Сияющие

Джин-Сок. Звук этого имени накрывает Харпера теплой волной. Он мог бы все сделать сейчас, задушить прямо в подъезде. Но наверняка найдутся свидетели. Кроме того, он четко усвоил правила. Сейчас не время.

– Эй, послушай! – раздается не очень-то приветливый оклик. Перед ним стоит молодой парень довольно высокого роста, с волосами песочного цвета. На нем футболка с номером и шорты из обрезанных у колен джинсов, так что видны белые обтрепанные нити. – Ты здесь весь день сидеть собираешься?

– Да вот уже докуриваю, – Харперу приходится положить руку на колени, чтобы скрыть активно начавшуюся эрекцию.

– Давай-ка побыстрее. Охране кампуса не нравится, когда на территории посторонние.

– Это свободный город, – отвечает Харпер, хотя не уверен, что это действительно так.

– Правда? Я скоро вернусь, и будет лучше, если к этому времени ты исчезнешь.

– Уже иду. – Харпер делает глубокую затяжку как бы в подтверждение своих слов, но не двигается ни на сантиметр.

Однако для молодого любителя похозяйничать этого достаточно. Он кивает головой и направляется к стоящим в ряд магазинам, один раз оглянувшись через плечо. Харпер бросает окурок на землю и неторопливо идет по дорожке, всем видом давая понять, что уходит. Но останавливается у мусорного бака, где Джин-Сок оставила коробку.

Он садится на корточки рядом и роется в куче игрушек. Вот почему он здесь. Он идет точно по карте. Все предметы должны быть разложены по местам.

Он находит маленькую лошадку с желтыми волосами, но тут Джин-Сок (имя колокольчиком звенит у него в голове) появляется в дверях и с виноватым видом спешит к коробке.

– Простите, я передумала, – девушка начинает извиняться, потом в смущении откидывает голову назад. Теперь, когда она стоит так близко, видно, что у нее в одном ухе сережка – голубые и желтые звездочки на длинных серебряных цепочках. От движения головы они раскачиваются. Девушка проявляет настойчивость: – Это мои вещи.

– Я знаю. – Он шутливо салютует ей и, прихрамывая, идет прочь. – Я принесу тебе что-нибудь взамен.

Он сдерживает свое обещание, но только в 1993 году. Она к тому времени будет штатным сотрудником городского управления Чикаго по жилищному вопросу и станет его второй жертвой. Полиция так и не найдет подарка, который он ей принес. И не заметит, что он забрал бейсбольную карточку.





Дэн

10 февраля 1992




«Чикаго Сан-Таймс» печатается отвратительным по начертанию шрифтом. Такое же отвратительное и здание: этакое малоэтажное бельмо на глазу, которое примостилось на берегу реки Чикаго в округе Уобаш и окружено вздымающимися небоскребами. Само место как отхожая яма. Письменные столы до сих пор тяжелые, металлические, остались со времен Второй мировой войны, со специальным углублением для печатных машинок, которые сменили компьютеры. Спекшиеся чернильные бляшки облепили вентиляторные решетки от печатных станков; когда они работают, все здание сотрясается. У некоторых журналистов чернила текут в венах. У сотрудников чернила в легких. Периодически они посылают жалобы в управление охраны труда.

Но в этом уродстве есть своя гордость. Особенно по сравнению со зданием «Трибьюн» через дорогу напротив – с неоготическими башенками и выступами, этакий храм новостей. Офисное помещение в «Сан-Таймс» раскинутое и вытянутое. Столы стоят вплотную друг к Другу, сгрудились вокруг рабочего места редактора отдела городских новостей. Отделы колонок и спорта оттеснены немного в сторону. Грязно, шумно. Люди стараются перекричать друг друга и работающий автоответчик полицейской рации. Телевизоры постоянно болтают, телефоны звонят, факсы пищат и жужжат, выплевывая листы со статьями. А в «Трибьюн» рабочие места отгорожены друг от друга перегородками.

«Сан-Таймс» – газета рабочих, полицейских и уборщиков мусора. «Трибьюн» – крупноформат миллионеров, профессоров и пригородов. Это Север против Юга, и вместе им не сойтись, по крайней мере до начала студенческой практики, когда из престижных университетов приходят блатные гонористые раздолбай.

– Я иду! – нараспев возвещает Мэтт Хэррисон, передвигаясь между столами в сопровождении молодых людей с блестящими глазами, следующих за ним как выводок утят за мамкой. – Разогревайте ксерокс! Приводите в порядок документы! Заказывайте кофе!

Дэн Веласкес фыркает и сползает ниже по стулу, прячась за компьютером и старясь не обращать внимания на взволнованное кряканье молодняка, вызванное тем, что их допустили к самому центру создания новостей. Его вообще не должно было быть! Он вообще может не приходить в офис. Совсем!

Однако редактор желает именно лицом к лицу обсудить план освещения событий предстоящего сезона и до того, как он отправится в Аризону на весенние спортивные сборы. Будто это может что-то изменить. На самом деле быть фанатом «Чикаго Кабс» – означает быть оптимистом вопреки любым обстоятельствам и даже здравому смыслу. Истинный преданный приверженец, и все такое. Может, это как раз про него. Не без скрытой рекламы, конечно. Он давно выклянчивает у Хэррисона колонку, а то все сидит на спортсменах. Действительно стоящие статьи – те, в которых есть мнение. При этом можно использовать спорт (да хоть кино!) в качестве аллегории состояния современного общества. Добавить значимое наблюдение в культурный дискурс. Дэн ищет в собственной голове значимое наблюдение. Или мнение. Ничего не находит.

– Веласкес, я с тобой разговариваю. Ты заказал кофе?

– Что? – Он глядит поверх очков – новых, бифокальных, которые приводят его в замешательство точно так же, как новый вордовский процессор. Чем им «Атекс» не угодил? Его самого тот вполне устраивал. Печатная машина «Оливетти» тоже. И старые дурацкие очки.

– Кофе для твоего стажера, – Хэррисон сценическим жестом указывает на девушку. Та словно из детского сада: дурацкая прическа, волосы торчат во все стороны, вокруг шеи намотан разноцветный полосатый шарф, на руках такого же рисунка перчатки с обрезанными пальцами, к этому идет черный жакет с таким количеством молний, что пользоваться ими невозможно, и в довершение всего – сережка в носу. Она его в принципе раздражает.

– Нет, исключено! Я со стажерами не работаю.

– Она сама просилась к тебе. Лично!

– Тем более – нет. Посмотри на нее – где она и где спорт?

– Очень приятно с вами познакомиться, – произносит девушка. – Меня зовут Кирби.

– Мне это совершенно безразлично, потому что никогда не придется с вами разговаривать. Меня здесь вообще не должно быть. Считайте, что и нет.

– Отличный заход, Веласкес, – подмигивает Хэррисон. – Она полностью в твоем распоряжении. Веди себя аккуратно: закон на ее стороне. – Мэтт разворачивается и переходит к другим столам, пристраивая практикантов к остальным журналистам, с более высокой квалификацией и более глубоким желанием поделиться профессиональным опытом.

– Садист! – восклицает Дэн ему вслед и неохотно разворачивается к девушке: – Замечательно. Добро пожаловать. Ну что ж, подвигайте стул. Я так понимаю, о положении «Чикаго Кабс» в турнирной таблице этого года вам известно мало?

– Простите. Спорт меня не интересует. Не обижайтесь.

– Так это понятно. – Веласкес не отрывает глаз от мигающего курсора на экране компьютера. Издевается! С бумагой все ясно: можно каракули порисовать, записать что-нибудь, смять в комок и запустить в голову своему редактору. А эта компьютерная железка совершенно неприступна. Как и голова редактора.

– Меня больше интересуют убийства.


Он медленно разворачивает к ней кресло на колесиках:

– Правда? Тогда мне придется вас разочаровать: я пишу о бейсболе.

– Но раньше вы занимались убийствами, – настаивает девушка.

– Бывало. А еще раньше я пил, курил и ел свинину. Но променял все это на стент в грудной клетке. Такой итог работы по убийствам. Забудь об этом! Неподходящее место для милой, живописной, ядерной такой, пайковой девочки, как ты.

– На практику в криминальную хронику не пускают.

– И правильно делают. Можно себе представить, как рьяно вы будете осматривать место преступления. Боже мой!

– Так что вы – ближайший по специальности, – девушка пожимает плечами. – И еще. Это ведь вы освещали мое убийство.

Он, конечно, поражен, но быстро приходит в себя:

– Ну ладно, детка. Если ты действительно собираешься писать об убийствах, первым делом научись правильно употреблять термины. Твой случай квалифицировался как «попытка убийства». К счастью, неудавшаяся. Правильно?

– Мне от этого не легче.

– Да, это ужасно, – он показывает жестами, что готов выдернуть у себя на голове волосы. Не то чтобы их много осталось… – Напомни мне, каким именно случаем из многочисленных чикагских убийств ты была?

– Кирби Мазрачи.

Он мгновенно вспоминает все, она даже не успевает развязать шарф, под которым открывается грубый шрам через все горло, где маньяк порезал ее, «пытаясь, но так и не сумев перерезать сонную артерию», вспоминает Дэн заключение судмедэксперта.

– С собакой… – Он брал интервью у свидетеля, кубинского рыбака, у которого руки, не переставая, тряслись. Дэн тогда цинично подумал, что ему удалось успокоиться, когда приехали телевизионщики.

Он рассказал, что видел, как она, спотыкаясь, вышла из леса: из горла хлестала кровь, серо-розовые кишки свисали из-под разорванной футболки, в руках несла собаку. Все были уверены, что она умрет. Некоторые газеты так и написали.

– Ха! Впечатляет. Так ты хочешь раскрыть это дело? Привести убийцу на скамью подсудимых? Получить доступ к материалам дела?

– Нет. Я хочу посмотреть на остальных.

Он откидывается назад, кресло под ним угрожающе скрипит. История, конечно, впечатляет, но не интригует.

– Давай так, детка. Ты звонишь Джиму Лефевру и получаешь авторитетное мнение вместо слухов, что Бэлла выводят из состава команды, а я посмотрю, что можно узнать об остальных.





Харпер

28 декабря 1931





«Чикаго стар»



СИЯЮЩАЯ ДЕВУШКА В ТАНЦЕ СМЕРТИ



Эдвин Свонсон


ЧИКАГО, ШТАТ ИЛЛИНОЙС. Полиция прочесывает город в поисках убийцы мисс Жанет Клары, также известной как «Сияющая девушка». Миниатюрная французская танцовщица пользовалась в городе довольно скандальной славой, исполняя танцы в неглиже, будучи прикрытой веерами из перьев, прозрачными шалями, огромного размера воздушными шарами и прочими приспособлениями. Ее тело было обнаружено ранним утром в воскресенье на заднем дворе клуба «Канзасский Джо» – заведения, популярного среди джентльменов сомнительных моральных принципов. Однако эта безвременная смерть избавила девушку от неизбежных долгих и мучительных страданий. Мисс Клара находилась под наблюдением врачей по поводу отравления радием, попадавшим на кожу из порошка, которым танцовщица натирала тело перед каждым выступлением, благодаря чему оно блестело и светилось в темноте, как светлячок.

«Я уже устала слууушать об этом радии», – сказала она в своем интервью на прошлой неделе, которое дала журналистам прямо в больничной палате. При этом благополучно умолчала о многократных предупреждениях об отравлении радиактивными веществами, случившимися с работницами часового завода в Нью-Джерси. Молодые женщины занимались тем, что наносили люминесцентную краску на циферблаты часов, и пятеро из них получили радиационное заражение – сначала крови, затем костей. Они выиграли суд против Соединенных Штатов с положенной компенсацией в 1 2 50 000 долларов. Каждой пострадавшей была выплачена сумма в размере 10 000 долларов и назначена ежегодная пенсия в размере 600 долларов. Но все они умерли, и нет оснований считать, что хотя бы одна из них сочла эту компенсацию достойной своего смертельного исхода.

«Ииирунда, – усмехнулась мисс Клара, постукивая красным ноготком по жемчужно-белым зубкам. – Вы же видите, мои зубы совершенно не сааабираются выпадать и выпрыгивать на вас! И я не сааабираюсь умирать. Я прииикрасно себя чувствую!»

Однако со временем у нее стали появляться «маааленькие пюзырьки» на руках и ногах, и после каждого представления приходилось поторапливать горничную с приготовлением ванны, потому что кожа так и «горела».

Но говорить о «таких вииищах» девушка не хотела. Я навестил ее в частной палате, заставленной зимними букетами – предположительно, от поклонников ее таланта. Она оплатила лучшее лечение и уход (а также, судя по слухам, и часть букетов) из своих сбережений от сценических выступлений.

Она даже показала мне крылья бабочки, которые сшила из тончайшего газа, украсила блестками и раскрасила радием, как часть своего костюма для нового номера.

Чтобы понять ее, нужно знать саму природу людей, к которым она относилась. Каждый артист прежде всего стремится создать неповторимый образ, до которого не смогут додуматься конкуренты; по крайней мере, нужно утвердить за собой звание первого в данном амплуа. Мисс Кларе образ «Светящейся девушки» позволил вырваться из круга посредственностей, в который попадают даже самые грациозные и изящные танцовщицы. «А тиииперь я буду „Светящейся бабочкой"», – говорила она.