалось так, будто это не просто такой вот факт. Прозвучало это как предложение доверия, и Эмили, какой бы измученной она ни была, хватило чутья, чтобы это уловить.

— О? — заговорила она. — Я всегда думала… — Тут она побоялась зарваться. — Не знаю… что у вас семья или как-то. Муж, дети. Что у вас с этим все сложилось.

— Муж у меня как раз есть, — отозвалась Софи. — Он просто не живет сейчас со мной. Видимо, у нас с ним пробное расставание.

— А. Как жалко. Когда это случилось?

— Уже месяцев девять. Я говорю, что это пока пробно, однако, если честно, все больше напоминает постоянное положение дел.

— Вы пробовали терапию и всякое такое?

— О да. Очень специфическую терапию, скажу я вам. Пост-Брекзит-терапию.

Эмили коротко и растерянно хихикнула, но лицо ей тут же перекосило от боли, и она схватилась за пах.

— Блин, — проговорила она, когда спазм прекратился. — Очень больно было. Напоминание, что не надо мне пока смеяться. Смеяться вообще не стоило, но… серьезно, дело в этом?

— В нем, в нем.

— И вы расстались из-за этого с мужем?

— Более-менее. Бред, да?

Софи уже собралась развить эту мысль, но тут в палату вошла миссис Шэмма. Мастью — как дочь: рыжие волосы, бледная кожа. Софи задумалась, почему не явился отец, и устраивает ли его такое положение вещей, и не усилило ли родительское неодобрение стресс Эмили в прошлом году. Мать казалась бурливой, любезной и разговорчивой. Софи представилась и побыла положенные пару-тройку минут, а затем нашла повод попрощаться. Осмелев после разговора, она перед уходом поцеловала Эмили в щеку и шепнула ей:

— Сейчас, может, оно так не чувствуется, но вы будете красавицей.





* * *


Софи, погрузившись в раздумья, спустилась к реке и пошла на восток к Фулэму. Темза была полна, буро-серые воды сонно плескались о стенки набережной. Кружили и вопили чайки. Пыхтел ленивый речной транспорт. Софи толком не понимала, куда направляется и чем займется, когда дойдет. Эта бесцельность словно бы стала новой, но уже постоянной чертой ее жизни.

Софи обдумывала тот миг в разговоре с Эмили, когда их прервали. То, что она сказала, было правдой: со всех рациональных точек зрения повод к их с Иэном расставанию бредовый. Пара может решить расстаться по всевозможным причинам: измена, жестокость, домашнее насилие, недостаток секса. Но разница во взглядах на то, должна быть Британия членом Европейского союза или нет? Казалось бы, абсурд. Да попросту абсурд. И все же в глубине души Софи знала, что это не столько причина, сколько последняя капля. Иэн откликнулся (с ее точки зрения) на итоги референдума с таким злорадным детским торжеством (он постоянно употреблял слово «свобода», будто был гражданином крошечной африканской страны, которая наконец-то отвоевала независимость у своего колониального угнетателя), что Софи впервые по-настоящему осознала: она больше не понимает, почему ее супруг думает и чувствует вот так. В то же время ее в то утро охватило мгновенное чувство, что маленькую, но значимую часть ее самости — ее современной, многослойной, сложносоставной самости — у нее отняли.

Несколько недель спустя, во время их первой встречи с семейным терапевтом Лорной, та сообщила им, что среди пар, которые она консультирует сейчас, есть много таких, которые считают Брекзит ключевым фактором их крепнущей отчужденности друг от друга.

— Я обычно начинаю с одного и того же вопроса, адресованного каждому из вас, — сказала она. — Софи, почему вас так злит, что Иэн проголосовал «Уйти»? Иэн, почему вас так злит, что Софи проголосовала «Остаться»?

Прежде чем ответить, Софи надолго задумалась.

— Скорее всего, потому что это заставило меня решить, что он как человек не настолько открытый, как я считала. Что его базовая модель отношений сводится к противостоянию и соперничеству, а не к сотрудничеству.


Лорна кивнула и обратилась к Иэну, тот ответил так:

— Я подумал, что она очень наивная, живет в каком-то пузыре и не видит, что у людей вокруг нее может быть другое мнение. И от этого у нее определенная позиция. Позиция нравственного превосходства.

Тут Лорна сказала:

— Что интересно в ваших ответах, ни один из вас не упомянул политику. Словно референдум вообще не касался Европы. Вероятно, на самом деле происходило нечто гораздо более глубинное и личное. И поэтому решить эту задачку, пожалуй, будет трудно.

Она предложила курс из шести встреч, но это, как оказалось, ее оптимизм. На деле они пришли к ней девять раз, после чего она признала поражение и умыла руки.





36




День 24 июня 2016 года запомнился Дугу тремя событиями: было объявлено, что британский народ проголосовал за выход из Европейского союза; Дэвид Кэмерон покинул пост премьер-министра; Найджел Айвз перестал отвечать на звонки.

Шестнадцать месяцев спустя Дуг все еще пытался назначить встречу с неуловимым заместителем помощника директора отдела по связям с общественностью. В этом ему помогала и Гейл, она иногда замечала Найджела, спешившего по коридорам Вестминстерского дворца или штаб-квартиры Консервативной партии, но Найджел всегда очень умело избегал Гейл. Ей удавалось лишь докладывать Дугу, что вид у Найджела «очень затравленный».

Вот откуда взялось немалое изумление, когда утром 16 октября 2017 года Дуг получил от Найджела СМС. Содержалось в нем только это:

Встретимся в обычном месте в четверг? 11 утра?





* * *


К кафе на станции подземки «Темпл» Дуг питал чувства, очень похожие на те, что имелись у Бенджамина и Лоис к пейзажу вокруг Бикон-Хилла, — в том, что оно почти не менялось, было нечто глубоко успокаивающее. Столицу и, конечно, всю остальную страну продолжали заполонять однотипные сетевые кафе, а тут все еще подавали рулет с беконом, сэндвичи с солониной и пенный капучино — и никаких соевых латте без кофеина. Это место словно берегло некий уголок Британии, оставшийся еще с 1970-х или даже раньше, что придавало ему особое обаяние, в каком даже Дуг не мог этому кафе отказать.

— Доброе утро, Дуглас.

Приветствие показалось выдохшимся и пресыщенным. Дуг отвлекся от ноутбука и проследил, как Найджел занимает место напротив. Юношеский румянец исчез. На лице щетина, ей уже несколько дней. Щеки бледные, впалые, галстук повязан криво, поспешно, волосы выглядят так, будто их не расчесывали не одну неделю. Найджел с благодарностью отхлебнул кофе, который Дуг заказал ему заранее.

— Найджел, рад вас видеть, — проговорил Дуг. — Наконец-то.

— Давненько, верно? Когда мы в последний раз?

— Кажется, за месяц или два до референдума.

— Ах да… — Когда Найджел услышал эти слова, «до референдума», в глазах у него возник отстраненный, едва ли не возвышенный блеск, и он уставился куда-то Дугу за плечо, словно бы в далекое прошлое, в лучшие времена, до грехопадения, во времена беззаботной невинности и простых детских радостей.

— Шестнадцать месяцев плюс-минус.

— Правда? — переспросил Найджел. — Всего шестнадцать месяцев? Кажется отчего-то… дольше. Гораздо, гораздо дольше. — Он печально покачал головой.

— Что ж, — сказал Дуг, — чему я обязан этой редкой честью?

— Буду с вами откровенен, Дуглас, — что бы вы там обо мне ни думали, я всегда старался быть порядочным. Прошу вас оставить это строго между нами, но я, вероятно, уйду с работы. Подумал, что нам надо разок потолковать напоследок.

— Правда? Надеюсь, это означает повышение.

— Боюсь, нет. Думаю, пришло мое время уйти из мира политики. На новые пажити.

— Ну, вы проделали немалый путь.

— Наверное, — отозвался Найджел — не очень убежденно, впрочем. — Но прежде я бы хотел расставить кое-что по своим местам.

— Так-так, — сказал Дуг.

— Окей. С референдума, — продолжил Найджел, — вы сказали о Дэвиде Кэмероне несколько вещей, которые, с моей личной точки зрения и с учетом всего, а также говоря совершенно откровенно, видятся довольно несправедливыми.

— Быть того не может.

— Назвали его «худшим британским премьер-министром в моей жизни», например.

— Я такое сказал?