Спасти Феникса

Как только они оказались в пределах слышимости, журавлиная арбитрша сделала шаг навстречу.

– Благодарим за ваши… услуги, – сказала она, ломаясь. – В качестве оплаты мы сложили у ворот дрова на два костра.

– И? – Па повернулся к огороженному пастбищу, на котором толпились козы и рогатый скот.

– Это все, что у нас есть.

Журавли владели наследным правом честности, но то, что они умели распознавать ложь, вовсе не значило, что они никогда не обманывали сами. Фу насчитала по меньшей мере три железных колокольчика на ошейниках – три животных были помечены ими на забой. Для представителей Обычных каст деревенские жители выглядели неплохо, никто не нуждался ни по части еды, ни по части одежды. Они могли бы пожертвовать рулоном ткани или какой-нибудь самой маленькой коровкой в качестве причастного, да хотя бы обычным мешком соли, запросто.

Фу уловила, как кто-то буркнул из толпы:

– Корми Ворон.

Лицо Журавлихи напряглось.

– Это все, – повторила она.

Полностью поговорка звучала менее щедро: «Так или иначе – мы кормим Ворон». Завет не благоволил к скупердяям. Недостачу сейчас Вороны скорее всего заберут позже – грешниками.

Па ждал, давая Журавлихе последнюю возможность одуматься. Никто не шевелился. Затянувшееся затишье нарушал только перезвон убойных колокольчиков.

Па подошел к отделению в борту телеги и, к смущению лордиков, достал две пары щипцов. Он вручил их Подлецу.

– Забери зубы.

Тавин сжал кулаки.

– Да, вождь.

Подлец приблизился к первому из саванов. Фу надеялась, что это не та женщина, горло которой они только что перерезали.

Прежде чем это выяснить, она повернулась маской к селянам. Большая их часть уже посерела. Семьи вроде их собирали для причастного молочные зубы, не испытывая ни необходимости, ни желания вырывать зубы у покойников. Злобное перешептывание становилось все громче с каждым шуршанием савана.

– Здесь?

Ну конечно же, принцы нынче пошли брезгливые.

Селяне посмотрели в его сторону. Принц Жасимир кашлянул и понизил голос.

– Мы обязательно должны делать это здесь… вождь?

Он обронил этот титул, как сойка, что выкатывает яйца соперницы из гнезда.

– Да, – ответил Па голосом вождя.

За ее спиной железо заскрипело о кость – это Подлец принялся за работу.

При каждом стуке падавшего в телегу зуба арбитрша вздрагивала. Стоявшие позади нее жители деревни обменивались все более хмурыми взглядами, не сулившими ничего хорошего. Чем скорее они выберутся на дорогу, тем лучше.

Наконец постукивание прекратилось. Через мгновение Подлец передал Па узелок, ткань которого расцветала красными точками.

– Вы закончили? – спросила арбитрша.

Па взвесил узелок на ладони.

– Да, сестренка, сгодится. – Он свистнул, отдавая приказ к выступлению. – Вернемся, когда позовете.

Когда, а не если.

Телега двинулась со скрипом. Они подкатили к воротам, где Соколы у сигнальной мачты спустились лишь затем, чтобы их пропустить, махнув на штабеля дров рядом с корытом для их громадных лошадей. Фу удивилась, когда Тавин пошел следом за Обожателем. Может быть, он хотел как можно быстрее вернуться на плоскогорье. Они впервые думали одинаково.

Тавин поднял охапку дров, но, стоило ему выпрямиться, как у одного из Соколов выскользнуло копье с бронзовым наконечником, что заставило Тавина резко отпрянуть. Брусок выпал из его рук и упал стражу на ногу. Тот выругался.

– Похоже, ты должен извиниться перед моим другом, – рассмеялся другой Сокол.

Тавин застыл от негодования, чего не позволила бы себе ни одна Ворона. Единственное, что его спасло, так это маска.

Обожатель взял Тавина под руку и отвесил поспешный поклон.

– Простите, уважаемые стражи, простите. Мальчик не говорит. Страшное недоразумение. Жутко извиняемся.

Он отвел Тавина обратно к телеге, а Па подал знак остальным, чтобы тоже собирали дрова. Вскоре Вороны уже катили своей дорогой.

Некоторое время тишину леса, если не считать чириканья птиц, нарушали только их шаги да поскрипывание колес. Даже Сумасброд не отваживался петь в такой дали от плоскогорья. Потом Па сорвал маску и кинул ее на телегу. Фу последовала его примеру, втягивая свежий воздух сквозь зубы. Вскоре поверх саванов и дров образовалась груда масок.


Сокол нес их с принцем маски переброшенными за плечи, такой же перепуганный, как тогда, с картой Па на земле.

– Неужели это было так уж нужно? – Подбородок принца упрямо торчал из-под капюшона.

– Что вы имеете в виду, ваше высочество? – поинтересовался Па, не оглядываясь.

– Они оставили вам плату. А вы прямо у них на виду вырвали зубы их друзьям.

– Дрова – это не совсем оплата. – Если Тавин заметил повернувшиеся к нему головы, то виду не подал. – Нельзя нанять кузнеца, чтобы тот выковал меч, а потом расплатиться с ним сталью, из которой он будет его делать. Это не плата за труд, не говоря уже о вынужденной прогулке в три лиги.

У Жасимира потемнели щеки.

– Это не повод калечить трупы. С мертвыми надо обращаться по чести.

– По чести? – переспросила Фу, чувствуя жар собственным затылком. – Эта деревня хотела плюнуть нам в лицо. И хотела этого сильнее, чем достойного расставания с покойными друзьями. Они получили, что хотели. А мы чем хуже?

– А кто решает, не хочется ли вам лишнего? – Принц Жасимир явно все еще страдал после принятия клятвы. – Что, если бы вы запросили половину их стада? Или все деньги, заработанные ими за год?

Фу сверкнула на него взглядом.

– Олеандры еще до заката всем нам кишки выпустили бы.

– Возможно, если бы вы не дали им причины…

– Жас, – прервал его Тавин, – зубы – это намек. Грубый намек, согласен, но эта деревня теперь дважды подумает, прежде чем попробует снова обмануть Ворон. Это то же самое, что наши придворные игры.

Либо Сокол стал проникаться их ремеслом, либо теперь, когда одна половина Ворон ему симпатизировала, он с удвоенной силой принялся добиваться расположения второй. Фу искоса посмотрела на него, прикидывая, сможет ли какой-нибудь Журавль учуять исходящую от него ложь. Она видела перед собой всего лишь лордика с остриженными волосами и новым шрамом…

Фу прищурилась. Мелочь, тонкая черточка, пересекавшая правую бровь Сокола, но такой отметины у принца не было.

Она моргала, и чары Павлинов становились все слабее. С волосами, остриженными до ушей, и почти собственным лицом его скоро перестанут путать с принцем.

Сокол отрезал волосы ради Па, ему хватило ума не задираться со стражами, и он держал принца в узде. Фу не доверяла ему настолько, чтобы оставить в покое, однако, возможно, он заслуживал оправдания ввиду отсутствия улик.

Тавин ответил ей широкой, слишком слащавой улыбкой.

– А кроме того, забирать кости целиком – это же непрактично. Или я ошибаюсь? Сдается мне, что ты из тех, кто вырвет мужику позвоночник, если он понадобится для нового ожерелья.

Едва возникшую доброжелательность как рукой сняло. Фу сосредоточилась на дороге впереди.

– В одном ты ошибся, – сказала она. – Я не дружу с украшениями.

– А тогда с чем же ты дружишь? – Улыбка Тавина оставалась неизменной. Разве что стала чуть пошире. – С цветами? Поэзией? Знаю, что пачули можно не упоминать.

Принц состроил такую гримасу, будто ему в сандалии попал камешек. Было очевидно, что он видел подобный танец раньше, и это сказало Фу все, что ей следовало знать.

– Молчание, – ответила она. – Я дружу с молчанием.

– И трупы шпынять любишь, – добавил Тавин. – Допускаю, что оказываю на людей подобное влияние. Так что ты любишь молчание и жестокость. Что еще?

– Людей, которые понимают намеки, – сквозь зубы подсказал Подлец.

Тавин остался непоколебим:

– И?

– И думаю, что вообще-то новое ожерелье мне бы пригодилось, – холодно сказала Фу.

– Так что украшения тебе все-таки нравятся.

У него за спиной Сумасброд сделал грубый жест, указывающий ровно на то, что они считали самым привлекательным для Фу. Обожатель фыркнул и поиграл бровями.

Терпению Фу приходил конец. Очарование Тавина было уловкой. Сокол не имел ни малейшего намерения ухаживать за ней. Он всего лишь пытался понять, что застигнет ее врасплох. Можно было в эту игру сыграть.

– Мне нравятся люди, которым я могу доверять, – ответила она прямо, как предупреждающим выстрелом.

Сработало. Негодница и Обожатель переглянулись, а Тавин выпрямился, напуская на себя невинный вид.

– А вот в это верится с трудом, – усмехнулся он, – потому что мы воспользовались вами, чтобы вы нам помогли подделать наши смерти и богохульно обманули весь народ Сабора в корыстных целях.

Послышалось хихиканье. Он хотел, чтобы они приняли это за шутку и посмеялись. Фу ему подыграла, даже изобразила невеселую улыбку, однако тон ее остался резким.

– Ага, но тебе я не доверяю не поэтому.