Смертная чаша весов

* * *


Детектив с нетерпением ждал этого вечера. Благодаря заботе Юджина, он был приглашен на бал, где, как ему было известно, должна была присутствовать и Эвелина. И совсем скоро ему предстояло вернуться в Лондон, к реальностям его теперешней жизни. То, что было раньше, тот мир, который он оставил, уйдя служить в полицию, его блеск, роскошь и привычка к удовольствиям — все это стало для него прошлым, и даже память не помогала Монку воссоздать его в своем воображении, не говоря уже о том, чтобы в него вернуться. Что ж, во всяком случае, на то время, что ему еще осталось, Уильям усилием воли заставит себя забыть о прошлом. Он будет жить только настоящим — лишь это время важно для него. Им он будет наслаждаться, его будет пить по капле до дна.

Одевался сыщик не только с особым тщанием, но и с чувством удовлетворения и даже радости. Оглядывая себя в зеркале, он улыбался своему отражению. Как приятно ощущать, что ты в красивом и элегантном вечернем костюме! На лице, которое Уильям видел в зеркале, вместо неуверенности и тревоги были удовлетворенность, немного иронии и очень много веры в себя.

Монк знал, что Эвелина находит его загадочным. Он рассказал ей немало такого, что могло заинтриговать ее, и был так не похож на всех, кого она знала! А поскольку графиня не могла понять, что кроется за тем немногим, что ей о нем известно, детектив казался ей опасным.

Он отлично это понимал — как если бы Эвелина сама ему в этом призналась. Они вели игру, тонкую, восхитительную игру, и она того стоила, ибо ставки были велики — нет, не любовь, ничего столь мучительного и столь обязывающего, но достаточно возбуждающее чувство, которое не так легко забудется, когда Монк уедет. Возможно, отныне он всегда будет искать это в каждой женщине, если та будет привлекать и возбуждать его.

Подъехав к роскошному особняку, Уильям стал подниматься по ступеням крыльца. Лишь благоразумие удерживало его от того, чтобы не шагать через две ступени, — таким легким и полным энергии он себя чувствовал.

Особняк сверкал огнями, в витых чугунных треножниках у входа горели факелы, а через распахнутые двери и в высоких окнах были видны сверкающие огнями огромные люстры. Доносился гомон голосов, и, кажется, уже играла музыка.

Вручив швейцарцу свое приглашение, Монк пересек холл и стал подниматься по парадной лестнице в зал приемов. Обведя его быстрым взглядом, он по головам сразу отыскал темную густую шевелюру Клауса фон Зейдлица. На это ушло немного времени: как только высокий господин, загораживавший Клауса, шагнул в сторону, детектив тут же увидел перебитый нос и крупные черты знакомого лица. Зейдлиц беседовал с группой военных в парадных мундирах и, видимо, рассказывал им что-то забавное. Когда он засмеялся, то на мгновение стал неузнаваемым. Этот человек больше не напоминал Уильяму того мрачного и замкнутого фон Зейдлица, каким тот знал его в Англии. Обычно жесткое лицо Клауса казалось теперь почти добродушным и чуть плутоватым.

Монк стал искать глазами Эвелину, но не нашел ее.

В десяти шагах от себя он увидел скучающего, вежливого Рольфа Лансдорфа. Сыщик догадался, что тот находится здесь не ради удовольствия, а по долгу и, видимо, в поисках нужных политических контактов. Теперь, когда Фридрих умер, на кого могут рассчитывать члены партии независимости? У Рольфа хватило благоразумия возглавить ее. Именно он, скорее всего, стоял бы за троном, если б идея возвращения Фридриха осуществилась. Вполне вероятно, что граф Лансдорф никогда не собирался отказываться от намерения править самому.

Кто теперь у них главный, вокруг кого предстоит собраться? Это должен быть человек популярный, за которым может пойти народ, жертвуя деньгами, кровом, да и жизнью тоже. Такую преданность можно проявить только к особе королевской династии, или к человеку, наделенному необыкновенной храбростью и преданному идее, или к тому, кто стал бы символом идей, близких народу. Не важно, будут они истинными или ложными — эти идеи прежде всего должны вселить веру в победу, которая позволит забыть поражения, разочарования, усталость и невосполнимые потери.

Однако Рольф не обладает такими качествами, подумал Монк. Остановившись на последней ступеньке лестницы перед входом в зал, он продолжал разглядывать волевое, настороженное лицо этого мужчины, и вдруг понял, что тот сам это отлично понимает.

И все же насколько серьезными и далеко идущими были планы Рольфа? Еще раз окинув взглядом военную выправку брата герцогини и его широкие плечи и заметив напряженный, застывший взгляд Лансдорфа, детектив пришел к мгновенному выводу, что планы его достаточно серьезны для того, чтобы попытаться убрать Гизелу и в час наибольшей опасности сделать из Фридриха нужного народу героя.

Но, увы, этим планам уже не суждено осуществиться. Мертв Фридрих, а не Гизела…

— Мистер Монк? — услышал сыщик низкий, но мягкий и очень приятный женский голос.

Медленно повернувшись, он увидел Бригитту. Улыбаясь, та с любопытством смотрела на него.

— Добрый вечер, баронесса фон Арльсбах, — поздоровался Уильям сдержаннее, чем ему хотелось бы.

Он вспомнил, как сочувствовал ей в Уэллборо-холле. Тогда Фридрих при всех отверг ее. Сотни людей знали о горячем желании правящей династии герцогства Фельцбургского видеть ее женой наследного принца. Баронесса тоже была согласна — правда, скорее из чувства долга. Но Фридрих решительно отказался от брака с нею и был готов на любые жертвы ради любви к Гизеле.

Бригитта так и не вышла замуж, что казалось весьма необычным в ее возрасте и при ее положении. Монк смотрел на нее, стоящую теперь так близко от него. Фон Арльсбах нельзя было назвать красивой, но в ней было то спокойное обаяние, которое при знакомстве оставляет более глубокое и длительное впечатление, чем классические черты и приятный цвет лица. В ее прямом и проницательном взгляде не было ледяной холодности, как во взгляде герцогини.

— Я не знала, что вы в Фельцбурге, — продолжала она. — У вас здесь друзья?

— Только новые, — ответил сыщик. — Я нахожу Фельцбург веселым городом.

Он сказал правду, ибо таким город показался ему не сам по себе, а потому, что там была симпатичная ему женщина. С равным успехом он мог бы похвалить любой из промышленных городов Северной Англии, если б в нем жила Эвелина фон Зейдлиц.

— Впервые слышу подобный отзыв о нашем городе, — изумленно сказала Бригитта.

Она была крупной женщиной, но широкие плечи и высокая грудь не лишали ее той необыкновенной женственности, которая была во всем ее облике, — возможно, благодаря безукоризненно чистой и нежной коже и красивой стройной шее. Фон Арльсбах любила драгоценности, и теперь ее украшало великолепное колье из крупных, не ограненных, редкой красоты рубинов и жемчуга. Бригитта, должно быть, ненавидит Гизелу не только за то, что была унижена из-за нее, но и за зло, которое та причинила герцогству, увезя наследного принца, горячего сторонника независимости, и оставив все в руках Вальдо, который верил в воссоединение немецких земель. И Бригитта тоже была в Уэллборо-холле, когда произошло несчастье.

Эта мысль показалась Монку чудовищной, но он не мог так легко отмахнуться от нее и запросто стоять на этих ступенях и смотреть в спокойное лицо баронессы.

— А вы таким его не считаете? — продолжил он разговор, решив изобразить удивление, но вовремя одумался. Фон Арльсбах сочла бы это неискренностью или же сарказмом, ибо, как и ему, ей было отлично известно, что по сравнению со столицами Европы Фельцбург мал и провинциален.

— Что ж, у него есть свой характер и индивидуальность, — словно читая его мысли, ответила Бригитта, весело улыбаясь. — В нем есть жажда жизни, хотя он и старомоден, несколько предубежден к своим просвещенным и сильным соседям и часто бывает подозрителен, потому что мы боимся потерять свою независимость. Как и во всех государствах, у нас слишком много чиновников, и они, по странной случайности, все состоят в родстве. Сплетни — его бич, но это несчастье всех маленьких городков. Зато мы гостеприимны и добры и у нас по улицам не маршируют вооруженные солдаты.

Баронесса не сказала, что любит свой город, но выражение ее глаз и голос говорили об этом лучше всяких слов. Если раньше Монк не был уверен в ее патриотических чувствах, то теперь не сомневался в них.

Внезапно слово «веселый» по отношению к Фельцбургу показалось ему крайне неудачным. Видимо, говоря это, он больше думал об Эвелине, чем о городе, и ему, пожалуй, не стоило отзываться в таком покровительственном тоне о тысячах его жителей и их образе жизни.

Бригитта с любопытством смотрела на Уильяма — возможно, лицо сыщика выдавало его мысли.

— Мне жаль, что я не могу задержаться в Фельцбурге подольше, — сказал Монк, на этот раз искренне.

— Вы должны уехать?

— Да. К сожалению, в Лондоне меня ждут неотложные дела. — Это тоже была сущая правда. — Вы позволите мне провести вас в зал?

— Благодарю вас.

Дама оперлась на его руку, и они вместе продолжили свой путь в зал. Монк собирался было сказать лакею, кто он, но тот уже поклонился Бригитте и взял у него из рук визитную карточку.


— Баронесса фон Арльсбах и мистер Уильям Монк! — объявил слуга.

Гул голосов в зале смолк, и все головы повернулись в их сторону, но смотрели собравшиеся не на сыщика, а на его спутницу. Послышалось вежливое бормотание приветствий, и все расступились перед ними. Никто не сдвинулся с места и не возобновил беседы до тех пор, пока они не прошли.

Монк чувствовал, как краска стыда заливает его лицо, и проклинал свою самоуверенность. Бригитта, вполне возможно, не помышляла стать правительницей герцогства, как, без сомнения, этого мечтала добиться Гизела, но народ предпочитал, чтобы она ею стала. Ее уважали почти так же, как герцогиню Ульрику, а любили, возможно, даже больше.

Прежнее чувство сожаления к фон Арльсбах исчезло. Стать предметом страстной любви — это каприз природы, его невозможно ни сотворить, ни объяснить. Заслужить же любовь своего народа — это знак великого уважения. Тот, кто удостоился его, не должен пренебрегать этим.

В бальном зале заиграла музыка. Может ли он пригласить Бригитту на танец? Не обидит ли ее, если не пригласит, или же его приглашение будет очередным проявлением самонадеянности? Но детектив не привык отказываться принимать решения, к тому же он никогда не чувствовал себя таким отчаянным, как сегодня.

Его спутница, повернув к нему лицо, протянула ему вторую руку. Это молчаливое согласие было дано Уильяму с невероятным тактом и спасло его от одной из двух ошибок.

Монк с облегчением улыбнулся, и они заняли место среди танцующих.

Прошло еще полчаса, прежде чем ему удалось найти Эвелину. Она была легкой, как сильфида, в его руках, а ее глаза, как всегда, были полны радости и смеха. Они кружились в танце так, словно, кроме них, в зале никого не было. Фон Зейдлиц отчаянно кокетничала с сыщиком, а он наслаждался этим. Вечер показался им слишком коротким.

Уильям видел Клауса, мрачного и явно пребывавшего в плохом настроении, но почувствовал к нему лишь неприязнь. Как может такой мрачный тип обладать такой остроумной и веселой женщиной, как Эвелина?

Час спустя, снова танцуя с нею, он увидел, как Клаус оживленно беседует с пожилым мужчиной, который, как ему сказала его партнерша, был прусским аристократом.

— По выправке он похож на военного, — заметил Монк.

— Так оно и есть, — ответила Эвелина, пожав прелестными плечиками. — Почти все мужчины прусской знати — солдаты. Для них это непременное состояние. Я терпеть их не могу. Они такие надменные и холодные, и в них нет и капли юмора.

— Ты знаешь многих из них?

— Увы, слишком многих. — Дама сделала выразительный жест, означающий недовольство. — Клаус часто приглашает их к нам, даже в наш охотничий домик в горах.

— А тебе это не нравится?

— Я не выношу их. Но Клаус верит в то, что однажды — и очень скоро — мы станем союзниками Пруссии, поэтому лучше уже теперь стать их друзьями, прежде чем это сделают другие и мы упустим свой шанс.

Это было настолько цинично, что для Уильяма вдруг стих смех, огни люстр стали неприятно слепить глаза, а шум голосов теперь резал ухо.

Впрочем, когда он посмотрел на смеющееся лицо Эвелины, все мгновенно прошло.

Однако ее слова о том, как ее муж обхаживает пруссаков, не шли у детектива из головы. Клаус был за объединение Германии, но не для блага своей страны, а в собственных интересах. Неужели он надеется, что насильственное объединение сделает его еще могущественнее? Могло ли возвращение Фридриха скомпрометировать такой союз? Неужели Зейдлиц испугался этого и убил принца? Что ж, это вполне возможно. Чем больше Монк думал об этом, тем более вероятным все это ему казалось. Но это никак не могло помочь Рэтбоуну.

Единственным человеком, который еще беспокоился о судьбе Зоры, была Ульрика. Странные слова, сказанные ею Монку, тоже не выходили у него из головы.

В полночь Уильям пил шампанское. Играла музыка, и ему снова хотелось танцевать. Не найдя Эвелины, он пригласил стоявшую поблизости даму.

Наконец около часа ночи сыщик ухитрился остановиться в танце достаточно близко от Эвелины, а она к этому времени уже избавилась от присутствия мужа и, смеясь, провальсировала мимо Монка с кавалером. И потом Уильям и Эвелина снова были вместе. Они танцевали, подчиняясь ритму музыки, как чему-то совершенно для них естественному, скользя так же легко и непроизвольно, как пена на морской волне. Детектив вдыхал запах надушенных волос своей подруги и чувствовал тепло ее кожи, когда они расходились и снова сходились в танце. Щеки фон Зейдлиц рдели, глаза смеялись…

Чтобы перевести дыхание после нескольких туров вальса, они наконец остановились вблизи оживленной группы гостей, многие из которых, отдыхая, с удовольствием пили прохладное шампанское. Свет огней искрами отражался в хрустале бокалов, а также в бриллиантовых диадемах, колье и серьгах.

Монк, оглядываясь, почувствовал внезапную симпатию к этому крохотному независимому государству с его традициями, обычаями, старинной столицей и страстным желанием сохранить независимость. Возможно, единственным разумным выходом для него было бы присоединение к другим странам и образование одной огромной нации. Но если Фельцбург это сделает, будет утеряно что-то невозместимое, и сыщик сожалел бы об этой утрате. И разве не скорбели бы об этом те, кто потерял бы свои наследные права на родину?

— Представляю, как вам будет тяжело видеть прусское воинство, марширующее на улицах вашего города! — импульсивно воскликнул Монк, обращаясь к Эвелине. — Фельцбург станет всего лишь маленьким заштатным городком, как все остальные столицы земель под правлением Берлина, Мюнхена или любой другой столицы. Мне понятно ваше желание бороться, даже если эта борьба бесполезна.

— Я лично не собираюсь бороться, — вдруг раздраженно промолвила фон Зейдлиц. — Это же напрасные усилия и жертвы! Наша семья всегда может уехать отсюда в Берлин. Там нам будет не хуже… а возможно, даже лучше.

Мимо прошел лакей с бокалами шампанского на подносе, и Эвелина, взяв один из бокалов, поднесла его к губам.

Уильям остолбенел, потрясенный ее словами, и невольно перевел взгляд на Бригитту — та улыбалась, но, как ему показалось, в ее глазах было страдание. Он видел, как она вдруг часто заморгала, словно сдерживала слезы, а ее грудь при этом взволнованно вздымалась. Однако спустя несколько мгновений фон Арльсбах уже спокойно говорила со своей соседкой.

Эвелина, должно быть, тоже заметила это. Не могла же она быть такой циничной, как ее слова…

— Когда ты уезжаешь в Лондон? — спросила она, кокетливо склонив головку набок.

— Очевидно, завтра, а может, послезавтра, — ответил Монк с сожалением.

Женщина посмотрела на него широко открытыми карими глазами.

— Видимо, это необходимо?

— Да, — ответил сыщик. — У меня есть моральное обязательство перед другом. У него серьезные неприятности, и я должен быть с ним в критические минуты.

— А ты уверен, что можешь ему помочь? — Это прозвучало почти как вызов.

Чему-то смеялась стоявшая за Эвелиной дама, а ее кавалер собирался произнести тост.

— Не уверен, но я должен попытаться, — ответил Уильям. — Во всяком случае, обязан хотя бы быть рядом с ним.

— Но какой в этом смысл, если помочь ты не можешь? — посмотрела на него в упор фон Зейдлиц, и в голосе ее прозвучала ирония.